OST: — Steve Miller Band — Abracadabra (настроение Вити)
Софа не помышляла о том, что Пчёла ожидал другого исхода праздника, а Никита поступил неосмотрительно, появляясь на ночь глядя. О таких поздних визитах заблаговременно предупреждают, но разве ей до нравоучений, когда радость встречи затмевает пространство? Милославский — этот оригинал, по которому плачет МХАТ, всегда по-особенному поздравлял Софу с днём рождения. То с воздушными шарами приедет, то на машине повезет кататься по вечерней Москве. Держал марку и сейчас, не подводил. Голикова заливалась румянцем, как маков цвет, опуская лицо в красные розы без шипов, с наслаждением вдыхая их аромат. День рождения продолжался, и целый Милославский был тому подтверждением. — А я не дозвонился. А потом вспомнил, что ты гульбанить будешь до ночи, — дежурные слова Никиты шли вразрез с его прямым взглядом, сосредоточенным на подруге детства, — сам Бог велел причалить… — Ты — мастер внезапно появляться, Ник! — Софья не видела друга всей своей жизни уже больше шести месяцев, и не ждала того, что он приедет хотя бы к концу августа. — Я рад, что не разочаровал тебя, — Ник кивнул головой в знак приветствия, и протянул широкую ладонь Пчёле. — Никита Милославский, пасу эту мадам лет с двух! Витя сам понял, что пора представиться гостю. Перекинуться парой ласковых, пожелать имениннице доброго здоровья и свалить отсюда к чертям собачьим. В конце концов, где-то же его ждут сегодня ночью? Третьим лишним Пчёлкин быть не любил, а подруга была явно воодушевлена встречей с этим патлатым увальнем. И какой смысл пудрить её острые мозги своими однобокими разговорами? Историями о том, что он послал на три буквы всех тех, кто хотел разделить с ним ночь, а сам отбивает пороги номенклатурной квартиры на Патриарших прудах? Софа, красивая, смилуйся. — Пчёла, то есть, Виктор Пчёлкин! Софкина совесть, и я уже пошел. Не скучай, будь умницей, Генераловна… — Куда ломанулся? Ник, это мой друг и брат Лизы, я тебе про неё говорила. Прошу любить и не жаловаться! — ничто не имело право испортить настроения Софы, и поэтому Пчёле в лапы отправился огромный букет цветов, а на осколки, разбросанные по полу, студентка лишь махнула рукой. — Думаю, Никит, что Тому ты успел узреть, она у нас девушка видная, хоть и скромная. Бессонова, выходи! Где ты там-то? — Приятно узнать, что совесть у этой красотки имеется, — Ник правильно уловил интонации в голосе Пчёлы, но виду не подал. День рождения Софки должен быть весёлым праздником. И не этот скользкий типок его занимал. Не для того Ник мчался через полгорода, напрягая подержанную белую «Volvo» из последних сил. — Будем знакомы! — Всё, пошлите, чего у порога стоим! — Тома, не иначе, как добрым ангелом, вмешалась в разговор, приглашая присутствующих в гостиную. Никита, казалось, смотрел исключительно на Софу, внезапно окутанную пленительным блеском, доступным исключительно человеку неравнодушному. Что тут скрывать? Она всё давно знает, и он не делал большой тайны из того, на ком он остановит свой выбор. О котором упорно и долго твердили ему родители, постоянно занятые, но находящие время вложить в единственного отпрыска разумные вечные ценности. Ему всегда нужен был тыл и опора. Голикову он помнил ребенком двух лет. Родители постарались, чтобы шестилетний мальчик развлек глазастую девчонку, которую ему-то и не слишком хотелось замечать. Так бы и игнорировал, заносчивый мальчишка, если бы малютка не оказалась зубастой, и не забрала его самую лучшую игрушку. Точнее, он добровольно подарил миниатюрную «Волгу» Софке, а сам попросил у матери такую же куклу по имени Софа. Куклу, как у тёти Марины, что преподает всяким разным студентам уголовное право. Отец отшутился про то, что Ник и Софа — идеальная пара. Пахло маразмом, но старшее поколение это не смущало. Лет до восемнадцати Ник отплевывался от этой идеи, произнесенной за второй бутылкой «Бурбона», но Софка вздумала повзрослеть и обратить на себя внимание. Это была подстава, пощечина, ирония, но Никита рад был плавать в своих новых грезах. Зря папа шутил, зря. Рациональная Софа, будто специально ничего не понимала. И совесть