Альбус Дамблдор и Зина с огорода

      Яркое летнее солнце, словно маленький ребёнок, которому утром надо рано вставать, лениво и нехотя выкатывалось из-за края неба. Петухи, что проснулись раньше всех, кукарекали так громко, чтоб разбудить ещё спавших жителей маленькой деревни. Недавний гость этой деревни проснулся в своей кровати. Это был пожилой мужчина, однако, ещё не горбатый морщинистый старикан. Он энергично встал с кровати и, взяв стоявшую в углу лопату, выскочил на улицу, будучи в чёрной мантии и чёрной шляпе (собственно, в этом он и спал, к удивлению соседей, хотя ему было побоку их мнение). Утро летнего дня приветствовало его лёгким ветерком, отчего толпа мурашек пробежалась по тёплому после сна телу. Умывшись водой из ведра и поправив очки-половинки незнакомец, имя которого так и осталось неизвестным для соседей, пошёл по тропинке на единственное пустынное место дачи, где хозяйка её когда-то год назад хотела посадить грядку клубники, но руки так и не дошли – появились срочные дела поважнее. Остановившись на середине пустыря высокий, длиннобородый старик, закинув седую бороду за плечо, принялся копать землю. Копал он долго и очень много. Всё утро копал и обед без перерыва и отдыха. Соседи думали, что он искал клад, ходили мимо и хотели было уже сказать, что нету тут ничего, сколько не ищи, однако, что-то им подсказывало, что не для поисков сокровищ тут копает этот старик – уж больно широко да глубоко размахнулся. А он знай себе, копает да копает. Старик был уже весь мокрый от палящего солнца и утомительной работы, да и испачкался он, к тому же. Однако он продолжал копать до тех пор, пока, ближе к ночи, не вырыл огромную яму. Солнце как раз закатывалось за горизонт, когда он закончил. Отложив лопату в сторону и оглядев получившуюся яму, он кивнул и, молча, ушёл в дом. Там, чтоб никто не увидел, он достал волшебную палочку и мигом очистил свою одежду и тело, чтоб всё было чинно и по всем канонам. Он взял с кровати длинный, чёрный гроб. Для худощавого старика он был тяжеловат, однако он не пожалел своей спины и донёс его, как полагается, аккуратно, почти любовно положив его в яму. Выпрямившись, чувствуя, как отдаётся боль по всему позвоночнику, старик взглянул на свою работу и тихо заговорил:       –Зина... Ты – лучшее, что было в моей жизни... Пусть я и редко говорил тебе об этом, но я любил тебя, люблю и буду любить всегда, как и поклялся пятьдесят лет назад... Ты мечтала умереть в бою, но не сражённая вражеским заклятьем... Так оно и вышло... Мне не в чем упрекнуть тебя, и не могу я сказать, что ты была неправа... Ты была права во всём, ты всё сделала правильно... Меня переполняет великая любовь к тебе, смешанная с великим уважением... Ты пожертвовала собой ради других... Ради общего блага... Несмотря на то, что ты терпеть его не могла... – незнакомец улыбнулся, сквозь слёзы. – Я навсегда запомню, как ты мило улыбнулась мне тогда, на конгрессе в двадцатом году... Всегда буду помнить, как ты смеялась... С таким дрожащим голосом, словно лай маленькой собачки... Ты навсегда останешься в моём сердце, как преданная своей Родине патриотка, как верная своему возлюбленному женщина, как умная и великолепная колдунья, как необыкновенная и неотразимая девушка, как любимая и любящая, как молодая, живая и вечная... Пятьдесят лет назад ты сказала мне, что мы, может быть, снова встретимся и больше не расстанемся никогда... Однако судьба вновь разделила нас, но ты обещала, что будешь вечно ждать меня на территории сердца... Жди... Ведь я поклялся, что обязательно приду к тебе...       Слёзы катились по морщинистым щекам, иногда падая с крючковатого носа, орошая холмик свежевскопанной земли. Солнце закатывалось за горизонт, радуясь завершению своего длинного рабочего дня, пряча свои лучи, освещавшие плиту и памятник из белого мрамора. Петухи и куры давно спали в курятнике, спрятав головы под крылья. Жители деревеньки «Заречье» заканчивали ужинать и готовились ко сну.       Луна проплывала по ночному небу, усыпанному яркими звёздами, освещая вырезанные на белом мраморе слова*:

Зинаида Васильевна Огородникова 15.VII.1890-18.VI.1996 Стереть холодные дни. Понять, что мы не одни На территории сердца. Оставить всё за спиной, И быть самими собой На территории сердца. Туда, где любят и ждут, Туда, где веря, не лгут, И где так просто согреться. Туда с надеждой иду! И знай, что я тебя жду На территории сердца!

      Никому не известный старик в чёрной шляпе и чёрной мантии вышел за калитку небольшого дачного участка, запер её за собой и растворился в воздухе, словно его и не было...       На следующий день на этот участок заглянули совершенно посторонние люди в мантиях. Соседи искоса поглядывали на них. Они приходили, чтобы положить цветы к мрамору, что-то сказать на своём языке и уйти обратно. Сначала такие люди приходили часто, почти каждый день и чуть ли не толпами, но потом стали появляться всё реже и реже. Однако раз в две-три недели на дачный участок обязательно приходил худощавый высокий старик с очками-половинками на крючковатом носу. Он приносил цветы, очищал мраморную плиту от пыли, что-то говорил, но с сильным английским акцентом, что никто из соседей так и не мог разобрать слов. Он подолгу сидел около мраморной плиты и молчал, глядя на высеченное в камне чёрно-белое изображение: молодая, совсем ещё юная девушка с короткими кудрявыми волосами чуть ниже плеч, милая и нежная улыбка украшает её лицо, а глаза светятся от переполняющей их доброты.       Старик приходил спустя девять дней, спустя сорок дней, спустя полгода он пришёл, но однажды почему-то не появился. Его не было неделю, две, три, четыре... И вот, на пятой неделе он пришёл, привычным взмахом волшебной палочки смахивая пыль с мраморной плиты, убирая засохшие цветы... Он всегда оставлял цветы свежие, живые, а сегодня почему-то принёс искусственные, мёртвые, которым ничего не страшно, ни разные погодные катаклизмы, ни быстрый бег времени, они не стареют, осенью не опадут их лепестки. Они вечные.       –Как обещал, я иду к тебе. Жди, – сказал он совсем понятно, по-русски.       Старик провёл по мраморному памятнику чёрной, словно обугленной рукой, встал с колен и пошёл по тропинке. Выйдя за калитку, он взмахнул волшебной палочкой, накладывая маглоотталкивающее заклинание, чтобы маглы видели в этом месте лишь старые развалины. Закончив, он чуть повернулся на месте, с тихим хлопком исчезая в воздухе, растворяясь в ночной мгле. Больше здесь его никто и никогда не видел.