OST: — В. Кузьмин — Пристань твоей надежды — Fancy — Angel Eyes
Лиза знает, что вещих снов не бывает. Они редко посещают её, быстро проносясь однообразной картинкой. Тем более Лиза не суеверна и не дрожит из-за того, что тринадцатое число снова выпадает на пятницу, а дорогу ей нечаянно перебегает черная кошка. Потому что бедный Тутанхамон каждый день переходит им с Космосом дорогу, жалобно мяукая, когда ему не оформляют горсть корма в миске. Кос прав, говоря, что на ночь не рекомендуется читать Булгакова, особенно находясь в квартире под номером пятьдесят. А если в такой квартире обитает черный кот… Нет, на этом совпадения заканчиваются. И поэтому, просыпаясь среди ночи от собственного истошного крика, Лиза ощутила себя беспомощным зверьком, которого зачем-то опустили в глубокий колодец. И помощи ждать от кого. Страшно. Лиза отвыкла от пустоты. Засыпать одной в четырех стенах непривычно и странно. Во-первых, потому что на лице её лежала раскрытая книга; во-вторых, потому что Космос не остался с ней ночевать. Победители решили праздновать обретенное величие со всем размахом, и, доверяя, Лиза не хотела ставить Косу палки в колеса, что-либо ему запрещая. Утром он придёт. Будет жаловаться на больную голову, уверяя, что больше ни капли спиртного в рот не возьмет. Как обычно. О деловом разговоре Белого и старших, курировавших занятия Коса и Пчёлы не один год, Лиза знала ровно столько, сколько докладывал ей Витя. Теперь он рассчитывал, что вся полученная прибыль будет делиться между друзьями детства. Фил и Космос выражали такие же настроения, и Лиза могла убедиться, что родные люди довольны воцарившимся положением вещей. Не в обиде и Саша, который обрел желанную самостоятельность. Отныне ребята готовы идти дальше, не слушая наседающих на уши старших. Обошлось без жертв — финансовые не в счёт, а дебет с кре́дитом Пчёлкин сведёт. И этим Лиза успокаивала себя, находясь в твердой уверенности, что нужно думать о скорой свадьбе и своей семье. О скором будущем. Сегодняшний сон Лизы вновь был до безумия похож на явь. И опять голос незнакомой девочки, но она не видела, кто к ней обращался, и у неё будто совсем не было сил, чтобы открыть глаза. Голос звал её так настойчиво, и, спешно проснувшись, Лиза заронила мысль, что старые страхи, пережитые в больничной палате, внезапно возвращаются. Она снова школьница, оставшаяся круглой сиротой. Если во сне Лиза снова увидела бы маму, как по январю в Ленинграде, то стало бы спокойнее. Но это была не мама, хотя именно после очередного разбора бумаг в тумбочке, где осталось много документов Татьяны Анатольевны, Лиза настолько беспокойно спала. Мама бы не вызвала у дочери такого беспокойства, а милая девчушка из сна точно знала, к кому обращалась. Что весной, что зимой. Рассказать о сомнениях оказалось некому, и, пролежав без движения до рассвета, Лиза решила начать день с чтения конспекта по уголовному праву. Но это занятие быстро наскучило, отбросив оковы лености и учебные лекции, Лиза спешит привести в порядок шалман, который сотворила в материнских бумагах. Фотографиям место в альбоме, а чужие дневники читать не следует. Мама была противником подобного чтения. Категоричность в жизни Татьяны возводилась в абсолют. Либо белое, либо черное. Лиза поймала себя на мысли, что не понимала того, как у одних и тех же родителей, с разницей практически в двадцать лет, родились такие непохожие дочери. Витрина мама была совершенно обычной женщиной без амбиций, от неё веяло уютом и домом, она никогда не ловила звезд с неба. Закончила восемь классов и сразу на завод, чтобы помочь родителям прокормить не только себя, но и младшую сестру. В училище познакомилась с мужем, в положенное время получила от государства хрущёбу на окраине Москвы и не жаловалась на жизнь. Рыжая Татьяна — ребенок поздний и избалованный вниманием. Она всегда считала, что родилась не на своем месте. Училась отлично и