Сквозь освещенное окно

Близ озера Нэнуиал, 572 год Второй Эпохи Свиток, который Галадриэль держала в руке, казался гораздо тяжелее, чем следовало бы. Кремового оттенка, испещренный плотно прилегающими друг к другу тэнгвами, он выглядел достаточно безобидно: просто собрание повестей о чудесных царствах и далеких победоносных походах. Хотелось бы ей, воистину, чтобы этим всё и исчерпывалось. Она разжала пальцы, глядя, как рукопись с едва слышным шорохом падает на поверхность стола. Келебриан выкупила этот свиток у странствующей торговки из нандор, скитавшейся по Эриадору и по случайности забредшей к Нэнуиал, и только с большой неохотой уступила свое последнее читательское приобретение. Скорее всего, торговка ушла еще много недель назад, забрав с собою точные сведения о том, откуда взялся пергамент, — не говоря уже о смутных намеках в самих историях, которые указывали на опасность, копившуюся к востоку от Хитаэглир. — И что ты будешь делать теперь, прочтя это, матушка? — спросила Келебриан, взгромоздившаяся на спинку стула и устроившая босые ноги на сидении. — Ты выглядишь, точно буря над озером. Вопреки самой себе и тревожным вестям, что исходили от рукописи, Галадриэль мягко рассмеялась. Пускай юна была ее дочь, лишь в первой весенней поре своей жизни, едва минув рубеж в сотню лет, она уже ясно читала в сердцах и не боялась высказать своих мыслей. Пока что Галадриэль допускала ее лишь молча присутствовать на советах, но похоже, что выбор, позволивший бы ей раскрыться без спешки, в свой черед, был отнят у них обеих. — Буря еще не добралась до озера, но я страшусь облаков, собирающихся над Руном. И, верно, клубятся там они куда дольше, чем замечали Мудрые. Она вздохнула, бросая взгляд на пергамент, свернувшийся на столе краями вовнутрь. — Мы не были слепы. Мы знали, что там есть воля, возможно, и не одна, подстрекающая народы Востока объединиться и дарующая этим народам то, что они способны принять: знания, силу оружия, достаток сверх той нищеты, которую они привыкли звать жизнью. Мы видели подобный соблазн прежде, и не будь Враг безвозвратно выброшен в Пустоту, я подумала бы о нем. Значит, прислужник, бежавший после падения Тангородрима, или несколько их. Пергамент новый, и текст переписывали только недавно, но эти истории стары по меркам смертных и гораздо раньше являют на свет то, что мы обнаружили только половину долгого года назад, сдержанные неохотой и самообманом. Буря может прийти скорее, чем мы думаем. — Да, я так и решила, что они старые. «Незадолго после великих содроганий земли на Западе» — такими словами вполне можно описать Войну Гнева, и если эти рассказы предвещают бурю из Руна, то бури часто разбиваются о склоны гор, — возразила Келебриан. — Возможно, опасность нам не грозит. Галадриэль фыркнула и тотчас же перевела взгляд за окно, на темные, чистые воды Нэнуиал под летним небом, широко раскинувшимся в своей беспредельной синеве. Ласточка метнулась к воде, схватила насекомое и пропала. — Чего ищет всякий, кто приступает к завоеваниям? Чего искали в Средиземье Нолдор? — Галадриэль, ощутив внезапную усталость, опустилась на сидение стула. Неужели Рок Нолдор доберется наконец и до ее дома? Она не желала допускать такой мысли. — Если их победы к востоку приносят плоды, это только разожжет в них страсть к большему, и все, кто противостанут им, сделаются для них врагами. Уже истории, которые приобрела ты, дышат тоской по тучным землям у Западного Моря. И даже этого в конечном счете окажется мало, если мы не противостанем им, пока еще возможно. Похоже, мне следует ехать в Линдон и держать там совет с нашими родичами и другими Мудрыми. — А что тогда насчет тех, кто живет в горах и восточнее гор? — спросила Келебриан, когда осознание добралось до нее. — Синдар Зеленолесья, нандор Линдоринанда... У нас есть родичи и среди них тоже, но им, в отличие от нас, нечем себя