— Замуж вашей Лизке надо. Куда всё дергается, вы уж проконтролируйте!
Чернова с почтением выслушивала предложения по воспитанию буйной молодежи, и, взяв корреспонденцию, накопленную в почтовом ящике, скорейшим образом спешила ретироваться от всевидящих глаз Леонтьевны. Она переживала за племянницу, в которой видела собственное подобие за давностью в восемнадцать лет, и надеялась, что Лиза не совершит очередных ошибок. Помирить её с сыном профессора Холмогорова — задача второстепенная. Ёлка не хотела, чтобы дети снова спешили и шли на поводу у эмоций. Пользуясь одиночеством, Лиза часами гуляла по Невскому, теряясь в толпе лимиты и туристов. Ключи от квартиры позвякивали в потайном кармане пальто, напоминая, что в девятом часу Лизу ждут за чайным столом. Обычно Ёлка приезжала домой с опозданием на два часа. Но Лиза подозревала, что не только бумаги и совещания занимают будни тётки. Доказательством тому, что Ёлка возобновила утерянную связь с отставным военным Рафаловичем, служил её рабочий кабинет, заставленный цветами. Ёлка дивилась розам, как дитя, пряча счастливое лицо в розовых букетах, а на удивленные вопросы окружающих загадочно улыбалась.— Родная, — спрашивала Лиза, когда дома оказывалась свежая охапка цветов, а курьер на все вопросы Павловой отвечал кратко — «от моряков». — От каких морских гадов эти веники? Гела, друг мой, сдай тайну? — Служу Советскому союзу, — парень салютовал широкой ладонью, понимая, что спор бесполезен. — Раз моряки, то в обиду не дам. Фиг тебе, Лизка! — От моряков Северного флота, — медленно протягивала Ёлка, не собираясь выдавать имя и фамилию того, кто не жалея собственных финансов, делает из её дома теплицу. — Бравые ребята, Лиза. Давай и тебе такого найдем? — Спасибо, мне и космонавта хватит, — только моряка Лизе не хватало для полного счастья. — Эти салаги способствуют тому, чтобы в нашей большой квартире не осталось места. Каково? — Я подумываю о том, что давно не была в командировке, — Ёлка тяготела к перемене мест внутри Ленинграда и области. — Вот и место для цветочков освободим. — Ужин на столе, Ёлка Владимировна, а ты, Гелыч, не болей, — отговорившись от присутствующих коротко и ясно, Лиза растворялась где-то в дальней комнате, а Чернова, вспоминая, зачем вызвала помощника в восемь вечера, тёрла виски указательными пальцами. — Так, солдат шалопутных войск — под этими приказами я расписалась. Завтра в три часа заседание Ленсовета, — перечислила Ёлка, вспоминая о том, что случайно могла забыть. — В девять утра эти бумажки должны быть отправлены на контроль к шефу. Усек? — В лучшем виде, — с торжественным лицом заверял Гела, кивая темно-рыжей головой. — Машину за вами к восьми подавать? — Сами доедем, спасибо, — вежливо отказывала Чернова, усаживаясь в рабочее кресло. — По протоколу… — Гела не унимался, пытаясь навязать свою помощь. — Положено. — С Лизкой прокатиться хочешь? — замыслы молодого парня были заметны и невооруженному глазу. — Боюсь, что там пассажирское давно занято. Ты не надейся. — Елена Владимировна, — парень заметно стушевывался, — виноват, но я же к ней по-дружески. — Иди уже, Гела, завтра в десять увидимся, — Ёлка не припятствовала бы такому союзу, но Лиза решила всё сама и в подсказках не нуждалась. — Так точно, — по-военному отвечал помощник, и, кивая головой, удалялся восвояси. — Пропадает… — каждый раз удивлялась Чернова, взявшая на себя ответственность за сына друзей своего бывшего мужа, которому нужен был опыт работы с общественными проблемами. — Лизка, пошли, что ли, чаю попьем? — Иду!..
