В омуте

Если бы Домерика попросили описать это место одним словом, он сказал бы «тишина». Здесь и правда было очень тихо. Когда он впервые сюда попал, то решил, что оглох. Потом слух привык, и Домерик смог различить пение птиц, шум воды и скрип мельничного колеса. Однако ощущение тишины так и осталось с ним. Дело было даже не в звуках. Все здесь казалось приглушенным, замедленным, словно в стоячей воде. Воздух пах тиной, и не поднималось даже легкого ветерка. На небе никогда не появлялись облака. Солнце светило тускло и не резало глаза, если на него посмотреть, а небесная гладь имела едва заметный зеленоватый оттенок. Вода же в небольшой запруде, напротив — была темно-синей, а отражающаяся в ней мельница выглядела четче и ярче, чем та, что стояла на берегу. Когда Домерик долго смотрел в воду, ему начинало казаться, что скрип колеса раздается оттуда — из глубины. День сменял ночь, но Домерику никогда не удавалось увидеть рассвет или закат, словно переход от света к тьме длился не больше мгновения. Поначалу это озадачивало и немного злило, потом ему стало все равно. Не так уж сильно он любил рассветы. Считать дни Домерик не пытался и уже не помнил, как долго здесь жил. Недели? Месяцы? Годы? Дни были похожи друг на друга, но он не скучал, наоборот — ему нравился этот медленный, спокойный быт. Утром он засыпал зерно в жернова, а вечером собирал муку. Мельница никогда не останавливалась, но муки набиралось лишь на пару мешков. Днем Домерик пек хлеб и собирал ягоды. Иногда он купался в запруде или гулял по окрестностям, не боясь заблудиться — сколько бы он ни шел в любом направлении, выходил все равно к мельнице. Однако иногда, очень редко, случались особенные дни — дни, когда приходил Рамси. В этот раз Домерик встретил его на берегу. Сначала на воде появилось темное пятно, словно из глубины всплывала большая рыба, потом обычно спокойная вода заколыхалась, разошлась кругами, и посередине запруды вынырнул Рамси, как всегда голый и взволнованный. Он не любил нырять в одежде, да и так не надо было тратить время на раздевание. Первым делом Рамси повалил Домерика на траву, тот даже не успел поздороваться, а потом стало не до того. Рамси прижался губами к его губам, жадно запустил язык ему в рот и принялся быстро избавлять от одежды. Домерику казалось, что это он плавает в теплой воде, и Рамси нырнул к нему, а не наоборот. На самом деле так и было. Мысль мелькнула и моментально пропала — Рамси стянул с него штаны. Домерик охотно раздвинул ноги, обвил руками плечи Рамси и запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи. Рамси поспешно вошел в него и блаженно застонал. Это получилось само собой, без долгих прелюдий. Домерик совсем не почувствовал боли, только сладкое ощущение наполненности. Рамси двигался быстро, нетерпеливо, вдавливая Домерика в траву, а тот подавался навстречу и впивался ногтями Рамси в плечи. Ему казалось, что Рамси слишком торопится, но в то же время он сам безумно его хотел и не мог сдерживаться. Им хватило нескольких минут. Короткий миг разрядки, и Рамси откинулся рядом, тяжело дыша. Домерик смотрел на тусклое солнце и слушал дыхание брата. Они могли так пролежать целый день. Домерик легонько провел пальцем по плечу Рамси. Его кожа все еще была холодной от воды, и со времени их последней встречи на ней прибавилось несколько свежих шрамов. — Как твоя матушка? — спросил Домерик. Рамси лишь поморщился. Он не любил говорить о матери, как и Домерик не любил говорить об их отце. По большей части они молчали или говорили о пустяках. Здесь ничего не происходило, а та — другая — жизнь была Домерику не интересна. — Я не останусь надолго, — сказал Рамси. — Там… Много дел. Он перевернулся на бок и внимательно посмотрел на Домерика. — Ты не хочешь вернуться? — Тогда уйти придется тебе. — Я могу отправить кого-то другого… — Мне кажется, мы об этом уже говорили. Домерик и вправду не помнил, был ли у них похожий разговор, но Рамси замолчал. Что это за место он и сам плохо понимал, знал только, что его мать когда-то что-то кому-то пообещала. Рамси вырос в омуте. Он мог подниматься в обычный мир, но тогда нужно было оставить кого-то взамен себя. Обычно человек здесь жил недолго, и Рамси приходилось возвращаться. Пока он не затащил сюда Домерика. Позже Рамси признался, что им двигал расчет — ему хотелось избавиться от наследника и самому занять его место. Однако события приняли иной оборот. Омут принял Домерика, наверное, потому что у них с Рамси была одна кровь, а сам Домерик принял Рамси. Вовсе не по-братски. Отчасти, поэтому Домерик остался: здесь не было строгого отца, шепчущихся слуг и качающих головой мейстеров. — Каждый раз, когда я прихожу, боюсь не застать тебя, — внезапно сказал Рамси. — Или застать тебя не такого. Это место сводит с ума. — Только не меня, — улыбнулся Домерик. — Идем в дом. Раз у тебя мало времени, проведем его с пользой. — С удовольствием, — поправил Рамси и вскочил на ноги.