защитить. — Мудрость юных, — пробормотала Галадриэль себе под нос. — Не тревожься: они не останутся в одиночестве. Первый Чертог Кхазад-Дума, 750 год Второй Эпохи — Сефа, — негромко окликнула Галадриэль свою проводницу-гномку, ушедшую дальше вперед, и опустилась на колени в колодце света, бьющего сквозь восточные окна. Как бы ярко ни сиял Кхазад-Дум, ее глазам нужно было привыкнуть к яркому дневному свету, льющемуся сквозь арку открытых ворот Первого Зала, и она была рада потянуть время. И у нее был подарок для ее проводницы. — Дабы вознаградить тебя за службу и дружбу, — сказала она и, сбросив с плеч свой дорожный мешок, вытащила оттуда серебряную фляжку, инкрустированную эмблемой нового города — изумрудным венцом из листьев падуба с тремя ягодами-рубинами — и сомкнула сильные пальцы гномки на драгоценных камнях. Сефа пробормотала что-то, похожее скорее на благодарность, чем на возражение, приняла подарок и открыла крышку, тщательно принюхиваясь и осторожно пробуя содержимое на вкус. — Это мирувор, — объяснила Галадриэль. — Эльфийский мед, благодать усталого путника. Раз уж твой отец дозволил нам поселиться в Эрегионе, и строительство началось, я надеюсь, что ты и твои сородичи станете чаще навещать нас, а этот подарок, надеюсь, облегчит дорогу к Мирдайн. Непросто было различить это под густой бородой, но Галадриэль была почти уверена, что Сефа улыбнулась — а следом поклонилась в пояс, по обычаю гномов. — Особенно для тебя, Сефа, дочь Дурина. Ты будешь самой желанной гостьей в Ост-ин-Эдиль. От Галадриэль не укрылось удивление гномки, когда ее назвали титулом, который она до сих пор скрывала — она замешкалась, приподняв брови и глядя на Галадриэль, прежде чем опуститься на колени возле нее; и взгляд ее, хоть и мягкий, однако же требовал объяснений. Ее имя под стать ей, рассудила Галадриэль, дивясь мельком: глядят ли гномьи женщины в разум и будущее своих детей, как женщины эльфов, или ее проводница всегда была столь невозмутима и приятна в общении, как предполагалось ее именем. — Уже какое-то время я знала, что Дурин не имеет сыновей, и меня не столь легко обмануть, как многих. Но верь мне: ни единое слово не сорвется с моего языка и не достигнет тех, кто неспособен отличить среди вас мужчину от женщины. И никто не услышит от меня о тебе иначе, чем как о новом короле Кзазад-Дума, когда настанет срок. Приблизься: в качестве искупления ты можешь назвать себе любой иной дар из того, что я принесла с собой. Галадриэль сильнее развязала мешок, и Сефа, кивнув, протянула руку за небольшой шкатулкой из прозрачного хрусталя, лежащей поверх сложенной одежды среди прочих мелочей. — Что это? — спросила Сефа, поднимая шкатулку к свету. Внутри перекатывались маленькие орехи с серебристо-серой шелковистой скорлупой. — Подарок с острова Нуменор, от принца-морехода, которого они называют Алдарионом. Орехи малинорни, золотых деревьев Благословенного Края. В Линдоне для них слишком холодно, но у меня есть надежда, что они пустят корни в Линдоринанде. Я уделю тебе теперь одно из этих семян, ежели ты примешь его. Остальные должны отойти народу Линдоринанда. Их дружба — причина, по которой я предприняла это путешествие; мне следует еще попытаться добиться ее. — Тогда я ни за что не возьмусь отнимать у тебя дары. Мне довольно и того, что ты видишь меня той, кто я есть, и это само по себе великий дар для меня; но позаботься, чтобы твой взгляд не проникал слишком уж глубоко, — произнесла Сефа. — Не все воспримут это столь же благосклонно, как я. Северная граница Линдоринанда, 750-ый год Второй Эпохи Лес превосходил все ее надежды и полностью отвечал ее мыслям. После падения Белерианда она бродила по Линдону, с севера на юг, и что-то неизъяснимо тянуло ее к той части земель, что оказалась руинами Тол-Гален: Берен и Лютиэн обитали здесь, — говорилось среди тех немногих, кто еще жил там, — когда они возвратились к