Оборачиваясь назад и обдумывая свое прошлое, Наруто мог сказать, что он не был добрым ребенком. И часто совершал вещи, которые никогда не совершил бы теперь.
Знакомые пейзажи, мелькающие за грязным окном поезда, напоминали Наруто о детстве. Увядающие солнечные лучи ласково касались листвы деревьев, таяли где-то внизу, в некошеной желтоватой осоке и фиолетовых полевых цветах. Параллельно поезду змеей вилась серая полоска заброшенных рельс, заржавевших и поросших высокими сорняками. Наруто знал, что на опушке старые рельсы свернут направо — в неизведанную, страшную даль, где он не бывал. В детстве и юности ни он, ни Саске никогда не переходили мистическую границу железной дороги, как будто именно эта линия защищала их от влияния всего остального мира. За железной дорогой была иная жизнь.
— Выглядишь усталым, — тихо сказал Нагато, закрывая макбук и складывая руки на коленях.
Он сам выглядел не лучшим образом. Узумаки едва узнал дядю, когда тот появился на пороге его тесной однокомнатной квартиры и попросил выслушать.
Поезд дернулся, и Наруто заметил, как в сторону отлетел камень, заботливо подложенный на рельсы местными детьми. Когда-то и Наруто был на их месте: они с Саске часто подкладывали под поезда камни. Иногда Наруто рисовал на них лицо Саске, потому что официально они не слишком ладили.
Чем ближе подходил Наруто к пансиону для пожилых людей, где прошло его детство, — тем больше мыслей о Саске мучило его. В городе все было иначе. Город стирал воспоминания о брошенном поселении, старых друзьях и ранах. Город захватывал в маскарад тысячи и тысячи новых лиц, которые мелькали вокруг каждый день — и в конце концов переставали интересовать. В городе не существовало ничего постоянного. Каждое утро Наруто покупал кофе в одной забегаловке, но продавцы всегда были разными. Разными были и почтальоны, и кассиры, и даже охранники в больнице. Иногда Наруто казалось — это он сам терял возможность помнить.
— Я не был здесь много лет, — произнес он, проводя пальцем по железной раме окна. — Это странное чувство.
Он хотел соврать, что просто не выспался, но в его жизни и без того было слишком много лжи. Начинало темнеть, и сумерки в этих отдаленных местах всегда наводили на Наруто тревогу. Обычно в это время все его знакомые собирались в гостиной пустынного пансиона и играли в «Крокодила». Громкий гул голосов заглушал тревогу. Заглушал тишину.
Нагато начал убирать вещи в портфель. Дешевая черная кожа кое-где совсем истрепалась и наводила на мысль о возможном подарке на Рождество.
— Учихам нужен кто-то, кому они могут доверять.
Наруто невесело усмехнулся. «Доверие семьи Учиха» звучало почти как шутка. Кто бы мог подумать, что в папке «вскрыть в случае, если со мной что-то случится» Фугаку Учиха напишет имя Наруто. Даже не смотря на то, что Узумаки вырос и жил рядом с семьей Саске, он никогда не чувствовал, что те доверяли ему или любили его. Мать Саске относилась к нему с теплотой, должно быть, обусловленной инстинктами, но она умерла, когда Наруто и Саске было по четыре года.
— Что именно произошло с Фугаку? — спросил Наруто, прислоняясь виском к прохладному оконному стеклу.
Поезд замедлял ход, и между деревьями мелькала глубокая синева реки — они были уже близко.
— Никто не знает, — Наруто услышал, как щелкнул закрывающийся механизм портфеля. — Была авария около года назад. Водитель и охранник скончались на месте, а Фугаку ввели в искусственную кому. Он проснулся, но все еще полностью парализован. По крайней мере, так мне объяснил Саске, а ты сам понимаешь…
Нагато откинулся на спинку сидения и посмотрел на племянника.
— Он не слишком-то разговорчивый.
Нагато чуть было не добавил «особенно, после того, как ты уехал», но в последний момент промолчал. Он не хотел, чтобы Наруто чувствовал себя еще более виноватым. Однако Наруто вздрогнул и отвернулся, как будто и без слов мог понять все то, о чем думал его родственник.
Поезд затормозил окончательно, и ровный голос объявил остановку. Наруто и Нагато поднялись с места, протиснулись между рядами железных кресел — к узкому выходу на платформу. Сладкий летний вечер распускался над лесом, опутывал оранжевыми нитями разбитый асфальт платформы и тропинку, уходящую вниз. Терпко пахло полевыми травами и хвоей. Наруто вздрогнул от воспоминаний, навеянных этим запахом. Воспоминаний о детстве, о людях, которых он любил.