не заставляла родителей краснеть за себя. После смерти отца Татьяна положила все силы, чтобы самостоятельно поступить в лучший в столице институт, доказывая всем, что девочка из коммуналки может достичь большего, чем просто самой шить себе платья из ситца. Папа не мог не полюбить её тёмно-карие глаза, которые располагали к себе с первой же минуты общения. Родители не умели существовать друг без друга. И поэтому в час беды, разделившей жизнь Лизы на две большие части, мама устала бороться, уйдя вслед за отцом. Умерла, не приходя в сознание. А Валентине и Лизе остались лишь фотографии. И черная исписанная тетрадь Алексея Владимировича Павлова. В пожухлых с годами листах не только сведения о трудовых буднях, но и переживания о семье, и те свидетельства отцовской любви, о которых маленькая Лиза не догадывалась. Взрослая Лиза едва сдерживает горькие слезы, когда находит в отцовском дневнике незатейливые наблюдения о жизни самой рядовой советской школьницы: «моя Лиза — совсем большая, и, думаю, быстро освоится в Ленинграде», «Лизка никому не даёт спуску», «Лиза всё больше похожа на Таню, но смотрит на мир совершенно моими глазами…». Папа был прав. Свои холодные зимние глаза, которые Космос называл алмазами, Лиза унаследовала от отца. Неугомонный характер, не позволяющий усидеть на месте, роднил Лизу с мамой. Мама и папа по роду профессии были вынуждены читать чужие письма и знать сверх того, чем могут располагать советские обыватели. И отец бы смог донести до Лизы, какие опасения жили в его душе накануне поездки в Ленинград. Возможно, спустя восемь лет после аварии Павловой стало бы легче переносить горечь утраты и принять печальный конец родителей. Но… Неправда! Время не лечит. Ты просто учишься с этим жить, прикрывая боль от посторонних глаз. Переживаешь, мучаешься, примеряешь на себя каждое утро, будто это вторая кожа. Не видишь края своему горю, и хочешь только глухого покоя в стенах одичавшей комнаты. Пока однажды кто-то другой неизбежно становится твоим миром, заставляя забыть бесконечные слезы. Этим другим и стал Космос, принося с собой не только вечное развеселое общество, но и новый мир, окрашенный во все цвета радуги. Лиза искренне любила его и абсолютно верила, что это навсегда. Хлопок входной дверью и громкий шепот Холмогорова, матерившегося на кота, выводит Лизу из короткого ступора. Она выходит из родительской комнаты, следом загоняя Тутанхамона на кухню. — Я думал, что ты спишь, коза-дереза, — удивленный Космос расставляет инопланетные руки в разные стороны, и Лиза успокоено прислоняется к нему, забывая, что чем-то может быть расстроена. — Знаешь, Кос, из меня сегодня спящая царевна не очень, — но это не значит, что ближе к обеду Лиза не захочет спать. — Не удалась. Всю ночь плохо спала. — Я до завтра точно в космос не полечу, — тем более галактической тематики Косу и наяву хватает. — Голова трещит, а тут ещё черная гадская морда бегает. — Ага, мало тебе одной сестры Пчёлкина, — Лиза скромно намекает на себя. — Издеваешься, — Космос покорно склоняет голову на левое плечо Лизы. — Издеваешься над собой? — Я проснулась в пять, — Лиза начинает свой пересказ. — Ждала тебя. Рассол не нашла, а «Боржоми» на подоконнике стоит. — Ты ещё и хозяйственная оказывается, — большого рвения к домашнему труду за Лизой никогда не замечалось, но Космос уверен, что с ней в быту не пропадёт. — Я подумала, что выпавшая по дороге печень прискачет сюда раньше, чем ты, — картина в голове у Лизы складывалась уморительная. — По жизни люблю обманывать ожидания… — Мои не обмани, дракон огнедышащий! — Подумаешь, алмазная, немного подзаправился? — Космос тот ещё лихой гусар, умеющий пить водку с локтя. — Летать будем высоко зато. Верняк! — Где-то в Москве ещё трое подзаправились точно также, — представляет Лиза, что Тома заранее заготовила для Фила рассол. Чтобы спасти беднягу от похмелья. — И как мой братец? — Ищет истину