жизни после великого своего свершения, и здесь Лютиэн носила Сильмариль, наполняя леса сиянием. Здесь же не было никакого Сильмариля, и не могло быть, но самый воздух дышал светом. Деревья Линдоринанда были погружены в тот же мягкий серый туман, пронизанный лучами утреннего солнца, падающими на пологую долину, и березы здесь были ничуть не менее прекрасны, чем нежная зелень серебристых буков и пока еще обнаженные ветви дубов. В Галадриэль едва ли не всколыхнулась память о жизни в Дориате, но в здешнем лесу еще присутствовала та нетронутая естественность, какой недоставало огражденному Нелдорету под опекающей рукой Мелиан. И было пение. Не только плеск бегущего вдоль по склону потока, которому вторило множество птиц, разливающих в воздухе свои весенние любовные трели, но словно бы исходящие от самой земли или от деревьев песни нандор, населявших эту долину — песни и смех, то стремительно приближавшиеся, то исчезавшие с такой же быстротой. Галадриэль поддалась искушению насладиться весенним солнцем на буковой поляне, и как раз разламывала кусок дорожного хлебца, чтобы перекусить, когда несколько нандор в одеждах мягкого серебристо-серого и зеленого цвета бесшумно возникли из тумана между деревьями — и остановились, один за другим, стоило им завидеть Галадриэль. Следом они приблизились. Главенствовала этой шестеркой юная женщина — быть может, одних лет с Келебриан. Она двигалась с изяществом и осторожностью лани, и ее босые ступни едва задевали траву, по которой она ступала. Белый кристалл, неограненный, но чистый, светился посередине ее лба на кожаном ремешке, удерживавашем ее непокорные золотые волосы. — Нимродель! — воскликнула ближайшая из ее спутниц, темноволосая и темноглазая, и дотронулась пальцами до ее плеча. — Берегись. Она говорила на лесном наречии, изумленно отметила Галадриэль: и это даже после того, как синдар Дориата перебрались сюда. К тому мгновению Нимродэль выжидательно стояла перед Галадриэлью, протянув руку к сумке, где лежали хлебцы. — Митрэллас, — коротко бросила Нимродель, и ее спутница одернула руку прочь, однако по-прежнему держалась поближе — со стремлением защитить, которое было хорошо понятно Галадриэли. — Прошу, — сказала Галадриэль, сопроводив слово жестом, приглашающим сесть. Если ее произношение и было в чем-то неточным, никто из них не выказал явной обиды. — Будьте моими гостями. — Скорее, это ты — наш гость, голдаэль, — отозвалась Нимродель, скрестив под собой ноги и опускаясь в траву, и указала своим спутницам присаживаться рядом и есть, хотя сама она не притронулась ни к чему. — Ты принесла с собой в наши земли великое бремя, госпожа. Будь осторожна: не загостись, иначе омрачишь им Линдоринанд. — Ты весьма проницательна, — отметила Галадриэль. — Но мое бремя — не в том, чтобы омрачить твои земли. Более того, в том, чтобы удержать мрак в узде. Я направляюсь на Керин. Нимродель ничего не сказала на это, но быстрый взгляд, брошенный ею через плечо на склон, давал понять, что она слышала и поняла. — И что такое мрак, как не то, что принесли с собой эльфы Запада? — спросила она. Ее речь была спокойной, но в голосе крылась твердость, противоречащая словам: словно быстрое течение под речной гладью. — Твоя земля прекрасна, — сказала вместо этого Галадриэль. — Разве не хочешь ты сохранить ее такой же и впредь? Это место напомнило мне о моей юности на Заокраинном Западе, где не было никакой опасности в том, чтобы бродить свободно по лесам и полям, покуда не пала Тьма. Поистине, ты благословенна жизнью среди такой красоты. — Ты же поистине надменна, ежели веришь, будто нам не под силу сохранить нашу землю, как мы хранили всегда. — Нимродель отбросила волосы назад, укрыв ими плечи, точно плащом. — Мы знали, что ты идешь сюда, еще с тех пор, как ты пересекла Нэн Кенедриль; почва, деревья, река — все поведало нам о тебе. Пожелай мы, и стрела настигла бы тебя еще