Ровно к одиннадцати женщины расходились по комнатам, чтобы встать по зову будильника в семь утра. С некоторых пор Лиза и сама перебивалась лёгкой подработкой в комиссии по распределению жилплощади, где ранее царила Чернова. Помогала секретарям вести учёт жалоб, падавших на голову чиновников из рога изобилия, сверяла документы, составленные невнимательной к мелочам секретарём Марочкой. В три часа пополудни Лиза возвращалась домой, и жизнь её текла довольно однообразно. Часто звонил Пчёла, разговоры с которым сводились к беспокойству тёти Вали, которая первой подсказала Лизе сменить обстановку, меняя столицы. Валентина считала, что визит в родной город затянулся. Однако Чернова, впервые проявив семейную власть, решила за всех: никто не будет торопить сбежавшую невесту. На этом вопрос был закрыт. Витя поддерживал мать, убеждая сестру, что в Ленинграде москвичам не рады. Город опасен для девушки, не знающей его порядков. Лиза прекрасно понимала, о чём говорил старший брат. Её некому защитить, но в ответ она говорила Пчёле, что разница в городах её не волнует. Отморозки одинаковы везде, что в ленинградском логове, что в белокаменной столице. Она ещё помнила, чем закончилась стычка на дискотеке, с которой они еле утащили ноги, спасая Сашку от мордоворотов Мухи. И как в Космоса летели угрозы, в ответ на которые он стрелял по земле, пытаясь удержать толпу от продолжения бойни. Кусок железа становился главным аргументов в любом споре. Лиза могла бы часами перебирать в памяти отрывки событий, поставивших точку невозврата к прежним идеалам, и… признаться, что только этим она и занималась, заставляя себя отвлечься, бродя по узким улицам Ленинграда. Но брусчатка, покрытая коркой льда, и мутные городские реки, безмолвно отказывали девушке в помощи, будто подсказывая: ей нужно вернуться туда, где она оставила свое сердце.В двухкомнатной квартирке Павловой царило неважное настроение. Лиза металась из стороны в сторону, совершенно раздраженная, а точнее — с запретом определенных действий без разрешения Холмогорова, который единолично решил, что его девушке опасно появляться где-либо без провожатого. Те же люберецкие, рыскавшие в поисках Белого, запросто могли припугнуть Космоса безопасностью его невесты, а она и рада бежать на огонь, выставляя руки вперед. — Сейчас не то время. За Муху, помяни мое слово, бошки полетят, — Космосу везде чудиться опасность. Не без оснований. — И это не чепуха, я прав. Занимайся лучше макулатурой, выбирай тряпки. Платье там, фату. — Кому я к чёрту нужна, солнце? — Лиза не видит причин для опасений на свой счёт. — Мне нужна, — Кос прислонялся щекой к мягким локонам Лизы, прижимая девушку к себе и не слушая возражений. — Такой ответ тебя устраивает, ментура будущая? — Устраивает, Космос, но ты не мог бы мне рассказать, где всё утро проторчал? — Кос не знал, что Пчёла проговорился Лизе о том, куда утром был вызван её счастливый жених. — В прокуратуре, твою мать, как обложенный, — Холмогоров скривил лицо, будто ежился от зубной боли. — Следак суетился. Копают под Санька, нам и не снилось! — И даже про повестку не проболтался, — Лизу скрытность Космоса удивляет. — Это точно ты, космический? — Ладно, фиг с ним, расскажи мне про то, во что собралась меня рядить на свадьбе? — чем скорее Космос переводил с себя стрелки, тем выше рос протест внутри Лизы, которой, скрепя зубами, приходилось думать о том, что ей должно быть приятно. Но о какой свадьбе, пригрезившейся Лизе, могла