на глубине банки от солений, — Пчёлкин с бодуна тот ещё философ, — а я в этой посудине сигарету утопил. — Он аквариумы любит, — Лиза хорошо знает склонности брата. — И не только с рыбами, — хмыкает Холмогоров, понимая, что друг давно не ведёт счёт своим «рыбкам». — Даже не уточняй, Кос… О подвигах Пчёлы Лиза поговорит с ним лично и позже. Ещё и ещё раз, чтобы лишний раз он думал о Софе, которая тянется к нему и любит вопреки всему, что ей могли о нём донести. Утро ленивое и сонное: делать было нечего. Вскорости Космос и Лиза устают перемывать кости всем и каждому, и, обнявшись, засыпают под одним одеялом. Дела подождут.***
Космос старался не делать резких движений с кровати. Хватило того, что он дошел до дома в темпе черепахи Тортиллы, сверкая лицом, хранящим следы вчерашнего веселья. А сейчас спокойно лежит под звуки звонкого голоса Лизы, которая, не уставая, повторяла заученные фразы из учебника. Старалась. Кос дремал, не представляя, какой дурак ставит экзамены в субботу за неделю до Нового года. Да ещё приехать заставляет раньше. Это значит, что Космосу тоже вставать на заре и прогревать замерзший «Линкольн», чтобы доставить причину недосыпа к институту. Видя, как Лиза мучается, каждый раз прогоняя один билет за другим, Холмогоров в сотый раз похвалил себя за то, что он не так давно помахал застенкам МГУ рукой, заодно показывая старинным стенам университета средний палец. Решение оказалось не просто правильным, а судьбоносным. Иначе не было бы ни громких тостов за «Бригаду», ни своего маленького дела. Они обрели независимость и сами берут ответственность за свои слова и поступки. Лишний раз Космос убедился в истинности выбранного пути, когда целое утро братался с Пчёлой. Окрыленные недавним успехом и обретенной от дряхлеющих старших самостоятельности, они оставили в каком-то тамбовском лесу надежду на трезвую голову. Мало было укататься в ноль, так Пчёлкин решил постараться и утром, найдя на неубранном кухонном столе остатки угасшего пира. Остается догадываться, как рыжее бедствие доползло до своей норы. В приличных барах только начали принимать за своего, а тут такой прокол. Однако братец-кролик снова выводил Космоса на допрос всеми способами, пытаясь выяснить, готов ли Кос к такому бесценному сокровищу, как Лиза. Будто они вернулись в восемьдесят восьмой, когда Пчёла, не заметивший, что сестра давно выросла из детской качельки, костерил Коса, а Лиза бесполезно пыталась их разнять. Положа руку на сердце, Космос благодарен этой алмазной за то, что она выбрала его, и у нее нет желания сделать разворот не в ту сторону. Например, в Ленинград, как хотела того Ёлка, не лишенная полезных связей в любом публичном учреждении города-героя и желающая для племянницы огромных карьерных высот. Но чёрт бы разнес этот юридический институт и возможность одной будущей ячейки советского общества достигнуть любви и согласия где-то под одеялом! — Я в следующий раз у Белого ночевать останусь, если ты с книжками целоваться будешь, — вполне серьёзно пообещал Кос. — Я уже и так, и эдак намекаю, что ты перетрудилась, а про меня забыла! — Космос, угомонись. У кого-то, кажется, голова ныла, пока я не нашла, куда ты банки с помидорами солёными спрятал, — подготовка к экзамену имела свойство слишком быстро заканчиваться, если рядом оказывался Холмогоров, и особенно если он поставил себе целью поиграть в дракона через… хм… хвост которого попробуй пройди. — И скажи спасибо, что я не вылила одну банку тебе на голову! — Блять, мы не поженились, а ты уже мне перечишь. Деловая нашлась! — Я не Гюльчатай, чтобы молчать в тряпочку. У нас тут не «Белое солнце пустыни». Забудь, Абдулла! — А жаль, когда молчишь, то сразу такая красивая. — Ты тоже похож на греческого философа, пока не начнёшь каркать. — Видишь, что всё-таки на философа! — Что-то же должно быть в тебе профессорского? — Павлова, ты рискуешь! — Теперь я? — Испытываешь