прежде, чем ты ступила бы в этот лес, и вся твоя мудрость не помогла бы тебе. У одной из женщин, действительно, лежал на коленях лук, но в то мгновение она, казалось, скорее склонна была наслаждаться сливочным вкусом хлеба, чем проявлять враждебность. К своему неудовольствию Галадриэль остро осознала, что Нимродель над нею смеется. — Мы — не убийцы сородичей, подобно вам, и Найтель — наша охотница, а не страж. Никто здесь не причинит тебе вред, и знай ты наши земли — ты знала бы и об этом. Галадриэль проглотила обиду и горечь, что потянулась следом. К лучшему, что Нимродель со спутницами оказались недоверчивы, напомнила она себе. — Тогда позвольте мне узнать вашу землю. — Зачем? — Потому что мне хотелось бы изучить ее, понять ее деревья и ее реки. На Керин меня не ждут еще несколько дней, и, быть может, в первую очередь мне следует убеждать вовсе не ваших правителей. Равно как, — добавила она, немного подумав, — не должны они быть единственными, кто знает, что за силы вскоре будут грозить их владениям. Поначалу, возможно, они явятся как искушение, принося с востока дары доброй воли, что будут казаться щедрыми, покуда вы станете полагаться на них, но вскоре омрачат ваши земли, сделают вас чужаками друг другу, а в конце концов отнимут жизнь и свет ваших деревьев — и ваши собственные. Мне доводилось видеть подобное прежде, в краю более благословенном, чем этот. Ропот поднялся среди спутников Нимродели. И вновь той, кто поднял голос, была Митрэллас. — И она... не назвала нам своего имени или даже причин верить ей. Она пришла со стороны гномьих шахт, и если бы несла с собою дары, дабы придать своим словам вес, я бы не приняла ни единого! Разве не видит она, что она и есть то самое, чего убеждает остерегаться, лишь только направление ее пути — иное? Ее слова были горячи и исполнены гнева, и речь ее зазвучала жестче и не так мелодично, как язык лесных эльфов. Она схватила дорожный мешок Галадриэль, перевернула его и вытряхнула на траву всё содержимое. Галадриэль смолчала. Ее дары были скромными — именно по этой причине. Напротив нее Нимродель сделалась неподвижной и задумчивой, глядя, как Митреллас перебирает вещи гостьи и достает, наконец, шкатулку с семенами мэллорнов. — Ты можешь пройти, — сказала Нимродэль. — Даже если бы все прочие твои слова оказались ложью, по меньшей мере это — правда: ни Враг, ни его создания не любят деревья. — Это может быть частью ее обмана, чтобы мы поверили ей. Галадриэль ощутила укол вины при словах юной женщины. В ее словах не было лжи, но немного было и искренности — достаточно, чтобы разбудить любопытство и подтолкнуть к сопротивлению; однако сейчас она поняла, что не доверять чужакам и скрывать от них всё — столь же благо, сколь и опасность. «Чего ищет всякий, кто приступает к завоеваниям?» — спросила она Келебриан однажды, еще до того, как они оставили Нэнуиал ради Эрегиона и строительства, что началось по другую сторону гор с таянием снегов. И теперь она должна запятнать эту землю своими целями, как уже не раз видела запятнанными покой и беззаботную радость — и не в последнюю очередь ее дочери, когда она поведала той о темных силах, собирающихся в мире... Всё это жгло, как раскаленный уголь в сердце, и Галадриэль только надеялась, что ни одна из ее горестей не отразится у нее на лице. Она склонила голову. — Мое имя — Галадриэль, и в прежние дни я была одной из народа Линди, из дома Ольвэ, что отправился за Море. Я поселюсь здесь с вами. Этот лес подобен освещенному окну в мире, где сгущается тьма, и, как сквозь освещенное окно вскоре становится ясно, что происходит за ним внутри, так рано или поздно вас разглядят те снаружи, кто желает вам зла. — Чужачка, пришедшая с тенью рока за своим именем — хотя это и великое имя, и даже мы, пусть ты и считаешь нас невежественными, слышали его, — Нимродэль скрестила руки и поднялась. — Если ты и найдешь здесь радушный прием, то не от меня или моих дев — если только ты не сможешь уговорить нас, пока мы не достигнем Керина. Мы будем идти медленно. Тебе понадобится время, если желаешь переубедить нас всех. Ост-ин-Эдиль, 751 год Второй Эпохи ...