идти речь, если фоторобот их друга висел на каждом заборе? Отсутствовала зацепка, которая бы спасла Сашку от торжества советского правосудия. Космоса было совершенно невозможно уговорить на единственную встречу с Громовым, о связях отца которого так упорно твердила Лиза. Зато Кос отыскивал тысячу и одну причину для ревности и обид. Старался. — Будь твоя воля, Холмогоров, то запер бы меня в чулане, — Космос разозлился на Лизу за то, что нашёл её не в институте, а в сквере, о чём-то серьезно разговаривающей со Славой Громовым. Раз Кос терпеть его не мог, то Лиза решила самостоятельно попытать шанс и узнать что-то большее, чем инкриминируемую Саньке статью. — Ты теперь каждого мужика будешь лопатой гонять? — Будешь доводить меня до седых волос, ввязываясь не в своё дело, так и сделаю. Этого прокурорского прихвостня в дела Белого вплетать? Знает он… Подай и принеси! Вот что твой одноклассничек вызубрил, как шестерка последняя. Не выдумывай! — Сколько можно топтаться на имени одного человека? Не волнуйся, не уведут меня, не коза. Если сам доведешь до ручки — другое дело, тогда и поговорим, как наследство делить! — Если ты забыла, то и мой отец тоже не крайний. Но я же не бегу к нему сейчас! — Время идет, а морда Саньки скоро будет висеть на каждом заборе. Уже висит, пока ты лясы точишь. Кос, все средства хороши, как ты не понимаешь? Он же не виноват… — А я его обвиняю? — Космос заметно нервничал, теребя окурок, лежащий в граненной пепельнице. — Нет, я, твой Космос? Скажи мне, ты ж учёная! — Ты, кажется, обедать хотел! — раздраженно выкрикнула Лиза, вырывая из рук жениха пепельницу. — Остынь! — Нет уж, малая. Подожгла — гаси! — Космос дернул Лизу за локоть, приближая к себе. — Или силенок не хватит? — Сам понимаешь, что происходит? Кос? — серьёзно сказала Лиза, понижая интонации в голосе. — В последний месяц? Время? Я сбилась! — Понимаю, хорошая моя, — кивнул головой Космос, припоминая новость, услышанную от Пчёлкина и Голиковой. — Если ты в один день молча написала заяву на заочку. Софка твоя знает, Пчёла при делах, а я… кусок какой-то, прут железный на твоей шее? — Ты слышишь только себя, Космос, — бросила Лиза, отворачиваясь к окну и оставляя мужские руки свободными. — Всё, обедаем, я больше не могу. — Аппетит испорчен, — Холмогоров чиркнул спичкой, прислоняясь спиной к стене. — Зараза ты, Павлова. Добиваешь же? — Пожалуйся на это кому-нибудь, — Лиза знала, что Космос так не сделает, но давила на больное. — У тебя отлично выходит изображать пострадавшего. И орешь, как потерпевший! — А говорил папка — бедная девочка, замучаешь. Полюбила раздолбая и шпану. Твою мать… — тяжко ухмыльнулся Космос, и Лиза кинула в него кухонным полотенцем, не в силах продолжать препинания. — Чего ж ты злющая, Рокки Бальбоа? Часом, не аиста схватили? — самоуверенное и прямое лицо Космоса менялось в выражениях за доли секунд, стоило серьезно задуматься о посыле слова «аист». Лиза на вопрос отвечать не собиралась, упрямо поджимая губы. — Всё-таки схватили? — Ага, а как же? — прыснула Лиза, наблюдая за движением темных нахмуренных бровей Космоса. — Имя выбирай. Белка или Стрелка? — А я уж посчитал, — Кос же напротив — совсем не смеялся от будущих перспектив, — сколько палок колбасы врачу… — Идиот! — с чувством произносит Лиза, оказываясь в лапах комнатного тирана. — Дети будут счастливые, но больные на всю голову. В папашу. — Зато мои… — редкий случай, когда ссоры Космоса им Лизы заканчивались так полюбовно.
