Твоё согласие было началом конца

      После ночного дождя улицы города бледнели и растворялись в сгустках утреннего тумана. Одинокий ворон парил над безлюдной площадью, лишь изредка взмахивая крыльями. С высоты птичьего полёта можно было бы разглядеть небольшие группы людей, покинувших свои дома в столь ранний час, несмотря на выходной день. Петляя узкими переулками, они выходили к широким дорогам, на которых встречались с другими горожанами, и медленно стягивались к храму на главной площади. И хотя движение толпы могло показаться медленным, обширный участок земли перед помостом проповедника очень скоро заполнился прихожанами. Негромкие голоса слились в монотонный гомон, доносившийся до шпилей храма жужжанием безликого роя. Хромающий Рейнар сделал глубокий вдох и шагнул на площадь, смешиваясь с толпой.       Фогель появился в дверях храма и направился к помосту. Как и обычно, проповедь в день Солнца состояла из двух частей. Начинать полагалось под лучами земного светила, а продолжать — под витражом, изображающем Великое Солнце. Тема для проповеди нашлась легко: помог гончий лист, оставленный ему загадочным связным. Не лишним оказался и небольшой кошель, сопроводивший послание. Количество флоренов в нём обещало приумножиться, как только проповедник отправит весточку с информацией, интерисующей заказчика. Канун Беллетэйна — лучшее время, чтобы наставить прихожан, которые, подобно лучам Великого Солнца, осветят каждый уголок города, когда в него соберутся торговцы и крестьяне из близлежащих сёл. И тогда ни одна тень не укроет Моирнэ Нотус аэп Хайдан от проповедника.       Шаткие ступени сухо заскрипели, возвещая прибытие Фогеля и начало утренней проповеди. Одиночные призывы к тишине прокатились шипением по рядам прихожан, и толпа сжала кольцо вокруг помоста. «Мне отрадно видеть вас, братья и сёстры! Сегодня под лучами двух солнц мы вспомним историю Старого Лоредо — некогда большого города, низвергнутого Великим Солнцем!» — проповедник остановился, переводя дух и наслаждаясь взглядами десятков внимательных глаз. Он уже собирался продолжить, когда тишину нарушил протяжный стон расстроенных струн за его спиной. От неожиданности Фогель вздрогнул и, неловко ухватившись за перила, обернулся. Прислонившись спиной к помосту, прямо на земле развалился Рейнар, местный чучельник и, по слухам, городской сумасшедший. Он был частым гостем в многих корчмах, а на проповеди наведывался только для того, чтобы задеть Фогеля. За долгие годы их взаимной неприязни, проповедник понял, что с хромым пьяницей бесполезно воевать: у Рейнара оказалось немало полезных связей. Поэтому сейчас, обнаружив чучельника, замершего над многострадальной старой лютней, проповедник счёл уместным проигнорировать его. Однако это оказалось не так-то просто — ужасный звук повторился с удвоенной силой и Фогель понял, что городской сумасшедший решил сопроводить его проповедь своей песней. «По полю медленно стелется тень того, кто за нами идёт» — зарычал Рейнар. Проповедник повернулся назад, набрал в лёгкие как можно больше воздуха и громко продолжил речь, перекрикивая чучельника: «Сказано, что в Старом Лоредо все жители были наказаны за грехи одного. Один человек под Великим Солнцем — одно сгнившее изнутри яблоко. Это оказалось достаточным для того, чтобы весь город понёс наказание!». Песня не стихала: «Скорей запри своих детей, окно заколоти. Полнятся слухами холмы о человеке в накидке жреца». Фогель уже знал продолжение этого куплета, поэтому он поспешил прервать Рейнара:       — Встань под свет Великого Солнца, брат!       — Только после тебя!       Неодобрительный шепот пронёсся в толпе и проповедник почувствовал, как он теряет внимание и время. Минута, когда тень от главного шпиля храма коснётся его помоста, возвестит о конце первой половины проповеди. В храме же предписано читать священные тексты и отвлечься на такую мирскую проблему, как поиск Моирнэ, не получится. «Одно гнилое яблоко погубит наш урожай, если мы вовремя не избавимся от него! И если любому из нас не удастся его распознать — бремя вины ляжет на всех нас!» — голос срывался, Фогелю не хватало воздуха. «И сколько ты получаешь за каждое такое яблоко, проповедник?» — чучельник отложил лютню и с трудом поднялся.       