ангельское терпение! — Если завтра я завалю экзамен, то спасайся бегством. — Спорим, что ты завтра сдашь его? На оценку выше четверки? — Кто спорит, тот, знаешь, чего не стоит? — Так говорят те, кто не рискует, а это не про тебя, Лизок. — Пять минут молчания, Космос Юрьевич, всего лишь! — Пять? — Пять! — Допустим, но от спора тебя это не спасает! — Я тебя не слышу… Лиза пытается сосредоточиться на учебном материале, вспоминая хоть что-то из того, что выучила вчерашним вечером. Сдавать экзамен у заведующего кафедрой — не самая лучшая участь студента, но учебную часть не переспорить. Почему-то именно первой группе потока свезло: и на экзамен приехать в семь сорок велено, и сдавать его лучше в первой пятерке. Поверье, гласившее, что именно первые пять человек получают отличные отметки, сильнее всего преобладало в едва окрепших головах студентов. Лиза не верила в подобную чушь, но ей хотелось как можно быстрее отстреляться, чтобы потом помочь Софке с её хлипкими познаниями. Тройку тоже нужно заслужить, ибо Пчёлкину нужно расхваливать этого гения среди отпрысков партработников. Однако у Павловой не получается вызволить свои ноги из космического захвата, чтобы встать с дивана и переместиться на кухню. Потому что кухня — это маленькое политическое убежище от некоторых пришельцев. Но, видимо, не выйдет у неё отпочковать себя от дивана дальше, чем на метр. Не судьба. Кос выжидательно смотрит на Лизу, понуро опустив темноволосую голову на её колени, прижимаясь к ним щекой, и пытаясь не допустить бесповоротного хода к бесконечной экзаменационной подготовке. Периодически его длинные руки ныряют под тонкий красный свитер девушки, отсутствие которого порадовало бы Холмогорова гораздо больше, но студентка суетливо вздергивается, прося тишины. Так случилось и сейчас, когда пальцы правой руки Космоса, не спросив разрешения, вероломно проходились по спине Лизы, начиная свою незатейливую игру и вызывая голубоглазую на большую откровенность. Но Павлова устала сопротивляться, и поэтому просто роняет тетрадку на голову Космоса. Он спешит со скоростью света пульнуть главную ценность отличницы куда-то под потолок. Меткость не подводила Коса даже в мелочах, и не имеет права смухлевать и сегодняшним вечером. Когда им обоим, в сущности, делать нечего. Не к экзамену же книжки читать? Пасть смертью храбрых от удара учебником по голове через несколько часов после того, как они на пару с Филом безбожно убивали героиню-печень, Космосу не хочется. В том, что зачетная книжка работает на Лизку, как проклятая, Кос убедился ещё до того, как она навострила лыжи в юридический институт. Не зря же сестра Пчёлы помогала и брату, и двум его дружкам Косу и Саше с выпускными экзаменами, иногда в урон своему свободному времени и своим экзаменам восьмиклассницы. Но сегодня у принцессы не получится скрыться от дракона, не будь он Космосом Холмогоровым, вашу ж мать! И, судя по красивому лицу Лизы, которое за несколько секунд менялось в эмоциях, как будто она побывала в комнате смеха, Кос преодолел очередной барьер. И они будут говорить и делать что душе угодно, но только не про институт права и проблемы преступности на необъятных просторах родной страны. — По-о-о-о-о-бе-да-а-а! — разносится по комнате, когда тетрадь падает куда-то за шкаф, подсказывая всклокоченной Лизе, что догмы уголовного законодательства РСФСР забыты до завтрашнего утра. И ей тут настоящее расскажут. Могут провести экскурсию. Бесплатно. На Рижский рынок, под конвоем. — К лешему твою учёбу, чтоб её за ногу! Главное, что красивая, а за тетрадкой не полезу… — Космос, твою налево! Ещё одно слово… Я тебя! По башке в следующий раз получишь! Или хуже… Не вздумай лезть, я тебя покуса… — договорить не получается, и буква «ю» тонет где-то в моменте, когда Павлова, потеряв самообладание, с пылом отвечает на поцелуй жениха, закрыв глаза, и, понимая, что этому танку её отговорки не помеха. — Укушу… в