— Больше года парализован? — спросил Наруто, спускаясь по ступенькам вниз. — И никаких улучшений?
Нагато кивнул.
— Никаких. Наш паром через сорок минут.
Наруто знал, что дорога до переправы занимает семнадцать минут, если идти быстро и свернуть влево у поваленного дерева. Брат Саске раньше всегда говорил им, что опасно ходить через бурелом. В шестнадцать лет Наруто убедился, что Итачи не лгал.
На развилке тропинки стоял могильный крест, слегка склоняющийся набок. Крест говорил Наруто, что под ним мог лежать и он сам. Место здесь было тихое. Прозрачный теплый вечер опутывал стройные деревья, медленно угасало летнее небо: гораздо приятнее, чем на городском кладбище, где тесные могилки наступают друг на друга, а из земли торчат толстые каменные плиты, будто части разрушившейся старинной стены.
— А что с Кибой? Он ведь ухаживал за Фугаку до меня, не так ли?
Нагато нахмурился, удобнее перехватывая портфель. Они спускались вниз по покатому склону, перешагивая через выпирающие корни деревьев. Лес словно тянулся следом, склонялся к обрыву тонкими ветвями с длинными висячими листьями.
— Киба приглядывал за Фугаку пару месяцев, потом сказал, что ему нужно срочно уехать.
— И?
— И он уехал.
Наруто недоверчиво нахмурился, вглядываясь в беспокойное движение бескрайней реки. Он не был умен, но он также и не был глуп. Семья Кибы жила на этой земле не меньше двухсот лет: его предки организовывали в этих лесах охоту на кабанов для заезжих дворян.
Киба вырос здесь и работал, как и Наруто, медбратом в областной больнице. Он уже родился в трясине, из которой не выкарабкаться.
Не таким, как Киба. Он не мог уехать — куда ему уезжать?
Сначала, когда его попросили в первый раз, Наруто отказался от присмотра за Фугаку. Несмотря на уговоры Нагато, несмотря на крупную сумму в контракте, несмотря на волю самого отца Саске — несмотря ни на что. Он не хотел вспоминать. Не хотел сожалеть. Но теперь Киба куда-то исчез, и Наруто пришлось сказать «да». Пришлось пройти назад по тропе собственной жизни и признать: он совершил ошибку.
Причал оказался пустынен. Легкий поздне-вечерний туман стелился над темнеющей рекой. Наруто закинул рюкзак за спину и свесился через старые перила, вглядываясь в черную воду, где едва заметно шевелились водоросли. Паромщик, седой старик, который помнил двух прибывших с младенчества, пустил слезу и раскрыл объятия. От Джирайи, как обычно, пахло спиртным и рыбой. Когда Наруто был ребенком, Джирайя вырезал из сушеной рыбы плавательный пузырь и жарил его зажигалкой — затем отдавал Наруто или Саске вместо конфет.
Паром скрипел и ворчал, раскачиваясь на слабых речных волнах. По деревянной лавочке, прибитой к левому внутреннему борту парома, медленно полз большой черный жук.
— Наруто, — позвал Нагато, прислоняясь поясницей к перегородке. — Что у вас произошло?
Тихий вечер стремительно угасал. С легким гулом паром отчалил, бурлила вода сероватым фонтаном. Почему Нагато спрашивал? Догадывался ли о чем-то? Наруто был уверен, что нет. Тогда их с Саске разлучили бы раньше.
— Произошло с кем, Нагато?
Мужчина раздраженно выдохнул и повернулся к племяннику спиной.
— Ты знаешь, о чем я.
Наруто приподнялся, откладывая в сторону рюкзак. Доброе смуглое лицо искривило беспокойство. Пальцы вонзились в болтающуюся деревянную скамейку. Воспоминания приносили так много боли. Нагато говорил, что в пансионе они будут одни, но теперь Наруто понял, что он солгал.
— Ты говорил, его здесь не будет. Ты обещал мне!
Нагато покачал головой. Его темные волосы трепал слабеющий ветер, а теплый свет заката обнимал его фигуру, заставляя Наруто щуриться. Саске владел небольшой квартирой и загородным домом — Нагато сказал, что он вел дела отца отдаленно.
— Саске был здесь все это время, Наруто. Все эти годы. Он никуда не уходил.