хотя я не вполне могла позволить себе подобное, учитывая, как быстро продвигается строительство моего города, мне всё же было позволено оставаться в Линдоринанде благодаря родству, что мы делим с королем Амдиром, сколь бы отдаленным оно ни было. Обнадеживает то, что старые узы крови по-прежнему вызывают приязнь и поддержку — во всяком случае, с его стороны, невзирая на то, что мы отдалились после падения Дориата; другие же не столь дружелюбны. Орофер и Трандуил объявили, что намерены отправиться на север вместе со всеми, кто готов следовать за ними; они предпочитают оградиться от мира вместо того, чтобы внять доводам разума, и собираются выдержать шторм в одиночку, а не полагаться на силы Запада. Они намерены пересечь Андуин и поселиться на Амон Ланс, куда, как они считают, не достигает мое влияние. О, если бы это было так, Эрейнион! Нандор Линдоринанда по-прежнему не доверяют мне. Я сажала ростки, взошедшие из семян, которые ты дал мне, вместе с этим народом, и это смягчило некоторые сердца — но лед все еще не растаял. Предводительница этого восстания — если вправе я использовать подобное слово — женщина по имени Нимродель, и она, думаю я, догадывается, что у меня есть иные цели кроме тех, что я открыла ей и ее последователям. Я могла бы убедить ее, что желаю заботиться о ее земле и ее народе, а не нести им зло, но она полагает эту любовь корыстной и надменной, а не невинной; в этом она проникает в самую суть вещей, и, увы, здесь уже открываются деяния Врага. Разделить нас еще прежде, чем падет удар. Кем бы ни был этот прислужник, столь хорошо усвоивший уроки своего Хозяина, вскоре он должен обнаружить себя, и мы должны быть готовы... курган Керин в Линдоринанде, 1001 год Второй Эпохи Трава в сумерках казалась тусклой, но золотые цветы эланор сияли в ней, точно звезды — зимние цветы Линдоринанда. Дальше они терялись в ковре золотых листьев, что укрывал подножие кургана широкой полосой. Зима к западу от гор выдалась жестокой, а предательский снег пришел куда позже морозов, но Линдоринанд, казалось, почти не тронут был холодом, и золотые соцветия мэллорнов над головами рассыпали золотую пыльцу, словно легчайший туман. Не стой перед ней задача, что требовала всего ее внимания, Галадриэль могла бы побродить по лесу, чтобы успокоить сердце; но тень наконец раскрыла себя и вновь приняла облик на юго-западе: черная башня, тянущаяся к небу так же уверенно, как тянулись к небу мэллорны в Лоринанде — так стали порой называть его, из-за любви к деревьям. Уже сейчас этот край менялся, незаметно, но неотвратимо. Это была горькая победа. Дневные песни в долине затихли и наступила ночь, когда она спустилась по лестнице с талана, что Амрот построил в кроне самого высокого мэллорна. Окна всё еще светились золотом и отбрасывали на землю танцующие тени. Она не рассчитывала встретить здесь Нимродель, стоящую в ожидании. Они виделись лишь мельком на северной границе, у берегов реки, что всё чаще звалась именем Нимродели, и она поприветствовала Галадриэль сдержанным кивком, позволяя ей пройти по новому, недавно построенному мосту. — Я знала, что ты придешь, — сказала Нимродель, тихо и серьезно, с акцентом, свойственным лесным эльфам. — Река сказала мне о том, прежде чем мы встретились, и если то, о чем ты говоришь — правда, то вскоре я должна показать тебе ее силу. Она многое открывает в своей музыке. — Все воды хранят отголоски Великой Музыки, и, возможно, твоя река — больше, чем другие, — ответила она. — Но я не ожидала, что ты уступишь, — Галадриэль поклонилась, прижав руку к сердцу. — Не после нашей первой встречи, когда ты и твои девы оставались такими... упорными. Нимродель