OST: — Artik & Asti — Моя последняя надежда
Перекись водорода щипала нежные пальцы, но Лиза не страдала чувством излишней жалости к себе. И руки Космоса на талии, крепко обнимающие, придавали уверенности в том, что она на своем месте. Тонкой ладошкой Лиза поправляет темные волосы Коса, преданно заглядывая в его глаза и кутаясь в чувство единения с ним, как в теплое одеяло. Прикладывая вату к пострадавшей губе жениха, Лиза думает о том, что Белый не прав, размахивая кулаками направо и налево. Горячая голова. Привальная получилась короткой. Санька одиноко поплелся домой, пытаясь не верить словам друзей. Да и невозможно, чтобы Сашка сразу им поверил. Ему нужно время… — Ромео хренов, со своей паклей! Твою мать, да чтоб я еще раз ему… По доброте душевной! — боль мимолетна, но Космоса это не утешает, и поэтому брань сквозь зубы не прекращалась вплоть до дверей квартиры Лизы. — Лизк, пусти? Я прилягу? Нормально всё. Заживет, как на собаке. — Сам давал пацанам слово, что прекращаешь материться, а теперь? — Лиза обрабатывала разбитую губу Коса, пострадавшего за правду. — С тобой профессию пора менять. На сестру милосердия! — Маленькая моя, сама-то подумай? Видишь, — Кос нервно сглотнул, перехватывая пальцы любимой девушки, пытаясь уговорить, — он брата на шалаву променял, мозг включать разучился в своей армейке! Где это видано? — То есть, Кос, погоди, разберёмся! — Лиза резко остановилась, закрыв тюбик с раствором, и с укором глянула на будущего мужа. — Ты бы на его месте поступил иначе? — В смысле? Ты о чём говоришь вообще сейчас? Это вместо «спокойной ночи»? — Сашка защищал свою девушку! Что он ещё мог противопоставить? — Припомнить, как мы встряли из-за этой суки? Лизк… Она и Саньку, и нас всех бы под монастырь завела, конченная! И ты не сравнивай себя с этой… Бля, вспоминать не хочу! — Ты лиху временами даешь после истории с Елисеевой, хоть почти год прошёл, а я тебе повода для опасений не даю. На цепь бы меня посадил и выгуливал, будь твоя воля! — Ещё чего! Просто обрадовался тому, что изначально сделал верный шаг к тебе, Лизка, — Космос расцеловал женские дрожащие пальчики, и сгреб Павлову к себе на колени, — а этот салага остынет, вот увидишь, ну куда он от нас денется? — Кос, кажется, ты остался без свидетеля, — задумка повязать Белову через плечо красную ленту провалилась в одночасье, — а я же говорила, что надо брать Пчёлу… — Разберёмся, малыш, — час ночи, а они до сих пор не ложились спать, сидя на кухне. — Скоро институт твой? — поинтересовался Космос, закуривая неизменные сигареты из бело-красной пачки. — Чем зевать, Лиз, давай на заочку переведемся? Найдем способ. — Нет, мы уже говорили, Кос. Заочка — это крайний случай, а я вроде бы не беременная, не жалуюсь на усталость и всё успеваю. — Брякнешь тоже, все крайние случаи перебрала, — фыркнул Космос, не совсем представляя, как это — катать коляску через год. С орущей копией самого себя лет двадцать назад, глазастую и шкодливую, — и не кисни, милая моя… — Нет, прокисну, будешь подбирать меня по всей квартире. — Лучше скажи мне, что с твоим платьем? Свадьба у нас, а с этими драками и дембелями совсем не про то речь ведем. — Блин, не голая же замуж пойду, Космос, скажешь тоже. — Ни хрена себе положительный ответ! — Время есть, а наряд до дня свадьбы жениху не показывают. — Ты так к этому относишься, будто совсем не хочешь за меня замуж! — Вот хочешь, сам и покупай. Завелся из-за ерунды, хуже