Брачный сезон

Зыбкий мартовский ледок, упавший на лужи ввечеру, чуть хрустел под лапами, и жаркое дыхание, схватываясь морозцем, разлеталось снежными искорками в неверном свете факелов. В остальном — огромный волк сидел молча, и это слегка нервировало стражу. Но только слегка. Тут ко многому привыкли. Долго ждать не пришлось. Дверь из хозяйского покоя скрипнула — еле слышно, а чуткому уху достаточно. Вполне возможно, кстати, что именно на чуткое ухо этот скрип и был рассчитан. Волк привстал и облизнулся в нетерпении. Фигура, выскользнувшая из теней, выглядела человеческой — но только выглядела. Культура движений, запахи, еле уловимая энергия скрытой угрозы — все это заставляло шерсть на затылке дыбиться. Губы против воли поползли вверх, обнажая слегка искривленные даги клыков. — Ну-ну, mon сher , — вымолвил барон Александер фон Вегерхоф, собственной персоной. Особый агент Конгрегации, уникальнейшая личность как среди служителей церкви, так и среди своих «собратьев» — стригов. Он подошел неспешно, не выказывая ничего, кроме сдержанного любопытства. И ожидания. — Здравствуй. Добро пожаловать. Волк совсем по-человечески кивнул, а затем зажмурился, сдавленно, болезненно взрыкнул… И начал оборачиваться человеком. Мужчиной. Молодым парнем, если уж совсем точно. Полностью обнаженным, к слову, но и не думавшим покрываться цыпками от холода. Налетевший сверху ветерок вкрался в покрывавшие грудь, бедра и предплечья волосы. Совершенно не похоже на волчью шерсть, отстраненно подумал Александер, осматривая гостя. Последней претерпела метаморфозы морда ликантропа. Видимо, так и было задумано: из широченной пасти во вполне человеческую ладонь с плевком полетело что-то тяжёлое и металлически поблескивающее. — И вам здрасте, — буркнул Макс Хагнер, а это был, естественно, он, ища взглядом, обо что обтереть Сигнум. Стриг улыбнулся и протянул кружевной платок. — Насколько я помню, у тебя была для этих целей сбруя выделки Фридриха. Карман под Знак, крепёж для ножен, ремни для дорожных сумок. А ты, значит, решил au naturel . — Да тут недалеко оказалось, — отчего-то покраснел юноша. Точно не от мороза. Александер наклонил голову и улыбнулся еще шире, с пониманием. Наконец ликантроп не выдержал: — Ну да, да… Слушайте, вы же в курсе… — Vraiment , один из моих голубей донес небезынтересные новости. Notre petit louveteau вырос, окреп… возмужал… — на последнем слове было сделано неявное, но ощутимое ударение. Хагнер покраснел гуще, а потом ощерился, чуть расставив ноги и подобрав кулаки к груди. Стражники, старательно игнорировавшие все предыдущее, напряглись. Бровь господина барона взмыла вверх. — То есть, вот так, в духе Grèce antique ? Не мое развлечение, предупреждаю сразу. Да и ты здесь, я убежден, не за этим. И не потрясай так грозно своим baculus — не та аудитория. Макс выдохнул, опустил плечи, а затем с кривой, неловкой усмешкой развел ладони по обе стороны упомянутой части тела: — Собственно, в этом и проблема. Меня с неутолимой силой потянуло… в леса. У волков начался период семейных игр, — взгляд парня затуманился, устремился куда-то сквозь стены, сквозь города, поля и холмы, — и я услышал их песни. Они так звали… — Так чего же не пошел? — вкрадчиво прошелестел стриг, внимательно изучая лицо собеседника. Тот вздрогнул, пришел в себя и насупился. — Так нельзя. Я — человек, — сказано было веско, с нажимом. — Несмотря ни на что. А человеку с животным… Это богопротивно и против сути! — Вот за эту мысль и держись, — неожиданно серьезным тоном поддержал Александер. Глаза его сузились. — Ты действительно человек. И я человек. Только вера, искренняя вера в себя и в Него не дает нам поддаться тьме в наших сердцах. Молодец, mon cher, ты даже не представляешь, какой ты молодец. Но даже отчаянным молодцам нужна помощь, — взгляд аристократа снова обрел лукавство, а в голосе засочились медовые нотки, — которую я могу предоставить. Тебе же так сообщили? — Майстер Хауэр говорил со мной, — пожал