следующий раз точно! — Чего? Съешь? Я больше чем в курсах про твои аппетиты, не спугнешь! — Серый волк, это будет первый случай, когда Красная шапка сожрала санитара леса. С потрохами, до единой косточки! Вкуснятина! Никогда не пробовала мясо инопланетянина. — Я уже приготовился, а майонеза надо больше ебашить, как Пчёлкин твой говорит, когда прикидывается, что готовить умеет, — Кос сильнее прижимается, удерживая Лизу за руки, и почти по-собачьи заглядывая ей в глаза. — Ты хоть посолишь, хозяйка? Хотя и я без приправ — это лучшее, что доктор прописал. — Доктор Холмогоров, ты договаривай! Сам себе уже рецептики прописываешь? — Красный диплом свой получишь, тогда и говори. Но лучше красная морда и синий диплом, так что не лечить тебе никого, кроме меня. — Мне не светит красный диплом с твоим самоуправством, Космос! Я уже забыла, о чем вообще читала пять минут назад… — сокрушенно произносит Лиза, не пытаясь вырваться, а начиная допытываться до Коса, превращая аккуратный пробор на его затылке во взрыв на макаронной фабрике. — Чего мне делать завтра? Экзамен у завкафедрой самого сдавать, а он меня весь второй курс не видел, то меня нет, то перевелась, а вопросы ко мне остались и на третьем. Павлова, которая у вас вечно замуж выходит — так и называет. Холмогоров, вредина, что делать-то будем? — От Холмогоровой слышу, зубрилка, — с восторженным кличем раздается в комнате глас вопиющего Космоса, который плевать хотел на высокую профессуру, мелющую языком, как базарные бабы. — Всё, на меня смотри! Своими алмазными… Отвечай, на что спорим? Чтобы ты знала, что завтра после экзамена делать будешь… — Я бы не стала исключать, что кукарекать перед дверью Пчёлы завтра будешь ты. Когда мы на прошлой сессии спорили, тебе понравилось кудахтать. У меня была четвёрка, а будешь вести себя плохо, то замуж за тебя не пойду! С горя напьюсь, и пойду с братом искать приключения на пятую точку по всем концам Москвы. А лучше Ленинграда, у меня там знакомых много, одни хулиганы на всю жизнь запомнили. — Кто тебя в этот раз пустит? Ты, заяц-побегаец? Если ты ещё раз убежишь, Пчёлкина, то будешь поймана до того, как успеешь начать подготовку к преступлению. Я везде мышеловки расставлю. Я правильно сказал? — Махнул, дядя Кос! — Я вообще плохому не научу, маленькая моя… — Сделаю вид, что поверила, Космос, но ты обречён. Определись, кто я там по фамилии? Пчёлкина, Павлова, или всё-таки пора к Холмогоровой привыкать? — Давно пора, — довольный Кос ластится к девушке, как кот, которого не так давно закрыли в чулане, а ныне дали свет и человеческие теплые объятия. — Кто победил? Снова я? Все, проиграла твоя учёба? Признавайся, красавица, а то сожру… — У меня экзамен завтра, дядя-людоед, не надо, — впору поднять белый флаг, потому что сейчас Лизе куда нужнее обнять свою безразмерную любовь и притянуть её к себе за уши, — и я тебе ночами же буду являться, обглоданная такая, в платье белом… Труп невесты! — Э-э-э-эй, не надо, обойдемся без всяких жмурок. Мне эта тема и без того известна! — Пиздец подкрался незаметно. Что ещё вчера в гостях у Белого натворили? — Сплюнь! — Слава Богу! — Выдумываешь мне тут байки со страшилками, — Космос спешит поменяться местами, чтобы заграбастать противоречие по имени Лиза в объятия, и к чертям собачьим отправить этот институт. — И признай, хорошая моя, хватит обманывать доброго Коса? Ты и так сдашь, за красивые глазки поставят. Учага не рухнет, если ты получишь что-то ниже четырех баллов. Хочешь, спроси меня или Пчёлу, как это бывает? — Солнце, я прятала твои якобы потерянные дневники в своих книжках, — воспоминание об подростковой дружбе отдает не только ароматом лимонада «Золотой ключик», но и запахом бумаги, из которой складывалась «бомба», приготовленная для написания контрольного диктанта восьмиклассником Холмогоровым. — Правда, после третьего пропавшего дневника тётя Ада что-то заподозрила. — И