Белого, чтоб тебя! — Уже и свадьбы не хочешь? — Не перегибай палку! — Сидишь, губы дуешь! — Кос пренебрежительно махнул рукой, окончательно хороня в себе последние остатки утреннего бодрого настроя. — С самого Ленинграда, твою ж мать! — Глянул бы на себя! Пистолетом нравится тыкать, да? — вспыхнула Павлова, не пытаясь теперь не кричать и не махать руками. — Или забыл, что я на антресолях две недели назад нашла? — Лиза могла только догадываться, откуда Кос достал пистолет, с которым теперь не расставался. — Нечего было трогать и делать свои внезапные уборки! — взревел Космос, хмуря черные брови. — Чё, блин, не догадываюсь, что в сейфе твоего папаши не только бумажки по уголовке лежат? Додумались, блять, все эти бумаги здесь оставлять… — Компромат на нехороших дяденек, по типу твоего Червона, Парамона и иже сними, — сейф в комнате родителей, в которой и спустя шесть лет ничего не поменялось, Лиза обнаружила при уборке — хранилище пряталось за копией «Красного коня», — и можно подумать, что я там что-то от тебя скрывала! Золотую жилу… — Конечно, «Макаров» у твоего предка просто так в сейфе валялся. Дом защищал! — Ключ в шкатулке. Иди, изучай, а о занятиях моего отца больше говорить не смей. — Блять, я опять виноват? Что ж такое-то, весь день орут и бьют… — Понедельник, — озлобленно произнесла Елизавета, пытаясь успокоиться, — и оставь меня одну, мне нужно собраться с мыслями. Разговор окончен. — Это моя жизнь, а ты её часть. И меняться я не намерен! — А ты не с кралей с Рижского разговариваешь, тон убавь! — Ведешь себя, как братец твой. могла бы и сама помолчать, раз столько мозгов! — Тогда иди к тем козам, к которым сегодня собирался, я подожду, — любой шутливый треп Космоса шёл ему во вред. — Потные и красивые? Ну-ну! С ними и спи, я всё сказала! А твоя резвая овца Лиза подождет дома с книжкой. Заебись? — Ничего тебе не скажи, — Кос не расценивал силу своих нелепых слов, — кота за яйца тянем весь вечер. — Как хочешь, но я прошу тишины, — соленые слезы едва виднелись на бледных щеках Лизы. — Мне пофигу. Нахер ты сдался, бегать за тобой. Комета долбанная! — Пиздец, приехали, — роняет Кос насмешливо, понимая, что кто-то хватил лишка, что после поездки в Ленинград не раз случалось, — и как мне дальше жить? — Тебе лишь бы поорать, не разбираясь в причинах! — Ору на тебя исключительно из-за любви, — Космос неизбежно пронимает девушку трепетом прикосновений к её лицу, ласкаясь к ней, как кот, зная, что заслужит её добрый взгляд, — разве не видно? — Холмогоров, запомни, — Лиза не замечает, как сдается, выгибаясь, когда он со всей силы прижимает её к себе, доказывая, что творит с ним любовь, — запомни, что я на память не жалуюсь. И хоть я и тебя и люблю, н… — Это законченное предложение, — сын академика прерывает тираду невесты, — и чтобы ты себе не втемяшила — я люблю тебя ещё больше… — Несносный, какой же ты несносный, Холмогоров! — От заразы ленинградской слышу…
Из забытья выводит назойливый будильник. За окном темно, но нет никакого желания снова закрывать глаза. Хотя, допустим, это и есть панацея от всех бед. Лизе приснится что-то хорошее. Кто-то. Например, мама, но в последний раз она пришла хмурая, будто уставшая, как после дежурства. Строго смотрела на Лизу умными карими глазами, качала головой, не собираясь жалеть. Сама виновата, дочка…— Только не вздумай плакать, и расслабляться! Помни, что я тебе говорила — мы не имеем права показывать свои слабости!