Впервые им было трудно остановиться, выдохнуть и разобраться, что же происходит с ними с наступлением всеобщих неприятностей. Влюбленными и лучезарными Лиза и Космос оставались только на июньской фотографии с Софкиного дня рождения. Но кольцо, перламутром блестевшее на тонком пальце Лизы, напоминало о сделанном выборе. Она ни капли не пожалела, что сказала «да» воодушевленному Косу, ни секунды не раздумывая, однако сердце вздрагивало от мысли о том, что они всё больше отдаляются друг от друга. Хотя бы потому что сегодня утром Космос вспылил на неё, едва Лиза заикнулась о том, что дача Царёвых не гарантирует их другу шансы на спасение.— Тебя послушать, милая, так я просто с боку стою, покуриваю анашу. Мне на Санька с колокольни плевать! — крикнул Космос в спину Лизы, когда она, не находя сил на спор, молча изучала вид за окном, пытаясь не дать волю застоявшимся в глазах слезам. — Не суйся, иначе я к чёртям собачьим рехнусь из-за тебя! — Что мне делать прикажешь, когда тебя заметут? — глухо спросила Лиза, пытаясь сосчитать капли дождя, бьющие в окошко. — Может, стоит прислушаться ко мне? — Ты понимаешь, что это тебе не глазками хлопать? — Не волнуйся, Космос. Видимо, я умею делать не только это, раз ты решил на мне жениться. Голова на плечах есть. — Будешь сидеть здесь, как завещал твой братец. Его-то ты всегда признавала! — Не держу… — Лиза обернулась, и указала молодому мужчине на дверь, не в силах больше терпеть этот разговор. — Поговорим, когда угомонишься. — А я люблю тебя, Павлова, — в руке Космос крутил ключи от Линкольна. Это одно из его любимых занятий… когда он буравит свою голубоглазую взглядом. — Хреново, что ты этого ни черта не воспринимаешь. — Оставь. Оставь меня одну. Езжай и решай все сам, если тебя уже невозможно отговорить! — До дачи Царевых — не самый близкий путь. — Ну, может, там и поймешь, куда ты всё завел!
Безобразная сцена в Дубне, другая девушка, неизвестно каким образом оказавшаяся рядом с Космосом, и всё, что последовало после — крики, громкие хлопки дверью и обвинения во всех грехах, довершили ссору, тлеющую не первые дни. С ночи после неудавшегося дембеля Саньки, Космос и Лиза испытывали друг друга, не скрывая ревности, и, не считаясь с тем, что отравляло их чувства, не знающие до осени восемьдесят девятого года ни единой тучи. Молчание в телефонной трубке не придавало сил для решения общей проблемы. Кто-то скажет, что глупая Лизка Павлова не выдержала первого шторма, и, путаясь в шнурках под ногами, сбежала к уютной жизни. Но, переживая расставание, Лиза оставалась в глубокой уверенности, что любовь — не абстрактное понятие, утратившее всякий смысл и глубину. И она по-прежнему будет жить для неё в одном человеке.***
Ёлка ощущала себя матерью этого взрослого, но такого запутавшегося ребёнка. А сердце матери, как известно, ничего не обманет. Лиза может сколько угодно баламутить воздух упрямством, и твердить ей, прожившей жизнь, о том, что со своими проблемами разберется сама, но Чернову это доводы не убеждали. И поэтому в день рождения Лизы она не оставит попытки поговорить по душам, приводя разрозненные мысли в стройный ряд. Пора. — Именинница, почему твой братец положил трубку, не поговорив со мной? — начала разговор Чернова, намазывая на булку щедрую порцию малинового варенья. — Так и исключу из завещания. Приезжать — фиг дозовешься, а пару ласковых сказать тётушке? Пользуется тем, что я вечно покуриваю бамбук на службе? — Я забыла сказать, Ёлочка, — Лиза бросила баловство, спокойно выдавая очевидную тайну Пчёлкина, — а у Вити Софочка, он не из дома звонил. Это, конечно, неожиданно, но когда-то должно было