негромко засмеялась. В этом смехе не было радости, но слышалась мрачная решимость. — Твой язык не всегда звучит золотом, госпожа, — ответила она. — Но я вижу, что ты говорила правду при нашей первой встрече, и сейчас эта правда утомила тебя; и я, в свою очередь, прощу тебе это оскорбление. Я не уступила, хотя, возможно, я и одумалась немного. Нимродель уселась на склон в одном из пятен света, падающего сверху, и погладила траву рядом с ней, поймав цветок эланора между пальцев и оставив его легонько колыхаться после ее прикосновения. — Мой народ — те, кого ты встретила, когда пришла впервые, — оставались на границах к югу и востоку, вдали от своих домов, оберегая эту землю с новых таланов, построенных на принесенных тобой деревьях. Митрэллас и другие не хотели расставаться со мной, но она — единственная, кому я разрешила остаться. Они подняли оружие, чтобы защитить Линдоринанд в час нужды, как ты и думала и как ты предупреждала, если кто-нибудь пересечет реки. — Я благодарна, — сказала Галадриэль, усаживаясь рядом с Нимроделью. — Но я — нет. Я не отрекаюсь от того, что говорила прежде — эльфы Запада приносят раздоры, они приносят войну и разрушают нашу жизнь и наш мир. Но некоторые из них могут быль лишь предвестниками рока, а не его носителями. Мир за пределами освещенного окна и в самом деле становится темнее, но оттого лишь дороже делается свет для всех, кто обитает в нем. — Она обвела рукой вокруг. Край падающего сверху света отчетливо выделялся в темноте, и за его пределами, казалось, уже сгустилась ночь, хотя ни одной звезды еще не было в бледном небе над деревьями, и песни на восход Гил-Эстель еще не зазвучали. — Поистине так, — негромко проговорила Галадриэль. — Мой народ называет это роком Арды Искаженной, но всё же вместе с этим... приходит и любовь, которой я не нашла бы в дни, когда была юна. Если у меня есть средства остановить эту волну... Нимродель покачала головой: — Искушение несомненно, если твоя любовь рождена из горя... хотя я не стану делать вид, будто понимаю то, что никогда не испытывала и надеюсь никогда не испытать. Но я буду противостоять злу своими путями и средствами, и ты должна позволить Линди или народу Лоринанда делать так же. Доверься нам, если ты и в самом деле хочешь сделать этот лес оплотом единства, как обещала — иначе следует признать, что ушедшие на север поняли тебя и твои дела куда лучше, чем я, и значит, мы не сможем сохранить нашу прежнюю жизнь, если не пожертвуем землей, где родились и умираем. — У вас есть сильные союзники. Я говорила с Амдиром и его женой, прежде чем ты пришла, и я принесла вести из Линдона, земли твоего народа у моря, и из Кхазад-Дума, король которого — верный союзник лесов. Если возникнет нужда, обратитесь к ним. Сефа и Гил-Галад пришлют помощь. Она печально улыбнулась, видя, что Нимродель качает головой и отбрасывает волосы назад знакомым жестом. — Ты просишь многого. — Нет — доверие должно исходить с обеих сторон. Настанет час, когда не будет времени для вопросов. Мы должны быть сильны равно оружием и душой, чтобы противостоять Черной Башне. И битва стоит того, если это позволяет хоть кому-то еще отыскать радость. Нимродель поднялась и, протянув руку к Галадриэли, пригласила следовать за ней. Свет, падающий сверху, отразился от кристалла на ее лбу, и на мгновение она застыла, точно молодое деревце, поймавшее звезду золотыми ветвями. — Возможно, если сейчас Линдоринанд в безопасности, Враг обратит свой взор туда, где он надеется добиться от нас большего — может быть, на твой город драгоценных камней. Но если тебе понадобится наша помощь, знай, что для тебя всегда будет открыт этот край, который ты помогла сделать тем, что он есть; открыт до тех пор, пока ты понимаешь, что он не принадлежит тебе и ты можешь лишь хранить и направлять его. Галадриэль улыбнулась и встала. — Я запомню это, если настанет такой час.