Павловы не плачут. Так твердил отец, забинтовывая Лизину коленку, предварительно обработанную зелёнкой. Конечность ныла, и Лиза все равно растирала по лицу слезы маленькими кулачками. А потом папка брал её на руки, и боль забывалась. Он дарил Лизе плюшевых зайчиков, из которых можно было бы собрать целую семью! Как мало нужно было для счастья в пять лет, просто жить и быть послушной. Или же просто увидеть старшего брата, ведь с Витей можно смеяться до упаду. И братец всегда знает всё наперед, оперируя сухими фактами, и почему младшая сестра никогда его не слушает? Ни разу… Да, Павловы не плачут. Просто не умеют, разучились. Они берут свои проблемы в кулак, и душат, как змею Горгону. Принцип работал железно, пока не полетел к чертям собачьим — прямо по курсу к крыльцу дачи Царёвых. Разбился буквально вдребезги, когда Лиза внезапно почувствовала, что оказалась одна. Без Космоса, который почему-то пытался удержать, смотря строгим взглядом, будто имел право запретить дышать или не верить своим глазам.— Лиза! — и как он ещё стоял на ногах, а не рухнул снопом на пол? И с этим человеком завязана её судьба? Судьба, которая поманила светом, а потом опустила в кромешную темноту. — Я с кем вообще разговариваю?! — Иди лесом! Не заблудишься! — и этот человек ревновал её, чтобы сам… — Убери руки, Космос! Да пусти ты… — втолкал её в квартиру, будто безвольную куклу. — Кос! — Ты хоть раз за этот долбанный месяц меня послушай! Не ходи за советами к дружкам, не звони никому, — Холмогоров заметно протрезвел, особенно когда в очередной раз забыл, что Лизе не хочется быть тряпичной игрушкой на веревочках. — Нахер… Бля, на хер-то меня вообще слушать, да? Чего тебе сказал твой хороший друг Слава? — О том, какой ты кретин и ушлёпок, — пускай бедный Громов был готов просить помощи у отца, чтобы понять, почему на Белова повесили убийство. — Пляши! От обузы избавляешься. Козы ждут. — Вот и пиздит твой прокурор хренов! — Космос смеется, и эти звуки убивают последние надежды, что все между ними не кончено. Но сейчас он не представляет, что завтра утром не найдет понимания у Лизы. — Поверила, что ли? Говори! — Не волнуйся, — и теперь Павлова не узнает того, кто дал ей ощутить — что же такое любовь, и пытается лишь защититься от нападок, как маленький волчонок. — На измене стоишь? Доказывай! Меня любишь? — Какого лешего ты понять меня не можешь? — Космос взревел, как вспыхнувший Везувий. Он был пьян, но оставался верен себе в своей правде. — Не нужна я тебе! Зубы показала, а на хера тебе такой геморрой? — Шагу теперь из дома без меня не ступишь! — Это — мой дом! — и она впервые так рьяно отстаивает свое мнение перед ним. — И отцу не вздумай с такой мордой показаться! И ключи от дачи отдать не забудь… — Заботливая дочка! А меня не жалко, нет? Какого хрена я тут распинаюсь? — Ты когда шалаву эту по пьяни целовал и под юбку к ней лез, то тоже обо мне думал, да? — и как им вообще в голову пришло так развлечь Сашку, которого ищет вся ментура. — Хороша же деваха была, задница точно крепкая, ночка обещала быть горячей? Тебя бы оценили по достоинству! Но обломался, да? Дурная дочка судейская, так Надька говорит? А она права! — Я тебя везде искал, пока ты шлялась, на месте усидеть не могла! Что ты? А ты у нас умная, делаю, что хочу! Избаловалась, ни скажи мне дурного, нахуй, слова! — Уходи! Я тебя искала, ты успокоился? Нет? Мне уже все равно! — С ума сошла? Кто мне кроме тебя нужен, поясни? Любишь? И не нужен? — Отпусти! — взревела Лиза, роняя голову на согнутые колени. — Твой друг Громов обрадуется — тебе назло, дурень, ты же это предвещал? — Я убью его! — Слава был прав, говоря, что она еще не раз обожжётся на этом вулкане любви. — Если он к тебе хоть приблизится. Я слов на ветер не брошу, я знаю, что он хочет от тебя! — Какой толк, Холмогоров? — Лиза вжалась в кресло, понимая, что остановит его только одним решением. — Не будет свадьбы! — и как в насмешку, кольцо не снималось с безымянного пальца. А Космос не дослушал Лизу. Запер в квартире, забрав ключи. Думал, что решил проблему.