плечами ликантроп, — потом, как я понимаю, связался с академией, а через пару дней сказал, что меня ждут. Мол, у хорошего друга есть решение. А когда я понял, куда надо отправиться — угадал и «друга». Вы были в монастыре в том году, и запах… — И ты рванул, как железом прижаренный, через горы, через леса, через деревни и города… — Я скрытно! — возмутился Хагнер. Стриг примирительно поднял руки. — Bien, bien . Я верю в твои таланты и школу Хауэра. А теперь, mon ami , пойдем все же в дом. Я почти не испытываю холода, как и ты, но вот эти доблестные воины — их воображение стоит пощадить. Тебе же следует подобрать приличную одежду: у нас большие планы. — И какие? — не утерпел Макс, наконец надевая Сигнум на шею и следуя за хозяином. Тот помучал гостя молчанием еще пару мгновений, а затем довольно промурлыкал, ныряя в отворенную дверь: — Oh loup le plus lubrique , я отведу тебя в бордель… Озадаченное молчание было ему ответом. *** Ночной город, вопреки ожиданиям нелюдимого ликантропа, встретил их бурлением жизни. Не таким интенсивным, как днем; более томным, более расслабленным, но и более хищным. В чем-то это было похоже на лес — только запахов больше и звуки совсем иные. Макс подобрался, приноровился к изменившейся среде и решил уточнить пару вопросов. — Скажите, господин барон… — Можешь не «господинить», — дернул кистью Александер, обходя присыпанную песком и гравием, но все же заметную взору ночного существа лужу. — В конце концов, все мы служим одному делу. Обращение как к старшему — приемлемо, но господин у нас с тобой один. Хагнер благочестиво перекрестился, а потом продолжил: — Собственно, об этом я и хотел спросить. Разве то, что мы собираемся делать — не грех? — А разве отъем человеческой жизни — не грех? — парировал стриг. Он ободряюще улыбнулся стушевавшемуся спутнику, а потом, сменив тон, принялся объяснять: — Да, я знаю: тебе еще не доводилось. Ну, если не считать помощи в деле отправки на ту сторону бытия твоего же несносного папеньки сотоварищи. Неприятный был, насколько я слышал, тип. Еще раз напомню: ты молодец. И тебе несказанно повезло: судьба свела тебя с Гессе — а это, поверь, дорогого стоит. Он как длань Божия: неисповедимы пути его, но все сделанное им — делается к вящей славе. Угадай, чьей. Голос барона вновь обрел ту серьезность и вдумчивость, которые так поразили Макса при первом еще разговоре о вере. Слушать было интересно — как всегда, когда говорящий был искренен. — Так вот. Не думаю, что твой первый раз тебя минует. А да, убийство — грех. Но ежели сим грехом мы уберегаем от худшей участи десятки, а то и сотни невинных — не стоит ли оно того? На досуге спроси у того же Гессе, — глаза Хагнера полезли на лоб, когда он представил подобную перспективу, — не гнетет ли его тяжесть свершенного? А у него есть, что поведать… Если, конечно, для начала наш прославленный Молот Ведьм не отправит тебя по известным всей германской босоте адресам. Усмехнулись оба. Молчание длилось еще немного, потом Александер хмыкнул: — А плотская любовь, оплаченная звонким имперским серебром… Поверь, в этом ты сможешь исповедаться даже не конгрегатскому духовнику, а любому подвернувшемуся патеру. Мне же будет несколько сложнее… — он задумчиво цыкнул зубом и покосился на ликантропа. Тот недоверчиво дернул носом. — То есть, вы же не собираетесь… — О, mon cher, собираюсь, и еще как, — со странной смесью грусти и предвкушения выдохнул голос в ночи. — Увы, мне это необходимо. В том источник и благодати, и наказания. И я никогда, никогда не перестаю молить Его о том, чтобы Он избавил меня от страсти, которая дает мне и силы, и боль. Если бы можно было отказаться… Но увы, нельзя, — подвел итог барон. — У меня есть долг. И долг этот требует нести свой крест со смирением, делая, что потребно. Макс утих, обдумывая сказанное. Тем временем они прошли еще пару кварталов, и на углу одного из них показался дом, изукрашенный яркой росписью. Вывеска небезыскусно отображала характер