громыхнуть. — Что? — Елена чуть ли не обронила свежую булку хлеба из рук. — Вот зараза же такая, а что за девочка? Та самая твоя Софа? Только не говори, что дочь Голикова со Старой площади? Боже мой! — Из-под носа дипломата будущего девчонку увел. Значит, не тем колокола пели. Ладно, что это я в самом деле, — чужое счастье заставляло задуматься о своем… Потерянном. Лизе казалось так. — Большому кораблю — удачное плаванье, а мой брат этого заслуживает. — Космос звонил? — строго спросила Ёлка, зная, что в этот раз племяннице не отвертеться от правды. Слишком грустные глаза. Молчание затянулось, и кое-кто не понимал, как выбраться из искусственного тупика на глиняных ногах. — Лизка, не юли. Ведь я давно тебе говорила, что виноваты оба. — Ещё бы эта тема не портила мой аппетит. Кос звонил, три дня назад, а я… Не знаю, как с ним говорить. О чем? Я никого не хочу обвинять, но… — каждая мысль о Космосе лишала Лизу возможности не вспоминать то, что развело их в разные стороны. — Мне проще начать сызнова. Зарыть, закопать, память стереть. — Дурная голова ногам покоя не дает, — втайне радуясь, Ёлка отмечает про себя, что история, приключившаяся с ней и лейтенантом Рафаловичем много лет назад, не имеет риска материализоваться. — Не спеши зарываться. К тебе и так через два дня примчится гонец. Я в этом уверена, помяни моё слово. Не удивлюсь, если покаянное «пока, Ёлка», вы объявите мне хором. — Не волнуйся, не скажем, — уютное проживания в четырех стенах комнаты с высокими потолками стало нормой. Лизе легко жить в своём первом доме, чтобы без лишних стенаний дать понять тётке, как бывает необходима спасительная тишина. К тяжелому разговору с Космосом Лиза приготавливала себя, как к неизбежному хирургическому вмешательству. Вместе — как на вулкане, а врозь — тошно, готовь веревку и мыло. Чем дальше нёсся календарь, тем острее накрывала тоска по тому, вера в которого нечаянно поколебалась. Корабль заштормило, и никто не мог найти силы, чтобы признать поражение. Ведь в этом и есть победа? Если, конечно, они бывают в любви. Но Лиза сомневалась, что нужно что-то доказывать. — Поправимое дело, — отметила Чернова, наслаждаясь ароматом любимого кофе, не торопясь выныривать с кухни. — Вот что. Раз так будет продолжаться — сама позвоню Ростиславовичу, снаряжу твоего мухомора и буду вершить суд. Не обещаю, что гуманный. — Боюсь-боюсь, — Лиза положила голову на скрещенные пальцы, пытаясь хотя бы сегодня отвлечься от своих серых мыслей. Обычно свой день рождения Лиза проводила совсем в другой компании, и был он куда примечательнее, чем этот скромный завтрак. — Везде я плохая получаюсь. — Ну ты и не пятирублевый, чтобы всем угодить, — Ёлка с озорством закатила глаза, и, хитро подмигнув, дополнила. — Может, скажешь, зачем кружишь голову бедному грузину? И не смотри на меня так. Гела замучился тебя в театры приглашать, а ты? — Я? — черные ресницы Лизы удивленно и непосредственно захлопали. — Гела? Ну с днем рождения поздравил. И мы просто друзья. От скуки лечить пытался. — И что сболтнул тебе этот пионер? — иногда в Черновой просыпались гены собственной матери — чего уж так сильно не хотелось, но любопытство брало вверх. — Клялся в любви, позвал замуж, — нервно сказала Лиза. Гела шутил в обычной манере, но Лиза жила в своей холодной осени, из которой не слишком хотелось выплывать. Ёлка же смеялась, не считая нужным скрывать свою веселость. — Всё, больше ничего тебе не скажу! — Я знала, — уверенно произнесла Ёлка, вставая со стула. — К бабке не ходи. Только прошу, если Витя… Не дай Бог, притащит сюда причину твоих горючих слёз, пожалуйста. Пусть не портят здесь