Конец лета и осень восемьдесят девятого года казались Лизе ночным кошмаром. Как будто не с ними. И стоит только открыть глаза, а за окном родная московская улочка, во дворе стоит шикарный «Линкольн», счастливый обладатель которого прижимается во сне теснее. Лиза давно не спит, и перебирает темно-русые волосы спящего Космоса, который утыкается головой в её неприкрытый живот и обнимает стройные ноги — излюбленная поза для отдыха. Лучше бы он подольше не просыпался, а лежал так спокойно, не заставляя за себя волноваться. Но Лизе нравится, что стоит Холмогорову чуть разлепить глаза, и ей не уйти далеко, отдаваясь во власть любимых рук. Она податливо выгибает спину, прижимается; они сводят друг друга с ума, каждый раз. Они любят — это заметно в каждой мелочи и прикосновении, сделанном не напоказ, а обыденно. Они давно стали незаменимы, и даже после самой тяжелой ссоры Лиза знает, что он придет — не может не прийти, а она не простить. Ей совсем не хочется видеть в нем недостатков, и выныривать из своего омута. Любит. И их счастье омрачает только Пчёлкин, явившийся так некстати, и оповестивший, что «Белый поперся к своей манекенщице». За разговором парней раскуривается последняя пачка сигарет, а Лиза молча наблюдает со стороны, зная, что Кос и Витя почти наверняка ввяжутся в громкую историю. Санька нарвется или уже нарвался, и взял друзей в долю. Механизм пущен. Нет, Павлова плачет. Жаль, что она не послушалась покойного родителя, который велел не тратить слезы попросту. Едва оказавшись в заклятом Ленинграде, Лиза разразилась ревом, переходившим в крик одинокого ребенка. Малыш потерял маму. Мамы рядом не было — не первый год. Успокаивать пришлось тётке. Лизе стало легче, а Ёлка без слов прижала племянницу к себе, убеждаясь, что зеркало всё-таки отразило её копию. Чернова проходила через эту боль.— Ничего, солнце! Мы через это проходили, и в этот раз переживем! А ты плачь, — качала восемнадцатилетнюю девушку, как малое дитя, — я тоже так хотела — не плакать, не знать… А если ты плачешь — ты человек… И не бойся — не стыдно!
Плакать совсем не стыдно. Просто оставьте в углу, как растение, а музыку сделайте громче, чтобы никого не услышать. Не надо ни вещих снов, ни гостевых. Чашку кофе с молоком — можно, а в душу лезть — увольте, пожалуйста. Нужно ли было так рано, так необдуманно? Когда над родными головами сгущаются тучи, а о том, что ты влюбленная невеста, напоминает только золотое колечко на пальце. И какой-то отчаянный, горький поцелуй, следующий за фразой — «будь умницей». Как насмешка над всем, что ей ценно и дорого. Ты пытаешься помочь и быть полезной, но тебе лишь говорят о том, что нужно сидеть тихо. Невозможно быть статичным наблюдателем, когда решается судьба близкого с детства человека. Ты пытаешься дать совет, не быть обузой на сильном мужском плече, но в ответ получаешь недовольство и ревность. Черную. Неблагодарную. Яд, который проникает и по твоим венам, отравляя кровь, заставляя отвечать недоверием на недоверие. Резать, рвать, метать, отсекать. Не оставлять шанса на пагубную уверенность в том, что все будет, как прежде. Такое не забудется. И без него начинаешь просто существовать, как кукла в прозрачной обёртке, на витрине, у всех на виду. Таких дарят детям на особые праздники, не слишком размышляя о том, что кукла тоже хочет покоя. Спрятаться в темном чулане. Нет, не страшно, просто там не больно, тихо. Безразлично. И нужно вспомнить о главном! Ты пытаешься не верить своим глазам, но почему-то не получается, и ноги несут куда-то далеко, а из горла вырывается крик. Этого следовало ожидать, или, возможно, она не заслужила подобного отношения к себе? Кто их рассудит?..***