увеселений, предоставляемых внутри: девица, одетая, казалось, исключительно в собственные волосы, струившиеся до пят, прикладывалась к кувшину, в коем, как следовало понимать, плескалась отнюдь не вода. На входе расслабленно ширился плечами совершенно шкафообразного вида молодчик, а из дверей, распахнутых в меру зазывной необходимости, доносилось разудалое бренчание и заливистый хохот. На господина барона громила посмотрел с предупредительным уважением и даже поклонился. Видимо, посетитель был не просто частый, а еще и уважаемый. Услышав же в отношении Макса «это со мной», поклонился еще раз — не так глубоко, но и не отделываясь кивком. Что и говорить, было лестно. Внутри творился натуральный содом. Полуголых девиц хватало с избытком — и половина из них, узрев гостей, тут же устремились в их сторону, что-то возбужденно щебеча. Стоило порадоваться, что удобный и нарядный камзол, выданный прислугой в доме фон Вегерхофа, прикрывал фигуру до верхней трети бедер, а то вышло бы неудобно. Впрочем, тут это, похоже, никого не волновало. — Тихо, курвы! — глубокий, мощный бас перекрыл воцарившийся гвалт. Девицы порскнули на исходные позиции, а по лестнице со второго этажа спустилась поистине монументальных статей дама. — Гостей зашугаете. Господин барон, вы уж простите девочкам известный энтузиазм… Александер изобразил какие-то витиеватые движения руками и отставил ногу, присев на вторую — видимо, это было что-то светско-приветственное. — Madame, вы, как всегда, обворожительны. И ваши oiselets — все, как одна, достойны всяческого восхищения. Вот, видите, я даже не смог удержаться и не порекомендовать ваше выдающееся во всех, — тут брови стрига едва уловимо дернулись, — во всех отношениях заведение. — Ах-хааа… — протянула madame. Она оценивающе смерила Макса взглядом, одобрительно улыбнулась, а потом отвела обоих в уголок, за столик, стоявший несколько отдельно от прочих. — А господин… — Не думаю, что вам интересна его фамилия, — мягко, но с предупреждением в голосе отрезал барон, а потом уточнил: — думаю, «майстер Макс» будет достаточно. И, предупреждая ваш следующий вопрос: нет, его вкусы почти традиционны. Почти. Но нам нужна девушка широких взглядов, крепкая и выносливая. Под совокупно изучающими взорами «майстер Макс» снова залился краской. Зверь внутри заворочался, зарычал, потребовал показать клыки. «Dominus pascit me ... — начал он повторять про себя, — dominus pascit, а ты слушаешься, понял? Homo sum. Dixi ». Кажется, хозяйка бардака приняла какое-то решение. Она пощелкала пальцами в воздухе, и к ней подбежал угодливо изогнувшийся тип, напомнивший ликантропу хорька: однажды он такого придавил в лесу по просьбе повара, жаловавшегося на убыток среди кур. Здесь, впрочем, хорьки с курами управлялись иначе. — Позови Джулию. Пусть идет в седьмую комнату и готовится. А вам, господин барон… — А мне как обычно, — осклабился тот. В темноте совершенно отчетливо блеснули иглы клыков. *** В комнате было жарко и полутемно. Но не душно — видимо, перед приходом важного гостя ставню вынимали и проветривали. Впрочем, смеси пряных, тягучих, будоражащих ароматов это не помешало. Она словно стлалась вдоль пола, поднималась жадными вьюнками по ногам, впитывалась в низ живота… Пришлось напомнить себе, что жаться в угол и прикрываться ладонями больше не надо: не за тем пришел. Вернее, именно за тем самым. Но Господь всемогущий, как же все это… Девушку Макс не учуял — сказалась та самая буря запахов. И когда незнакомая фигурка выплыла из-за ширмы, украшенной фривольными рисунками — изрядно обалдел. Чуть не плюхнулся на широченную лежанку, позорно и стыдно. И было, от чего. Глаза — вот что запомнилось, заметилось, врезалось посреди восприятия сразу же. Огромные, мерцающие глазищи темно-зеленого цвета. Зверь внутри даже потянулся понюхать: не стрига ли? Мысленно удержав того за холку, Макс все же дал ему немного воли и убедился: нет, не ночная охотница. Но глаза… Пока девушка подходила ближе, из темноты