почему тогда вопросы? — расстояние между ними все меньше, и Лиза сдается, ответно прошептав ему в губы: — Потому что у тебя, моя звезда, есть ответы, не сомневаюсь… — Прям Большая советская энциклопедия, это всё я. Без всяких университетов. Заметь, аттестат с тройками, деревня какая-то. Бля… На кого ты вообще повелась? — Очень большая, мозгов — выше крыши. Всегда ношу с собой… И хватит набиваться на комплименты, я и так сочиняю их только тебе, а у меня плохая фантазия. — Да чего там «выше крыши»? От Луны и обратно! — И то верно. Знаешь, Кос, а я сама с трудом представляю, что в лице заумного профессора Гвинюка… — Чё? — Космос переспрашивает, подозревая, что комичная фамилия ему пригрезилась. — Говнюка? Твою… Вот земноводные-то у вас там обитают! Ну, ё-мое… Аквариум похуже тех, что дымили в Люберцах, вечная им память… — Гвинюк, — Лиза уточняет, убивая едва родившиеся сомнения Космоса, — Гвинюк Аркадий. Как его… забыла… Вспомнить бы какого цвета учебник, может, меня это завтра спасет. Не от неуда, а от его дурацких шуточек про факультетскую невесту. — Пусть захлопнется, долбодятел старый, — Космос понимает, что Лизе не привыкать к подобному отношению к себе, но допустить такого положения вещей он не может. — Тебя сейчас правда волнует, что ты что-то не сдашь? Ладно тебе, ниже пятерки поставит, тогда я этому говноеду… — Кос, знаешь ли, слишком много раз в этой милой комнатке со светлыми занавесками прозвучало слово на «г»… — Нет, надо же! Тут моего папу обвиняют, что у меня имя странное. А бывает не человек, а говнюк. — И за человека-стихию, который любую фамилию исковеркает на все лады русского языка, я выхожу замуж буквально через месяц. — Меся-я-я-я-ц! — осознание того, что скоро все официально узнают, каким плохим вещам Космос учил Лизу так усердно, что не потерялся и настиг её в качестве мужа, застилало пару каждый раз, когда они отрывали очередной лист календаря. — Месяц суматохи и беготни, после которого… — Все просто перестанут долбить наши головы вопросом о свадьбе. — Солнце, я могу без угадываний сказать тебе о том, какой вопрос нам станут задавать сразу же в ЗАГСе! — И только бы эти двое, которые Софочка и Витенька… Не опозорились перед людьми, бегая по залу с синими и розовыми пинетками! — Дядя Юра их за это перед своими академиками лично прибьет… — А твоя Ёлка добавит пиздюлей горкомовских! — Ладно, — Павлова выставляет ладонь вперед, с хитростью в голубых зрачках глядя на Космоса, вспоминая причины, по которым завтра утром должна быть в институте, — сдаю экзамен — и до февраля никакого упоминания института. Только ты и я, а иногда наши обормоты, но ненадолго. — По рукам, красотка. И свадебные каталоги листай, модная будешь… — Холмогоров, клянусь, если завтра экзамен не сдам, то платье будешь шить мне сам. Все дни и ночи… — Я рад, что ты отыскиваешь во мне новые таланты. — И сейчас самое время вспомнить ещё про один… Космос так и не достал растрепанную тетрадку из-под шкафа, а Лиза не пыталась вспомнить, что труд целого семестра нашёл свое пристанище не на книжной полке.***
Спор Космосу Лиза с треском проиграла. Для этого нужно было зайти в аудиторию шестой по счёту, и, получив «автоматом» отличную оценку, убежать в своё космическое плавание. Профессор Гвинюк оказался не таким уж и вредным элементом, который отравляет жизнь студентов маститым видом. Во-первых, он знал, что отличники все равно всё выучат; во-вторых, куда интереснее послушать ответы героев нашего времени, которые скрывали от него свои светлые головы на галерке. Студенческое поверье с первой пятеркой счастливцев тоже никому не сыграло на руку, потому что первой в кабинет залетела Голикова, решившаяся взять положительную оценку измором. Софа не просто нарушила давнюю традицию, но и полчаса доказывала старому знакомому её матери, что плюс балл к её твердому «три» по уголовному праву под Новый год точно не помешает. — Аркадий