Отпусти меня...

      Утро. Серое противное утро. Свинцовые тучи свисают над городом и не дают даже маленькому лучику упасть на землю. Вот-вот пойдёт ливень, холодный и не щадящий ничего. Ветра нет, поэтому спёртый воздух застаёт тебя везде. От него не спастись. Эта атмосфера вводит в сильную апатию, заставляя виски болеть, и чувствовать себя ущербным и ничтожным.       Я проснулся, хотя ощущения такие, как будто и не засыпал. Головная боль, сухость во рту и онемение половины тела — спутники моего пробуждения. Перед глазами блики, но сфокусировав зрение, вижу то, ради чего я готов просыпаться абсолютно в любом состоянии — это ты. Уже десять утра, ты даже и не думаешь вставать. Эти растрёпанные волосы, заспанное лицо и посапывание маленького ребенка делают тебя таким милым. Я готов часами целовать и смотреть на твоё лицо, не отрываясь. Вдруг ты открываешь сонные глаза, делаешь глубокий вдох, потягиваешься и окончательно просыпаешься. Улыбаюсь и говорю охрипшим голосом:  — Доброе утро Митчи!       Твой безжизненный взгляд прожигает моё тело насквозь. Ты начинаешь плакать, как ещё не плакал никогда. Поток слёз настолько сильный, что даже бесполезно их утирать. Вскакиваешь и убегаешь в душ, а я, усевшись на край кровати, жду объяснений утренней истерики.       Выходишь из ванной весь разбитый и уставший. Истерика не прекратилась, а только усилилась раза в два. Уходишь на кухню и готовишь себе кофе. Кофе с коньяком. У тебя трясутся руки и, кружка, прежде подаренная мной, разбивается вдребезги об мраморный пол. Я подбегаю к Митчу и, абсолютно ничего не понимая, спрашиваю его: — Что происходит? Почему ты меня игнорируешь? И зачем все эти слёзы?       Ты, даже не посмотрев на меня, убежал в гостиную. Там весела милая фоторамка, подаренная тебе мной в день нашего первого свидания, а внутри была наша фотография, на которой мы дурачились обниманиями и поцелуями. Ты стоишь, совсем ненормально улыбаешься, и в этот же момент фоторамка отправляется вслед за кружкой. Ты падаешь в осколки, и все эмоции которые были проявляются с новой силой.  — Ты плаксивый кусок дерьма! Распустил он нюни! Оторви свою задницу от пола и скажи мне, блять, хоть что-нибудь!       Я попытался его поднять, но руки меня не слушались. Тогда мне ничего не оставалось, как сесть рядом и смотреть на действия Грасси дальше. Митчелл сидел и, держа в окровавленных руках фотографию, насквозь пропитанную его слезами, тихо повторял:  — Почему? Почему я не поехал за ним?       Где-то через полчаса звенящую тишину прервал телефонный рингтон. На рингтоне стояла одна из наших любимых песен Бейонсе. Недолго музыка играла. Митч с нервами схватил телефон и, после разговора с возгласом: «Чёрт!», начал куда-то собираться. Спросив: «Мне надо собираться?» в пустоту, я встал в проходе нашей спальни и стал наблюдать за сборами его величества. Он надел на себя черный деловой костюм, причесал свои непослушные локоны, надел очки, чтобы никто не видел его опухших глаз, и вышел из дома. Я естественно вышел за ним.       Шли мы долго, и мне было очень некомфортно, ведь мой любимый человек не хочет со мной даже словом перемолвиться, а именно это очень напрягало. Пару раз я даже пытался обнять Митча, но руки проходили сквозь его тело, от этого было обиднее раз в сто.       Наконец-то добрались, но эту картину я не ожидал увидеть даже в самом кошмарном сне! ПАНИХИДА? ДРУЗЬЯ? ПАПА И МАМА? ЧТО ОНИ ЗДЕСЬ ВСЕ ДЕЛАЮТ?       Я только на секундочку отвлёкся, как Митча уже не было рядом. Я услышал громкий крик и пошёл на место звука, в самый центр траура. Передо мной предстала следующая картина: мой самый близкий человек сидит на траве и, сорвавшимся голосом от непрерывных слёз, повторяет каждую секунду:"Прости меня! За всё прости! Только не давай мне от тебя уйти!». И все понимают, все стоят и плачут. Тут и тучи не выдержали и всё-таки опустошили свою боль и обиду прямо на черствую сухую землю. Начался ливень, но никто даже не шелохнулся. Мне стало интересно, почему скорбь такая мучительная и продолжительная. Растолкав всех людей, я пробрался в самый эпицентр плача и увидел… СВОЁ ТЕЛО! Я — МЁРТВ!