выплывали прочие детали. Кожа — бронзовая сама по себе и бликующая от светильников; пахнет маслами и притирками, поблескивает и манит прикоснуться. Изгиб талии и бедер — не резкий, не крутой, не пышно-роскошный, но гармония, как в золотом сечении; подслушано у оружейников. Такие же гармоничные формы грудей — не излишние, как у селянок, не недостаточные, как у худосочных горожанских дочерей; ровно так, как надо, как правильно, как мечталось в неспокойных утренних снах. А как она переставляет длинные, стройные, невыразимо прекрасные ноги, едва прикрытые на бедрах чем-то полупрозрачным… Последней Хагнер заметил гриву темных, практически черных прямых волос — только потому что, подойдя к гостю, девушка тряхнула своим шелковым богатством, и свет отыграл и на нем, рассыпав волну отблесков. Подбоченившись — но лишь слегка, не заносчиво, а игриво, — хозяйка седьмой комнаты поинтересовалась: — Ну здравствуй, майстер Макс. Ты любитель смотреть — или все же участвовать? В голосе ее слышался какой-то неуловимый акцент. Чем-то сродни выговору мессира Сфорцы, с которым юному ликантропу довелось пообщаться за время разбора его собственного дела. Ну конечно, сделал он себе пометку на память, Джулия: имя-то итальянское. Хотя для итальянки смугловата… Собрав силу воли в кулак, Макс проворчал: — Я вообще… эээ… не любитель. Это мой… — он зажмурился, — первый раз. Выражение лица девушки изменилось, глаза чуть округлились. — А ты смелый парень. Не каждый смог бы вот так сознаться. На словах чаще все герои-любовники, пылом чресел своих ублажающие сотню девственниц за ночь. По факту обычно все гораздо, гораздо печальнее… — она обошла вокруг застывшего ликантропа, вроде как ненавязчиво положила тонкую ладошку ему на плечо. — Я Джулия. Будем знакомы — и, надеюсь, приятно знакомы. — Мне сказали, — вымолвил «смелый парень», пытаясь дышать глубоко. Господи, ну разъяснил же барон этой дуре-madame: «крепкую и выносливую»! А эта? Худоба-то какая… Хотя нет, не худоба. Стройность. Изящество. Красота. Смотреть в сторону такой — кощунство и потенциальный вред, а уж трогать… А уж прочее… Джулия, кажется, умела читать по лицам клиентов, потому что улыбнулась и повлекла замершего при пороге гостя в сторону лежанки. — Многое в этом мире, о, отважный майстер Макс, не совсем таково, каким кажется на первый взгляд. Ежели тебе мнится, будто бы ты неосторожными действиями в пылу страсти способен мне навредить, — она хихикнула, но не глупо, а вполне обворожительно и непосредственно, — то ты ошибаешься. Поверь, нам вдвоем будет очень, очень хорошо… Получив в руку тяжелую чашу с каким-то ароматным вином и будучи усажен на мягкое и уютное, Макс не смог сдержать саркастической усмешки. Ну да, именно: «не совсем таково». Главное — чтобы эта славная, несмотря на профессию, девочка не узнала, каково это, когда «не совсем таково». Но Боже мой, какие у нее ловкие руки… Рубаха, подобранная из запасов барона, расстегивалась до конца, а не только под воротом. И сейчас нежные пальчики Джулии уже добрались до живота, щекоча и теребя волосы, начавшие расти там уже лет с двенадцати. — А еще, майстер Макс, мне ужасно нравится, когда мужчина не похваляется своей якобы силой и как бы отвагой, — журчал ее низкий, приятный голос где-то подле уха. Вино оказалось крепким, атмосфера расслабленной, у юноши поплыла голова. Зверь внутри ликовал, но его еще удавалось сдерживать. Что же ты делаешь? Что я делаю… Что мы делаем? Все эти мысли возникали и тут же смывались потоком желания. — Вот вы, когда вошли, не играли мускулами, не расправляли плечи, не изображали того, кем не являетесь. А тем не менее, я вижу, что и силы, и отваги вам не занимать. Серьезной силы и неподдельной отваги… Девушка вдруг оказалась на полу, стоя на коленях между бедер сидящего Макса. Тот хотел было вскочить, поднять хозяйку из неудобной позы… Но нежный, раскаленный — по ощущениям — поцелуй запечатлелся ему куда-то в область соска. Сил и решимости хватило только