Многие в городе догадывались, что церковь Великого Солнца, использует свои ресурсы, когда появляется возможность легко заработать. Так, например, единоразовое солидное увеличение церковного взноса могло освободить прихожанина от таких мирских забот, как уход от преследования или, наоборот, долгий и выматывающий поиск кого-либо. Мало у кого находилось время и желание разобраться в сложных отношениях церкви с внешним миром. Редкие смельчаки, проявлявшие интерес к этому вопросу, подозрительно быстро охладевали и находили себе новые занятия в новых городах. Помня об этом, прихожане предпочитали закрывать глаза на многие деяния церкви. Одинокие выкрики горожан, требовавших осудить нечестивца и продолжить проповедь сливались в недовольный ропот, волнами растекающийся по округе. Несколько людей двинулись на голос Рейнара, расталкивая остальных. К ним присоединялись всё новые и новые недовольные. Находились и те, кто вспоминал о том, что расправа в День Солнца — это святотатство. Горожание преграждали путь друг другу, толкались и спорили. Фогель пытался их вразумить, но его уже мало кто слышал: проповедь о гнилом яблоке была усвоена слишком поспешно. Случайные прохожие и жители окрестных домов, ведомые праздным интересом, выходили на площадь. Толпа все плотнее обступала помост, никто не уже не обращал внимание на проповедника.       Неожиданно шум прервался низким и раскатистым церковным набатом. В замешательстве, Фогель не сразу догадался посмотреть на тень, так и не коснувшуюся помоста. Звонарь мог опоздать на минуту-другую, но никогда прежде не начинал бить в колокол раньше положенного. На несколько мгновений люди застыли в нерешительности, невольно поддаваясь привычному утреннему оцепенению. А затем, один за другим, не поднимая взгляда на Фогеля, они направились ко входу в храм. В воскресный день можно было опоздать на первую часть проповеди, но проигнорировать общие молитвы под Великим Солнцем считалось страшным прегрешением. «С тебя причитается, проповедник» — задрал голову Рейнар: «Давно стены твоего храма не видели такого аншлага». Одинокая птица взмахнула крыльями и сделала круг над пустеющей площадью. Одна фигурка, казавшаяся с такой высоты крошечной, пошатываясь и прихрамывая, двинулась прочь от храма.       За последний час Регис исчерпал все свои доводы, убеждая Немайн покинуть Диллинген вместе. Чем дольше она бодрствовала, тем яростнее настаивала на том, что идти с ней небезопасно. Помимо её упрямства вампира тяготило и то, что они направлялись туда, где ещё недавно он едва ли мог объявиться по своей воле. Региса не пугал его собственный статус изгнанника в тех землях. Но слишком много горьких воспоминаний таилось у каждой дороги этого княжества. Время, лечащее душевные раны, неблагосклонно к тем, чей жизненный срок не имеет чётких границ. И Регис всё ещё не оправился от потери, пережитой там, куда они должны были попасть.       Его спас талант, некогда так точно названный Мастером Лютиком «заговариванием зубов». Всякий раз, когда Немайн останавливалась на перекрёстке со словами «Здесь каждый пойдёт своей дорогой», травник, не теряя присущего ему спокойствия, пускался в долгие и пространные разъяснения относительно самого понятия слова «безопасность». Поэтому вскоре они оказались в товарной лодке, спускающейся вниз по Яруге. Услышав имя диллингенского чучельника, лодочник сделал вид, что двое незнакомцев, присоединившихся к нему в порту, ничем не отличаются от тюков с мукой, занявших большую часть его маленького судна. Он не пытался заговорить с ними, не рассматривал их украдкой пока они, сидя у самого носа лодки, тихо беседовали.       — Мастер, ты упомянул, что знаешь, кого ещё в Нильфгаарде можно просить о помощи. — Немайн настолько устала от споров, что не заметила, как сменила обращение.       — Так и есть. Два человека способны помочь нам. Нам повезло и они живут вместе в Туссенте.       — Никто не считает это княжество частью Нильфгаарда, мастер. Гувернантка рассказывала мне много невероятных историй об этом крае. Но даже она, истинная подданная империи, никогда не признавала те земли нашими.       — Светлейший кузен герцогини Анны Генриетты всё ещё является её сюзереном. Эта формальность взращивает его тщеславие и вынуждает нас называть княжество частью империи, Немайн. Хотя, должен признаться, я всецело разделяю твоё мнение. — Травник не без удовольствия вдыхал запахи, доносимые ветром с просыпающихся полей. После душного городского воздуха, отдающего дымом и нечистотами, он отчетливо ощущал их свежесть.       — Расскажи мне о тех людях, мастер, — прервала молчание девушка.       — Один из них когда-то не знал, как можно принять чью-либо помощь. Спасая своих друзей и незнакомцев, он не позволял никому облегчить его ношу. Но именно этот человек научил меня доверию. Я не имел чести быть представленным его спутнице, но если рассказы о её познаниях в многих науках и искусствах правдивы, то она поможет найти нам Герберта аэп Онара.       Немайн уже привыкла к манере разговора травника. Не оставляя ни одного её вопроса без внимания, он мог отвечать так туманно и запутанно, что девушка так и оставалась в неведении. Она никогда не настаивала на прямых ответах, ценя деликатность, которую Регис проявлял в разговорах о её прошлом. Поэтому Немайн промолчала и в этот раз, всматриваясь вперёд. За крутым поворотом берега Яруги расступились, и ветер туго натянул парус над лодкой. Шумные воды лизали песок, оставляя тонкую сетку молочной пузырящейся пены. Небо полосилось белыми росчерками птичьих крыльев: чайки парили так высоко, что различить их было почти невозможно. Бесконечные дикие поля замыкались цепью синеющих гор на горизонте.       Они причалили через полчаса. «Если вам на большак надо, то дальше нам не по пути. Я сверну на восток, пойду дальше по притокам» — произнося эти слова, лодочник не отрываясь смотрел на горизонт, будто всё ещё был один на своём судне. Он не удостоил вниманием ни их благодарность, ни пару монет, случайно выпавших из кармана травника на дно лодки и продолжил свой путь, как только его попутчики сошли на берег. Девушка поднялась по крутому склону первой и протянула травнику руку. «Я не настолько стар, друг мой» — полуулыбнулся Регис, но всё же принял её помощь. Солнце поднялось над поросшим бурьяном лугом. Редкие деревья почти не отбрасывали тени. Травник указал девушке направление и пошёл вслед за ней, прочь от большака.       Это был длинный день. Они останавливались в тени дикого кустарника, оплетенного цепкой свежей травой, и на прохладном дне оврага, над которым нависало давно уже мёртвое дерево. На одном из этих привалов к ним спустился ворон. Он сел поодаль и опасливо покосился на путников. Протяжно крикнул и собирался уже снова взлететь, но травник достал из торбы свёрток с сухими ягодами, развернул его и положил на землю. Птица взяла пару ягод и отлетела от них. Регис лёг в траву и прикрыл глаза. Яркие лучи пробивались даже сквозь прикрытые веки. Совсем как в тот день, когда он впервые вышел из убежища, в котором Детлафф помогал ему регенерировать. Его друг долго протестовал, но Регис был непреклонен в своём желании покинуть убежище хоть на пару минут. Тогда Детлафф довёл его до выхода и остановился. Всё ещё опираясь о плечо друга, вампир сделал шаг за порог. «Дальше не пойдём, Регис. И не уговаривай. Тебе ещё рано сидеть на солнце, а я не собираюсь всю ночь готовить тебе новые примочки» — в голосе Детлаффа зазвенела сталь. «Не рано, друг мой. Не забывай, что из нас двоих медиком работал я» - улыбнулся Регис и сделал неуверенный и короткий шаг, затем другой и третий. Луч солнца, пробившийся сквозь тучи ударил по глазам. Мягкая тень спустилась на его плечо и, ещё не владеющий своим телом, вампир пошатнулся. «Сумасшедший, я же говорил тебе» — Детлафф подался было к