себе отыскала. Виктор Пчёлкин! Валит импортным табаком. «Camel» какой-нибудь, курит, «Родопи» не станет. Видали мы таких… Цепь на шее Софкиного приятеля говорила Милославскому, что парень в спортивном прикиде не так прост, как кажется. Ещё один Пума, на которого с пеной у рта орала грозная Марина Владленовна. Где Софа берет таких? Приполз же, мальчишка, с какого-нибудь Западного Бирюлево. Читать людей без чужих подсказок студент института международных отношений умел, находя в этом чуть ли не любимое занятие. — Покурим? — неожиданном для себя предложил Пчёла, покинутый Голиковой, открывая перед Ником полупустую пачку «Самца». — Пошли…***
Сломанная обугленная спичка полетела куда-то в темноту улицы одним метким пчёлкинским броском. Ник поступил иначе — прикурил собственной зажигалкой «Zippo», привезенной из образовательной, прости Господи, поездки, где студент МГИМО чуть не оставил свою печень. В старости будет, что вспомнить. Если, конечно, печень не откажет от количества выпитого «Хереса» и тяжести службы на дипломатической ниве. — У кого брал? — оценивающе присвистнул Витя, потягивая ментоловый дым. — Чё по чём? Ты, говорят, с Пумой знаешься, поди, он подогнал? — Обижаешь, из самой проклятой заграницы, — Милославский предпочитал затягиваться «Marlboro», как и любой уважающий себя советский гражданин. — Я стажировался, с немцами. — Еханный бабай, вот у Софки знакомства, — Пчёла же знал цену натурпродукту, и потому прикуривал обычными спичками, — но что это я удивляюсь? — А я смотрю, ты не зря про Пуму словечко обронил, — заметил Никита, пряча железную зажигалку в карман. — Кем будешь? Студент-технарь? — А ты, вижу, пацан с юмором, Никитос, — Пчёлкин не мог скрыть приглушенного смеха, — и давай сразу договоримся, без церемоний — Витя. Если уж совсем припрет, то зови Пчёлой. — Так-то лучше, — понимающе закивал Ник, — да ты не объясняй, сразу прознал, что к чему, — пока Никита обивал пороги института, его сверстники познавали жизнь иначе. — Ты припозднился, правда, мы не ожидали, — у Пчёлы были собственные планы на вечер, — но вам послам закон не писан. — Тебя бы в менты, раз так законы почитаешь, — Милославскому показалось или он не один видит все и насквозь, играя в угадывания намерений собеседника. — Не пробовал, а то вдруг? — Времени трата пустая. Не потяну! — Пчёла посмотрел в сторону гостиной. Софа вместе с Томой над чем-то хлопотали, а большие часы с кукушкой грянули половину двенадцатого. Но глаз всё равно радовался. — Софка-Софийка! А ты… — Никита решился задать волнующий вопрос, занимающий его уже минут двадцать. Уж лучше сразу выяснить, а в его ситуации прямой подход был самым верным средством. — Ты кем Софе будешь, Робин Гуд? — А ты, толмач? — не собирался Витя раскрывать карты без боя. — Базаришь по-английски же? — Базарят тётки на лавке, а я серьезным делом занимаюсь, — Ник гордился своей профессией, несмотря на всё её перипетии. — Все-таки? Ещё один в нашем полку? — Чё? — намного легче было сделать вид, что Витя ни хрена не понял. Именно — ни… хре… на… — Бля, знаешь, братан, я сегодня охуительно здорово пил за здоровье Софы, так что ты с философией не лезь! — Хорош прикидываться, — а Ник не привык сдаваться. — Не гостайна? — Лучше у Софки и спроси, почему Пчёла ей брат по разуму. — Ну и у меня примерно тоже самое, — Ник мог ненадолго расслабиться. — Ладно, пошли, поздравим! — не расколет он сегодня этого крепкого орешка. — Вон, видишь, тачка белая? Могу потом даже до дома подвезти. — Белее видали! — Витя похлопал широкоплечего Милославского по спине, выпроваживая хозяйским жестом в квартиру. — Давай, девчонки заждались! — Если уж девчонки… До дома Пчёлкин решил добраться на такси, но только после того, как этот интеллигент свалит восвояси. Бодаться с ним не хотелось. Где-то на уровне трезвого сознания Пчёла осознавал это, не включая по отношению к Голиковой ментора. Так и случилось: Ник не собирался задерживаться, невольно оставляя Пчёлу победителем в этой невидимой схватке. Но сдаваться Милославский не привык, выныривая в нужный момент из укрытия, как вор перед жертвой. Время покажет, у кого какой рубашкой упадёт карта. Понял ли Витя, что не всё в этом мире будет принадлежать ему безраздельно? Или опять убедился в том, что ничего постоянного не бывает? На вопросительные взгляды Софки, Пчёла отмахнулся, обещая, что зайдет за ней завтра в пять. Она опять должна была ждать его на детской площадке со сломанными качелями, как и было заведено у них ранее. Тома, оставшаяся вместе с Софой в пустынной праздничной квартире, не заметила на лице брюнетки ни капли смятения. Это вызвало большое облегчение. Никому не стоило делать поспешных выводов.***