вздохнуть. Нет, не так: простонать на вдохе. Парень глотком допил вино и оперся на отставленные назад руки, сцепив зубы: только не выпустить зверя. Только не выпустить… Dominus pascit… Homo sum… — А еще некоторые умники напихивают тряпья в гульфик, — голос звучал откуда-то снизу, — не думая о том, что в итоге-то все равно придется его снимать. И все их фальшивые мужественные стати разлетятся тем самым тряпьем. Но у вас, майстер, как я вижу, обошлось без искусственного преувеличения… ¡Madre de Dios! Не итальянка. Испанка. Спасибо читанному в детстве и в академии. Какие глупые, несвоевременные мысли приходят в голову! Но лучше пусть приходят они, чем он. Молчать, тварь! Молчать, сказал! Homo sum, слышишь?! Но зверя было уже не удержать. Пальцы, ладони, губы и язык Джулии творили нечто трудновообразимое — и глубоко внутри ликантроп ощутил знакомую волну. С хриплым взрыкиванием, отчаянно цепляясь за остатки выкованной бесчисленными тренировками воли, он оттолкнул девушку и, уже ощущая перемены, откатился в сторону. Так и есть: пальцы уже начали крючиться, покрываясь шерстью. В уютный гул борделя вкралась новая нотка: сдавленный, загнанный куда-то внутрь отчаянный волчий вой и женский вскрик… *** В последний момент зверя удалось «поймать за хвост». Дыхательные упражнения, регулярные молитвы, эксперименты с провокациями от Хауэра и прочих зондеров, проводимые по собственной Макса инициативе — все это дало нужные плоды. Скорчившись в углу, он буквально силой мысли втягивал когти, возвращал ладоням человеческую форму и превращал шерсть в густые, но человеческие же волосы. И не сразу заметил, что его аккуратно, но настойчиво трясут за плечо. — Эй, эй, mozo, ¿como eres? Ты в порядке? — голос девушки был взволнованный, но не напуганный. С не вполне уместным удовольствием юноша отметил переход на более личную форму обращения: «майстер Макс» его, признаться, успел поддостать. Он приподнялся на локте, потер ладонью лицо, украдкой убеждаясь, что ни клыков, ни шерсти на нем не осталось, сплюнул — во рту было кисловато от вина. — Я путем. Как ты… сама? — следующий вопрос был непрост, но задать его следовало. Хотя бы даже и по велению совести. — Что ты видела? Я тебя сильно напугал? — ¡Cabron! — облегченно выругалась испанка. — Конечно, напугал! Бывало, что мужики отрубались в моей постели после, но чтобы до… Я что, такая страшная?! Она села на коленях, выпрямилась, уперла кулачки в бока и грозно тряхнула волосами. Только теперь Макс заметил спускающееся между изящных грудей ожерелье. Элементы были отделаны зеленым камнем — таким же темным и с прожилками, как глаза Джулии. Бирюза? Может, малахит? У Фридриха на столе стояла шкатулка, отделанная этим редким материалом: по слухам, ее привезли откуда-то из-за Тартарии, с дальних высоких гор. На крышке шкатулки сидела искусно выделанная из того же камня ящерка, и сейчас девушка, изображающая шутливый гнев, чем-то ее напоминала. — Нет, что ты, конечно же, нет, — в том же шутливом тоне замахал свободной рукой Макс, а потом поднялся, сел, скопировав позу Джулии… и, фигурально выражаясь, бросился в омут с головой: — Ты сказала: «многое не таково, чем кажется». Я спрошу еще раз: что ты увидела? Если ничего — тебе повезло. Если что-то — мне придется давать пояснения. Это будет тяжкий груз, причем не столько для меня, сколько для тебя. Не каждый вынесет. Вспомнились соседи. Вспомнился дед, каждый раз напоминавший, как он любит внука, несмотря на его «ублюдочный» статус. И это люди еще не знали о его истинной природе! Что уж сейчас говорить. Испанка задумалась. Она явно пыталась воскресить в памяти детали. Вот ее глаза расширились… Дыхание участилось… — ¡Hombre lobo! — выдохнула девушка. На мгновение — всего на мгновение! — что-то, похожее на страх, мелькнуло где-то на дне темной зелени взгляда. А потом она порывисто наклонилась вперед и крепко поцеловала Макса в губы. Тот оторопел. — Эээ… Ыыы! — Una bruja , колдунья, мудрая женщина нагадала