другу, но был остановлен его жестом. «Ну здравствуй, красавец» — шепнул Регис и коснулся пальцами угольных перьев. Птица ответила на ласку и чуть сильнее сжала когтями его плечо. Вампир опустил взгляд. Мир опасно покачнулся, но ему удалось вернуть равновесие. Сзади послышались шаги. «Пойдём обратно. Ты растеряешь все силы» — голос его друга звучал намного мягче, чем прежде, и всё же он спугнул ворона. Но Регис хотел остаться ещё ненадолго. Поддерживаемый за локоть, он с трудом опустился на землю. Легкие предательски выдавали его напряжения, окрашивая дыхание хрипом и свистом. Солнце слепило, глаза слезились, но он всё равно вглядывался вверх, различая неясные парящие тени, размываемые ярким светом. По позвоночнику к голове поползла нестерпимая тугая боль, но Регис был по-настоящему счастлив, впервые за долгое время.       — Мастер Регис, ты улыбаешься. — Слова Немайн вернули его сознание из круговорота воспоминаний.       — Потому что я вспомнил что-то прекрасное, — признался травник.       — Расскажи мне, мастер.       — Я вспомнил, как впервые увидел солнце.       — Разве это можно вспомнить? Мы видим солнце вскоре после того, как прибываем в этот мир. — Девушка подняла голову и неосознанно улыбнулась. Вампир поймал себя на том, что так редко видит эту улыбку, что запоминает всякую ситуацию, вызывающую её. Тот раз, когда они вспоминали старые Скеллигские песни, момент, когда она нашла мышехвост, после того как Регис посетовал ей на то, что это растение трудно найти в окрестностях его дома. Теперь к ним прибавится новое воспоминание.       — Это вполне возможно, если тебе повезло родиться два раза. Это длинная история, но, обещаю, если нам выдастся дождливый день и мы будем вынуждены коротать его на постоялом дворе — я обязательно расскажу тебе её.       Солнце уже начало клониться к закату, когда они заметили тонкие полосы синеющего дыма на безветренном горизонте. Сверившись с заметками, испещряющими старую карту Соддена, которую он получил от Рейнара, травник отметил, что в округе не должно быть ни крупных дорог, ни поселений. Немайн не сразу заметила, что он остановился, поэтому Регису пришлось окликнуть её:       — Не боишься идти туда? Это может быть дым костра, а может — остывшее пепелище.       — Мы не узнаем, пока не подойдём. В любом случае мы не сможем идти всю ночь, и нам придётся где-то остановиться. Почему бы не попробовать? — Ей нельзя было отказать в логике, и травник, убрав карту обратно в торбу, продолжил путь.       Довольно скоро далёкое эхо донесло обрывки голосов до чуткого слуха вампира. Прозрачный, словно стеклянный воздух, прорезался разговором, смехом, песнями. Вместе с вечерней росой, на поле легли алые отблески: от деревьев и кустов поползли вперёд длинные тени. Сложно было подгадать лучший момент, чтобы присоединиться другим путникам у общего костра. Чем ближе они подходили, тем отчетливей Регис различал силуэты, скрытые в вечерней дымке. Лошади, пара повозок, несколько шатров, высокие люди в ярких одеждах — всё указывало на то, что они встретили бродячих артистов. Немайн заметно сбавила шаг, когда они приблизились к кострам, и все её движения выдавали неуверенность. Травник дотронулся до её плеча:       — Ничего не бойся и, в случае если ты почувствуешь тревогу, повторяй всё, что делаю я.       — Я не боюсь. Это бродячая труппа, а в Нильфгаарде такую жизнь чаще всего выбирают нелюди. А я не говорила на Hen Llinge* с тех пор, как… — Она осеклась. — Я очень давно не говорила с ними. Они сочтут мою речь намеренным оскорблением.       — Кажется, ты принимаешь всё слишком близко к сердцу, друг мой. Они путешествуют по Нильфгаарду. И давно привыкли слышать местный язык. Я абсолютно уверен, что они уже не воспринимают нильфгаардское наречие, как издёвку. В любом случае, наших с тобой знаний должно хватить.       