Причина

      Кафу неосознанно потянулся к нему во сне, шаря по постели в поисках чужой ладони. Мефистофель тихо хмыкнул, когда ощутил прикосновение тёплых пальцев. В отличие от людей, ему не требовался каждодневный отдых, да и при всём своём желании демоны не могли спать по ночам, такова уж была их природа. Обычно, стоило Кафу задремать, как Мефистофель бесшумно покидал комнату, чтобы заняться теми делами, от которых его на протяжении всего дня отвлекали писатели, работники библиотеки и незваные гости. На этот раз повод изменить своим привычкам оказался весомым, а не сводился лишь к простому нежеланию Кафу спать в одиночестве.       Близился конец второго месяца весны, и Мефистофель с каждым днём всё явственнее ощущал страх, опутывающий липкой паутиной этого «любителя гейш и проституток». Кафу прекрасно помнил о том, как и когда умер, поэтому боялся остаться один на один с собой, своей памятью о прошлом, тяготившем его. Кафу отличался от других воплощений души, которую Мефистофель искал не одну сотню лет. Распутник, чудак, отшельник… Человек, находящий красоту среди «мерзости», от коей отворачивались другие люди. Ему не хотелось служить, а сам Кафу, хоть и являлся потомком аристократов, не стремился возвыситься над кем-либо, не желал приказывать. Мефистофель не воспринимал его как своего будущего господина, Нагаи Кафу стал для него тем, кого просто хотелось оберегать без каких-либо задних мыслей.       Мефистофель вздохнул, когда Кафу вздрогнул и сжал его руку мёртвой хваткой. Будь он человеком, то сумел бы согреть писателя теплом своего тела, но в облике смертного его кожа оставалась прохладной на ощупь. Ещё раз вздохнув, скорее уже по привычке, чем из раздражения, Мефистофель принял истинный облик и повернулся к Кафу, укутывая его крыльями поверх одеяла. Подобные манипуляции не разбудили писателя, но стоило попытаться повернуть руку, чтобы ненароком не поцарапать Кафу острыми когтями, как тот вцепился ещё крепче. Мефистофель оставил попытки освободиться и прикрыл глаза, выслушиваясь в мерное дыхание. Нагаи Кафу и остальные писатели, которых он уже давно перестал воспринимать разменной монетой в сражениях с искаженцами, стали для Мефистофеля причиной и дальше изображать из себя Алхимика.