мне, что я встречу в своей жизни настоящего caballero — истинного мужчину, — зачастила Джулия, — Но будет он не простым смертным, а un licantropo — человеком, обращающимся волком. И это ты! Восторженный вопль чуть не оглушил Хагнера. Он даже втянул голову в плечи, а потом отвесил челюсть, не зная, что сказать. Наконец, когда излияния восхищений поутихли, «un licantropo» удалось перехватить нить беседы: — Подожди, подожди… И тебе совсем не страшно? Знаешь, я как-то не привык… — Не-а! — безапелляционно заявила девушка, вскакивая на ноги и устремляясь к кувшину с вином. — Я с детства любила слушать волчий вой. В нем всегда было что-то… манящее. Притягательное. А когда señor моего отца изловил одного — я полюбила пробираться к клетке, и мы сидели, смотрели друг на друга. Порой волк даже давал себя гладить… Вздохнув, испанка протянула Максу вновь наполненную чашу, села на лежанку и похлопала ладонью рядом с собой. Не подчиниться было бы невежливо. Рассказ же следовал своим путем: — В какой-то из дней я не выдержала и выпустила зверя, — слово отозвалось внутри, но Хагнер стиснул зубы и промолчал, — после чего в клетку посадили уже меня. Señor грозился выпороть, а отец похитил ключи и выпустил меня, словно того же волка. Пришлось бежать, и бежать далеко… — взгляд девушки затуманился. — Я прибилась к бродячим артистам, научилась жонглировать и владеть телом, выступая на канате. Потом вместе с ними перебралась в Италию, стала называть себя Джулией… Там и открыла в себе желание: дарить любовь и получать за это, — шаловливая улыбка, — знаки внимания, выраженные в серебре и золоте. Это, знаешь, как вторая натура, — снова улыбка, куда более хулиганская. Макс осознал, что ему нравится, как она улыбается — ему, только ему. Ну, в данный момент. — Погоди, — уточнил он. — То есть, ты занимаешься этим по доброй воле? — Конечно! — всплеснула та руками. — Во-первых, мне это нравится. Во-вторых, за это платят. В-третьих, я делаю доброе дело! Не выпучить глаза стоило серьезных усилий. Видимо, на лице все же что-то отобразилось, поскольку девушка так же терпеливо, с пониманием пояснила: — Ну вот, mira aqui . Ты пришел сюда, потому что у тебя звенят cojones и в голове от этого полная mierda . А я помогу тебе справиться с подобной неприятностью — и к тому же сделаю счастливым. И умений в этом деле мне не занимать, поверь… — нежные, но сильные руки снова обвились вокруг шеи Макса, и тот, не зная, что предпринять, промямлил: — Но… Ты же видела, к чему это приводит. Я не хочу навредить. Верю, что ты сильна, верю, что ловка… Но я-то не человек. Точнее, человек, — напомнил он сам себе, — просто у меня есть una segunda naturaleza , — ага, вспомнилось-таки выражение из книг. Джулия рассмеялась и дунула ему в нос. — Все-таки ты мужик. И как все мужики, страшно самоуверен. А может, — взгляд ее стал еще более глубоким, а одна из ладоней ловко скользнула ликантропу между бедер, — я и хочу, чтобы ты проявил tuya naturaleza segunda … Ошарашенный, Макс не нашелся, что ответить. Его толкнули в грудь, и он распластался по лежанке, утонув в перинах. Губы девушки снова покрыли поцелуями его плечи, живот, спустились на бедра… Обхватили то, что составляло его мужскую суть. Пришлось вцепиться пальцами в покрывала. — Порву же… — простонал юноша, ловя ртом воздух. — Рви, — раздалось невнятное снизу, — оплачено. Барон был щедр, — снова пауза, звуки, вызывающие помутнение в голове, острые и горячие нити через все тело, волна, пульсация, ритм, — Вы с ним друзья? — Мы с ним… Ооо… Как ты это… Мы с ним… ах ты, хулиганка! Да, да, да, друзья, о Боже! Губы, пальцы, язык — все это работало слитно, совместно, как тело борца в поединке. Все движения и намерения были направлены на одно: извлечь зверя. Разбудить волка. Поднять тьму. Макс решил предупредить: — Если… Если я обернусь. Я контролирую себя. Но могу не рассчитать силы. — Не считай, — промурлыкали снизу. — Сейчас не то время и не то место. Ну же, сделай это. Я