Будущие Холмогоровы светились, как два начищенных до блеска чайника, предвкушая насыщенную поездку. Лиза была рада, что могла показать Космосу город, где родилась и прожила первый год своей жизни. Ленинград давно приковал её к себе, заставляя возвращаться каждые полгода. Не домой, но на родной балтийский берег. Дом — это люди, сестра Пчёлкина поняла простую истину лет в тринадцать. В её особенном случае — это целый Космос. И он был рядом, читая для Лизы её любимые «повести Белкина», пытаясь занять время, проводимое на борту рейса «Москва — Ленинград». Полет нормальный, но Холмогорову непривычно. — Не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал… В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции! — Космос покачал головой, проводя указательным пальцем по желтоватым страницам. — Бухло до добра не доводит, Фил прав. Нет, как тебе, Лизк, этот сценарий свадьбы? Нахер, блин! К рюмке не притронусь! — Тогда делаем безалкогольную свадьбу, — сонливо пробормотала Лиза, облокачиваясь на поджарое плечо жениха, — и, скорее всего, ты на неё не придешь. Останусь старой девой. Так что, Кос, дочитывай. И не заморачивайся. — Надейся, наивная, но раз просишь… — Кос набрал в легкие воздух, и, пытаясь сделать голос писклявым. — Боже мой, боже мой! Так это были вы! И вы не узнаете меня? — мужчина закашлялся, махая головой во все стороны. — Бурмин побледнел… и бросился к её ногам… — томик в бирюзовом переплете захлопнулся прямо перед носом Павловой. — Конец свистопляски! — Неправильно, Космос, должно быть, чтобы как в сказке, — Лиза положила книжку на колени, — и жили они долго и счастливо. — И коньки отбросили в один день? Нет, мне плохие концы не в кайф. Не наше! — Какой конец наш тогда? «Колобок»? Я от Пчёлы ушел, и от Фила укачусь? — Понятия не имею, алмазная, но скажу точно, — прикосновение мягких губ к виску, всегда поражающих Лизу своей мягкостью, дало осознать, что, собственно, Кос размышлял о только о ней, — что ты у меня принцесса. Красивая, красивая… — Принцесса на метле, — Лизу смешит невольное сравнение. Не с её характером быть анемичным робким созданием, падающим в обморок от бранного слова. — А ты кто? Хулиган? — Говорят, что драконище проклятое, — Кос поглядывает на свои командирские посеребренные часы, желая поскорее оказаться там, где чувствуешь твердую землю под ногами. — Кентавр! Железо! — Драконище, ты на самолете лететь не хотел… — Половина дела сделана — в самолет запрыгнули. Свалимся вместе! — И, наверное, это главное. — Надо на будущее учесть… — Что ещё? — Никуда тебя не отпускать, а то, гляди, ничего не боишься. Лиза покачала головой, прижимая нос к гладкой щеке молодого человека, и закрывая глаза, приглушенно и тихо проговорила, будто таилась: — Есть то, чего я на самом деле боюсь, Кос. — Да, брось, чего тебе со мной бояться? — Знаешь ли… — Лиза не желала говорить о том, что поняла ещё весной восемьдесят третьего, когда взрослые напряженно молчали, не зная, как рассказать ей о смерти родителей. — Давай, только, я расскажу тебе об этом… Потом! — Я всё равно достану, — шепчет он совсем тихо, видя, что Лиза безнадежно изображает сонливость. — Нет, я расскажу тебе страшную правду, когда мы станет корявыми старичками. — Старикан в маразме, а бабка с клюшкой? Зашибись! — Заметь, это не я придумала. — Ладно, раз не хочешь говорить — не лезу. — Солнце, — Лиза снова раскрыла перед Космосом аккуратный фолиант, — прочитай мне ещё! — Как скажешь… Выстрел — гласило название повести, начинавшейся на восемьдесят девятой странице. Космос и Лиза даже не задумывались, чтобы это могло значить.