В Москве солнечно. По крайней мере, для Пчёлкина и Софы точно. И радуга среди зимы гостьей стала, и лучи с неба ласково улыбаются и греют среди морозов. Они живут и радуются жизни. У Софы и Пчёлы прекрасное настроение. Впору им позавидовать. Злых укоров всё равно не заметят. Помешались друг на друге. Окончательно. Чем они не пара? — Вить, дай ты мне трубку, — у Голиковой не хватает силы, чтобы выхватить аппарат из медовых лап. — Пчёла, уступи даме! — С какого хера? — несмотря на «эти ваши девять утра», Витя Пчёлкин зачем-то пришел к Софе, которая, к счастью, была одна дома. — Дама моя-то? А вот сестра-то моя, я ей звонить и буду. Иди-ка на фиг, дочура… — Витя! — возмущенно вскрикивает Софка, совершенно без стеснения обнимая парня за плечи. — Ты мне друг или собакен? — Аргументируй, я ж так, не профессор, чтобы все сходу понимать! Просто механик какой-то, работы вечно до жопы. — Не ври, и не прибедняйся, милый! Что будешь без меня делать? — Долой рабство! — Пчёла отдаёт телефон девушке, коротко поцеловав её в губы и прилипая сзади. — Лады, звони. И голос, давай, веселее! Про Фила сболтни, точно сработает. Скучает, на свадьбу зовёт. — А если оставить проблему Коса на его решение? Пока он нас не прибил? — Хрен с этим ящером. Не убьет, трезвее будет! — Пчёлкину нравились эти словесные перепалки с Софой. Ради него она отшила дипломата, ради него — и пары прогуливает, зараза мелкая. А он… Решил впервые послушать упрямую мышцу, отрывающую его разум от земли, и нарушил свои принципы. — Я прав? — Прав, — Софка отложила телефон на тумбочку, и, пытаясь высвободиться от крылатых рук на талии, спросила: — Так, может, скажем, уже всем? И Лизе. О том, что Пчёлкин и Голикова были вместе с конца декабря, знали только стены профессорской квартиры в элитной высотке. Неудобно было признаться даже друзьям, будто обнажить рану. И в том случае, когда у них свет и радуга, а у Космоса с Лизой после истории с убийством Мухи и ОМОНом — дно адское и непонятное. Две большие разницы. — Забей, — Пчёлкин относится ко всему спокойнее, — приедет, то расскажем. — У неё день рождения сегодня! — Нет, бля, а куда я еду через два дня, ты объясни? — Куда успел купить билеты, мудрила! — Ебать, чё успел достать! — И вообще! Моя идея с рокировкой была хороша! — Да не поедет он! — Поедет! Ты Коса не знаешь? — К сожалению! — Дурак! — Чучундра! — Мы в расчете? — Нет, тебе ещё надо придумать извинение за дурака! — Витя, — Софья высвободилась, и, потянувшись к телефонному аппарату, отдала его рыжему. — Звони. Хуже не будет. — Нельзя было нормально телефон дать, она шараду придумала, чума! Соединили быстро, и меньше через минуту Виктор услышал голос — сонный и недовольный. Он вне всяких сомнений принадлежал Лизе. — С днем рождения поздравить решил, не забыл? — шутила. Что уже не мало. — Когда я вообще об этом забывал, потеряшка? — Блин, братец, а как же тот случай, когда мне было пять лет? — Прости, кошак, — с покаянием произнес Пчёла. — Прости, что сожрал тогда твой кусок торта! — Принято, — на другом конце провода послышался смех, — спасибо, родимый. Обрадовал. — Ну я тебе ничего такого желать не буду, сама знаешь. — Знаю я твой список пожеланий, да! Зелени и пива… — Софу сейчас дам, — Пчёла перекидывает трубку в руку Голиковой, — не хнычь, сестра! Покеда… — Как Софу? — в голосе Лизы слышалось непомерное удивление. — А вот так, — ответила за парня Голикова, выхватившая трубку, — расти большой, не будь лапшой! — Ну, чумичка, куда уж больше? — Когда в родные пенаты? — Сговорились? Я — уроженка Ленинграда. У меня служба. Мне здесь легко и вольготно. — Прям синонимы слова «отвалите». — И тебе спасибо, подруга! — С тобой точно всё хорошо? — А разве Витя не сдает меня всем? — Ты всех плохо оценила, — необычное греческое имя Софка не произносит, но непрозрачно на него намекает, — а особенно одного молодца. С дома на Ленинском проспекте. — Не волнуйся, перебьются. А мне не больно! — заверила Лиза, пытаясь быть приветливее. — Ладно, звоните. И не завали сессию, Соф, у меня же нет дара телекинеза, прости. — Витя приедет послезавтра, — объявляет Голикова, сворачивая с темы ненавистной учёбы, — приготовь пироги, начисть столовое серебро, познай себя. Сестра ты ему или нет? — Встречу с хлебом и с солью, — Лиза будет рада увидеть Пчёлкина. Поговорить без свидетелей им не мешает, — кокошник найду. Красный!.. Разговор закончили на мажорных тонах. Лиза заверяла, что со всем прекрасно справляется, отлично проводит вечера с Ёлкой и хвалила Ленинград за почти сносную погоду. Софу это совсем не убедило, но зачем тревожить раны? Пчёла же подкинул монетку, в очередной раз, понимая, в какую авантюру он ввязался, самовольно пытаясь помирить друга и сестру. — Орёл, — заметила Софа, когда монета упала на пол, — твоя взяла. — Звоню Косу!.. — Пчёла излучает уверенность. Непробиваемую. Был ли у Космоса и Лизы шанс не помириться?..