интерьеры. Ампир! А дуэли, кстати, запрещены были ещё при царях. — В моем возрасте ты бы не посмеялась, — Лизе нелегко говорить о Космосе и вспоминать. Снова и снова. До боли в груди. — В твоем возрасте… — обнимая племянницу за плечи и ласково перебирая её кудлатую голову, продолжила Чернова. — В твоем возрасте, Лиза, я столкнулась с жестоким предательством, сделавшим из маленькой Ёлки — Елену Владимировну Чернову. Не Леночку, не Ленку, а Елену Владимировну. Без чувств и желаний. Недочеловек. И женился на мне Чернов, потому что дед твой был секретарь обкома, а я же приставка к хорошим возможностям. Выгодная. — Никогда не понимала, — девушка погладила изящную руку любимой тётки, лежащую у неё на предплечье. — Зачем? Зачем ты сделала то, за что можешь до сих пор, до смерти жалеть? К чему Чернов? Он же и пальца твоего не стоил! — Лизка, — чиновница поняла, что на работу она сегодня опоздает — подождут. — Бывают такие состояния. Тебя убивают, больно, но бьют не руками, хотя лучше бы пристрелили, как больную собаку. Когда-то тебя не останавливало, что твоя мать отправила его деда на плаху, а потом всё резко стало безразличным. И замуж вышла — как мертвая, неживая. Долго думала, может, отказаться? До последнего смотрела на дверь. Узнает, придет? Нет, не повезло! — И ты… готова принять его обратно? — Лизу поражала сила характера Ёлки и тех чувств, которые она всю жизнь испытывала к одному человеку. — Всё ещё любишь? Дядю Лёню? — К чему я развела эту сырость… — Чернова присела на маленькую софу, смотря в окно, говоря племяннице то, что искренне пыталась донести до неё все время, пока она вынужденно искала защиты, как маленький ребёнок. — Между вами не стоял кто-то третий. Перед вами никакой преграды, никаких предрассудков, лишь ваше нежелание слушать друг друга. Ты просто закрылась, а он устал оправдываться. — И с цинизмом доказывая сразу после, что ни с кем он не путался, а только решил меня припугнуть. Знал, что у меня на нечисть нюх. Побегу его искать! — Лиза! Если бы я проявила власть, то ты бы действительно зажила по канонам бабки Октябрины. Нашелся бы хороший мальчик с достойным будущим, без порочащих фактов и идеальной трудовой биографией. Сама знаешь, о чём я, но я не твой враг. И я знаю, какой ценой даются ошибки. Я делюсь своим горьким опытом, но за душой у меня — только кабинет богаче, чем был у твоего отца. Должность, деньги? Никто не застрахован. Перестану молчать — уберут. Не физически, так морально. — Скажи, — Лизе было тягостно от всего услышанного, но упоминание об отце будило её душу. — Папка же был ни в чем не виноват? Он был прав! — Как истина в последней инстанции, но кому это теперь нужно? Кто наказан? — в справедливость мирскую Ёлка не верит. — Умер дед, и с ним решили не церемониться. Что до меня, Лизка, то я квартирки старикам выдавала. Фигура серая, непримечательная. — И ты, наверное, опять во всём права, — медленно проронила Лиза, — и летом говорила — предупреждала же, рано. — Какая разница? Рано, поздно… Со временем я убедилась, что нет того, чего нельзя простить. Если ты любишь, а не просто рассыпаешься в клятвах! — Поэтому у нас не дом, а признание в любви королеве? — указывая на цветы, заполонившие и столовую, и кабинет, отшутилась Лиза. — Красивые цветы… — Взятка от всего военно-морского флота, — в таком же духе призналась Ёлка, думая, что с оранжереей Лёнька переборщил. — Законспирированная, разведка не прочухает. — Хорошо, что не от космонавтов! Лизе было горько. Несмотря на солнце, пробивающееся сквозь стекла косыми лучами, тепло комнаты и родственной души, в её сердце мерзлота. Разве что не вечная. И кто виноват?..