Вадимович! Вы меня слышите? — Софа в очередной раз посмотрела сначала на преподавателя, а после на свой билет под номером тринадцать. — Объекты и объективную сторону раскрыла, перехожу далее? — Владимирович, Софья Константиновна! Продолжайте… — Так вот, Аркадий Владимирович, преступления против политических, трудовых и иных прав всех граждан советского государства отличаются своим особым объектом посягательства… — Ой, Голикова… младшая. Вам бы сказки писать деткам! Увлекательно рассказываете то, что можно уместить в три слова… — Видите, Аркадий Владимирович, учила же. Как в вашем конспекте! — Переписала? — Нет, писала. Сама. У меня даже есть свидетель. — Что б его, чудеса… — Субъект преступления в подобных составах, как правило, бывает специальным… И общим тоже бывает. Как сказано в учебнике Рарога. И в диссертации профессора Голиковой тоже написано. — Разве? — как и можно было догадаться, всесильная Марина Владленовна не могла не заставить Софку почтить вниманием свой кропотливый труд. Профессору Гвинюку остается лишь посочувствовать девочке, которой насаждали, очевидно, бесполезное для неё юридическое образование. — Кажется, глава вторая? — Как есть. Читала. Самолично. — Согласен, согласен. — И субъективная сторона… конечно же, характеризуется виной… Прямой умысел. По общему правилу… — О чём ещё расскажете, Софья Константиновна? — Нарушение политических и трудовых прав — всегда заключает в себе высокую общественную опасность… — Софа максимально вспоминала всё то, что записывала на шпаргалке прошлым вечером. — По билету — у меня все. Профессор постучал зачёткой Голиковой по столу, прикидывая, насколько сильно он расстроит свою коллегу из соседнего института за то, что поставил её единственной дочери оценку «удовлетворительно». И все-таки — расстроит. — Вот, что, Софья… Ставлю вам четыре, и возьму с вас обещание… — Четыре! — большего подарка для матери Софка представить не могла, учитывая, что с кафедрой уголовного права и дисциплинами, которые преподаются на ней, у Софы никак не ладилось. Как и не ладилось с кафедрой гражданского, теории государства и права, но это уже совсем другая история. — Четыре… И диплом, чтобы вы лучше разбирались в тонкостях попавшегося вам билета, будете писать по моей кафедре! — И Вам спасибо. — И всё же не забудьте про диплом! — Непременно! Боясь, что доброта профессора вернется на круги вечного занудства и менторства, Софа выбегает из аудитории. Вопиющий крик, стоивший окружающим здоровых барабанных перепонок, оглашает весь корпус института. И Софка стремиться скрыться в гардеробе также стремительно, как и вылетала из кабинета. Лиза едва настигает её, пытаясь не выронить зачётку на ходу. Салон теплого «Линкольна» встречает не только Космосом, который считал ворон, покуривая в открытое окно, но и его самоуверенными смешками и неизменной фразой в адрес Лизы: — Я же говорил? Говорил, красивая? — А я генералу не верила, да, родной? — Новый год на носу, чудо ты мое. Какому дураку охота с такими салагами валандаться? — Мне просто повезло, Кос! — Молчи, женщина! — Голикова валяется на заднем сидении лимузина, подобно Пчёлкину после пьянки, и, не веря своим глазам, заглядывает в свою зачётку. — Вот у меня чудо! Списанное, скомканное… Но моё! — Ботаники и есть. Главное знать, что там за что и насколько? И хорош! — Полезно для общего развития! — воодушевленная Софка хлопает Лизу по плечу, и, делая вид, что она торопится, спешит оставить парочку наедине. — Ладно, народ, меня не искать! — Ты в запое по такому поводу, Софико? — Запои не по моей части, я накрываю ульи! — Тогда передай привет тому, кто на этом специализируется, — с доброй усмешкой произносит Лиза, вспоминая о Пчёле. — И от меня по шее добавь, — в профилактических целях — Космос плохого не скажет. — Космос, ты — душа! — А я-то и не сомневался… Декабрьское утро, удачно начиная новый день, предвещало только приятные мотивы.