Регис подошёл к потрёпанному шатру, расшитому выцветшими лентами. У входа, на небрежно брошенном ковре неподвижно, подобно статуе, сидел эльф. Его выцветшие волосы ниспадали на накидку из грубой овчины, а глаза неотрывно смотрели в одну точку где-то на горизонте. Остановившись на расстоянии, которое сам травник расценил почтительным, он поклонился и не поднимая глаз сказал: «Hael*». Ответа не последовало и Регис подумал, что избрал, возможно, не самое удачное обращение. Поэтому он попробовал ещё раз: «Ceádmil, baiste*». И снова тишина. Травник поднял взгляд и понял, что эльф даже не посмотрел на него. Его лицо напоминало непроницаемую маску. По полотняной стенке шатра прошлась волна, будто поднятая дуновением ветра и к ним вышла эльфийка.       — D'yaebl! Que suecc’s?* — Она опустилась на ковёр и поправила накидку на молчаливом собеседнике Региса. Взглянув на незнакомца, она перешла на всеобщий. — Что тебе понадобилось от бедного Неилинна?       — Приветствую, госпожа. Я собирался представиться и попросить разрешения провести эту ночь с моей спутницей у одного из ваших костров. Я также хотел заверить его в том, что мы не причиним вам никаких неудобств и сделаем всё, чтобы наше присутствие никак не побеспокоило вас.       — Подумать только, и всё это ты собирался изложить на старшей речи? — Эльфийка присвистнула. — Да, жаль, что Неилинн давно плохо слышит. Ты бы рассмешил его, путник. Кстати, откуда такая уверенность, будто перед тобой сидит наш мастер? Кажется, так ты его обозвал или я неправильно разобрала твой каркающий акцент?       — У каждой профессии есть свои цеховой знак. — С этими словами Регис коснулся ремня своей торбы. — Мне повезло быть знакомым с несколькими артистами, которые сравнивали свои труппы с отдельными государствами, кочующими между городами и замками. Государством необходимо управлять: кто-то должен раздавать жалованье, заботится об инвентаре, договариваться о выступлениях. И хотя для хороших артистов нет дурных ролей — не стоит взваливать на них роль их же попечителей. Поэтому, как в любом эффективном строе, в труппе есть мастер, управляющий всеми процессами. Подобно правителю, он издает свои указы, распределяет роли, заключает своеобразные альянсы с принимающими городами. Для всего этого ему нужен инструмент, способный в любой момент доказать подлинность того или иного документа, подписанного им. Чаще всего используется печать. Такая, как, на перстне глубокоуважаемого Неилинна.       Выслушивая его, эльфийка поднялась и пару раз неторопливо обошла незнакомца. Когда Регис замолчал, она стояла за его спиной. «Это твоя спутница?» — указала она на приближающуюся к ним девушку. Травник повернулся и кивнул. Тень тревоги скользнула по лицу эльфийки и она приблизилась к девушке. Немайн приветствовала её поклоном, подсмотренным у Региса. Она хотела что-то сказать, но не успела — из шатра показались три детских лица. Маленькие сорванцы, пользуясь тем, что за ними никто не смотрит, юркнули на улицу и окружили Немайн, хватая её за руки и пытаясь вовлечь её в одним им ведомую игру. Эльфийка посмотрела на детей, а потом повернулась к Регису: «Тебе повезло. Я спрошу Неилинна, можно ли вам остаться». Она опустилась на ковёр, потянулась к застывшему эльфу, обвила его шею руками и прижалась к его щеке. Потом она долго шептала ему что-то, переводя взгляд с Региса на Немайн и обратно. Когда она отстранилась, Неилинн вздрогнул и впервые посмотрел на травника. «Ess’tuath esse*» — сказал он тихо и снова замер. Дети, словно их сдерживало одно только ожидание этой фразы, ещё плотнее обступили Немайн и потянули её к большому костру, у которого играли музыканты. «Смелее с ними, Sor’ca*! Если сама их не приструнишь, они с твоей шеи всю ночь не слезут!» — крикнула ей вслед улыбающаяся эльфийка и добавила намного тише, повернувшись к Регису: «Я закончу свои дела здесь и присоединюсь к вам, путник».       