хочу! Помолившись крепче, чем когда-либо, и попросив прощения у всех возможных святых, юноша приподнялся и положил ладонь на голову испанки. Та понятливо отодвинулась. Во взгляде посверкивали отблески от светильников — или то было жгучее любопытство? Переход был на удивление легок. Словно зверь внутри только и ждал того, чтобы его выпустили наружу. «Ша! — пригрозил ему Макс. — Помни: я все еще человек! И я управляю тобой!» Волк подчинился. Он признал главного. Это внушало уверенность. Джулия снова обошла его кругом. Ее запах усилился, дыхание очевидно сбивалось. Как она ни храбрилась, но заметно было: девушке не по себе. Ликантроп медленно приблизился и потерся мордой о ее бедро. Ладошка легла меж ушей. — Ты понимаешь, что я говорю? — голос хозяйки стал тонким от волнения. Макс кивнул, потерся еще раз и лизнул кончиком языка предплечье. Испанка в ответ облизнула губы. — Да… Да, я понимаю. Теперь я понимаю. Ты не просто lobo , ты un lobo grande . И знаешь… — теперь она говорила низко, хрипло, чуть ли не сбиваясь на шепот, — знаешь… Это безумно заводит! Плавно, текуче, звериным движением Джулия опустилась на колени. Прогнув спину, она стояла перед Максом на четвереньках. Руки согнулись в локтях, голова ее опустилась на пол, на дорогой ковер — и теперь девушка искоса, с ожиданием во взгляде, смотрела на волка. Она звала. Она просила. Она требовала. Осторожно переступив лапами, зверь подошел сзади. Язык снова вынырнул между клыков — и в воздухе, напоенном теперь уже не только женскими ароматами, прозвучал тоненький, чуть ли не жалобный стон. Еще. И еще. И больше Макс терпеть уже не мог. Волчий вой снова раздался откуда-то сверху, но посетители борделя не обратили на него ровным счетом никакого внимания: подумаешь, кому-то из «коллег» вздумалось поиграть. И судя по торжествующим ноткам, а также по аккомпанементу из восторженных женских стонов и вскриков, шалость удалась… *** Александер уже сидел внизу, в компании пары незанятых девиц. Видимо, травил какие-то байки времен своей жизни во Франции, старательно избегая стрижьей тематики. На спускающегося, пошатываясь, по лестнице Макса он посмотрел с искренним одобрением, но от беседы не оторвался. Лишь махнул рукой, приглашая сесть рядом. — Ну что же, я вижу, fait ce qui doit être fait . С чем тебя и поздравляю, mon ami. Хагнер с глупой улыбкой кивнул и упал на удобную, обитую мягким скамью. Соседняя барышня попыталась прижаться к нему, но барон предупреждающе, аккуратно ухватил ее за локоток. — Не стоит беспокоить нашего юного друга. Он сейчас… не в той форме, — и незаметно подмигнул. Ликантроп ухмыльнулся и подмигнул в ответ. Лицо стрига вдруг слегка потемнело, и он, шуганув дам, придвинулся к юноше. — Ты же почувствовал? — прошептал он. — Ты ощутил тьму внутри, когда это… произошло? Подобравшийся Макс кинул взгляд по сторонам, а потом скупо, сдержанно кивнул. Александер нахмурился. — И что ты думаешь по этому поводу? — Я думаю, каждому дается по силам его, — серьезно ответил Хагнер. — Сегодня я не просто «гонял волка по лесам». Сегодня мне было хорошо… как никогда прежде. Но я знал, что делаю. И старался не навредить. Правда, она так стонала… — О, я слышал, — игривый тон вернулся к барону, и он похлопал спутника по плечу. — Не бойся за Джулию. Она хорошая, умная и выносливая девочка. Поверь, она получила удовольствие. Насколько я в курсе, пожестче — это ее конек. Стриг осклабился и покивал своим мыслям. — А вот то, что ты прежде всего думал о самоконтроле — это assez bien, très bien . Вера в себя — помнишь? Именно из этого она и зарождается. Всегда помни: ты человек. Но даже человеку иногда нужно немного… или много тепла. Огня, я бы даже сказал, — лукавый взгляд Александера устремился наверх, и Макс невольно уставился туда же. На галерее было темно, даже для зрения ликантропа. Но на мгновение показалось… да, показалось, наверное, что где-то там блеснули глубокие, зеленые глаза. И в полутьме качнулись бронзовые ненасытные бедра…