По началу она не могла разобрать, чего хотят от неё маленькие дьяволята, наперебой зовущие её куда-то. Они засыпали её вопросами, но Немайн могла разобрать каждый пятый от силы. Её спасли музыканты, начавшие играть новую задорную мелодию. Дети вскочили и, прежде чем она опомнилась, вытянули её в центр импровизированного круга, куда выходили танцующие. Перед лицом с протяжным свистом пролетела шелковая лента, за спиной громом раскатывался ритм, силуэты танцующих сливались со светом костра. Немайн с трудом держала равновесие, когда рука из цветастой кружащейся толпы цепко схватилась за её рукав и затянула в круг танцующих. Мир вокруг слился, поплыл в глазах яркими полосами. Казалось, сама природа в этот момент подчинилась орнаменту, задававшему последовательность движения в танце. Немайн уже не извинялась перед каждым, с кем сталкивалась. Каждая её ошибка оставалась незамеченной, лица напротив сменяли друг друга и каждое из них светилось радостью. Она и сама не заметила, как перестала оправдываться и начала смеяться. Громко, как никогда прежде.       Регис сидел в стороне от остальных и неотрывно наблюдал за танцующими. Всякий раз, когда ему казалось, что он разгадал алгоритм из движений и может предсказать, что они сейчас сделают — они удивляли его. Но самой большой неожиданностью стала Немайн. Он увидел, как легко она движется, когда не помнит о том, что ещё недавно не владела своим телом. Впервые он отчетливо слышал её смех.       — Чему ты улыбаешься, путник? — Эльфийка легко опустилась на землю и поставила на перед ним кувшин и два стакана.       — Никогда не видел её такой счастливой, милостивая госпожа.       — Ну, знала бы я заранее о том, что её так просто осчастливить — непременно взяла бы с тебя денег за частное представление. — С этими словами она разлила содержимое кувшина по стаканам. — Чем сидеть тут, лучше бы присоединился к ним. Что мешает тебе разделить с ней радость?       — Я всегда высоко ценил искусство танца, милостивая госпожа. В конечном итоге это единственное искусство, материалом для которого служим мы сами. К сожалению, я так и не преуспел в этом возвышенном занятии.       — Путник, я принесла тебе кувшин вина. — Эльфийка сделала пару глотков. — И, должна сказать, неплохого. И ты проявишь верх тактичности, если начнёшь изъясняться менее витиевато. Можешь начать с обращения. Никто не называет меня госпожой и на то есть свои причины. Я — Уиннейтид. На этом и остановимся.       — Регис. — Вампир поднял свой стакан. — Мою спутницу зовут Немайн.       — А я думала, она из Нильфгаарда, — задумчиво протянула эльфийка. — Значит, Немайн… А она знает?       — О чём, госпожа?       — О том, что путешествует со зверем?       — Полагаю, нам следует конкретизировать само понятие…       — Полагаю, — Уиннейтид перехватила его руку со стаканом, — обычному человеку понадобится много времени и определённых талантов, чтобы научиться скрывать свою тень и получить глаза, отражающие свет в сумерках. Регис, я достаточно долго живу и я видела очень многое. Ты можешь до краёв заполнить свою потрёпанную торбу травами. Но не так давно ты сам говорил о цеховых знаках. И я отлично вижу твои. А теперь ответь на мой вопрос, и мне будет очень приятно, если я услышу правду. Немайн знает?       — Она ничего не знает. — Регис мягко, но уверенно высвободился из её хватки. — Есть вещи, о которых не так просто рассказывать, пока о них не спрашивают.       — Тогда у меня есть ещё один вопрос, если ты не возражаешь. Кто она? Человеческого в ней столько же, сколько звериного. Она слаба, напугана, но она может быть опасной для моих детей.       — У меня нет ответа, Уиннейтид. Но уверяю тебя, я без всякого страха поворачиваюсь спиной к ней и без колебаний доверил бы ей свою жизнь, если бы я располагал такой возможностью. Немайн… Она попала в беду. Я хочу помочь ей. И буду рядом, пока не увижу, что она справилась с горем, выпавшим на её долю.       — Громкие слова. Вы, мужчины, любите ими разбрасываться. — Эльфийка сделала ещё глоток. — Но это уже не моя печаль. Вставай, Регис. У меня есть просьба.       *Hael — «Приветствие к старшему» (здесь и далее старшая речь)       *Ceádmil, baiste — «Здравствуй мастер»       *D'yaebl! Que suecc’s? — «Дьявол! Что случилось?»       *Ess’tuath esse — «Да будет так»       *Sor’ca — «Сестрица»