Наруто вздрогнул. Этого не могло быть. Это была неправда. Саске не должен был провести молодость в богом забытом пансионе. В двух этажах дома, куда приходят умирать. Сердце сжалось от боли и раскаяния — его бедный Саске, что он натворил?
— И за почти восемь лет ты не вытянул из него ни слова, дядя?
Наруто почти усмехнулся, хотя к глазам подступали слезы.
— Ни слова о тебе.
Узумаки понимающе кивнул, отворачиваясь. Чайки кричали пронзительно, белыми стрелами летели к воде, точно хотели утопиться. Здесь были страшные сумерки.
— Что на счет маньяка? — спросил Наруто, чтобы сменить тему. — Есть какие-то подвижки? Шикамару довольно давно не писал мне…
Прошло двадцать лет с момента первого убийства, но полиция никого не нашла. Убийства происходили нечасто: между ними могли проходить года. Полиция не знала мотивов, хотя строились самые разные теории. Некто убивал девушек, в основном, возраста старших классов. Оружие оставалось неизменным — охотничий нож. Однако каждый раз убийца забирал с собой трофеи — кисть руки, ухо или прядь волос. Никаких посланий или объяснений — убийства продолжались больше двадцати лет. Последняя жертва, Моэги, которую Наруто помнил еще ребенком, погибла где-то четыре года назад. Ее нашли на берегу, мертвую, с отрезанной кистью левой руки.
Когда Наруто увидел фотографии в новостной ленте, его стошнило. Он обнимал мусорный бак и с отвращением чувствовал, как слезы катятся по щекам. Он вновь был беспомощным ребенком, не способным защитить людей, которые ему дороги. Почти то же он ощущал тогда — после короткой прогулки со станции. Итачи ведь говорил Наруто и Саске не ходить через бурелом.
— Нет, — ответил Нагато. — Но мы все искренне надеемся, что он откинулся от старости. Четыре года тишины. Как ты пережил это?
Наруто пожал плечами.
— Я не пережил.
— Все верно, — слегка улыбнулся Нагато. — Иногда мне кажется, ты убежал.
Наруто резко поднялся с места. Дорожная сумка с грохотом упала на пол. Нагато не успел ничего понять — племянник схватил его за грудки и резко притянул к себе. Голубые глаза отражали чистую ярость. На мгновение Нагато подумал, что Наруто сейчас свернет ему шею.
— Не смей… никогда не смей разговаривать со мной в подобном тоне. Это не ты нашел ее. Это не твой лучший друг сказал тебе убираться к дьяволу. Это не ты оказался на чертовой переправе один — без понятия, как тебе жить дальше. Без понятия, куда тебе пойти. Так что сделай одолжение — закрой свой гребаный рот.
Наруто отпустил родственника и сел на свое место, словно ничего не произошло. Он помнил этот день до последней мелочи.
Он помнил утро, поездку в город за водяными пистолетами. Помнил слабый хруст денежных купюр в кармане и горячие неловкие взгляды. Помнил, что они пошли к переправе через бурелом, чтобы сократить путь до дома. На опушке, кончающейся обрывом, они увидели Темари — их знакомую — которая сидела, отвернувшись от дороги к реке. Наруто хотел поздороваться, но Саске больно вцепился в его руку. Наруто помнил выражение бесконечного ужаса на лице. Он все понял. Увидел багряное пятно на траве, которое не заметил прежде.
Они с Саске бросились в город и все рассказали полиции. Несколько часов им пришлось провести порознь, а вечером, тихим летним вечером, почти таким же, как сейчас, дверь в комнату Наруто на втором этаже скрипнула. Наруто помнил, что сначала увидел босые ноги Саске. Он заметил, что Учиха на мгновение застыл у двери — и он понял. Понял, что сейчас его счастливая жизнь кончится.
— Наруто. Прости меня.
Узумаки вздрогнул и поднял глаза, как будто удивился, что Нагато находится здесь.
— Твоя комната в пансионе до сих пор пустует.
Она ждала его. Комната разочарований и надежд. Комната, в которой они с Саске вместе сидели под одеялом и мастерили из бумаги корабли — чтобы потом пустить их на реку. Комната, где Наруто всегда прятался в кладовку за шкафом — это было их потайное место, их святая святых. На стенах там висели планы территории, безграмотные послания к соседским мальчикам, воюющим с ними. Там лежали старые тетрадки, мячи, воздушные змеи и прочие вещи, при одной мысли о которых у Наруто наворачивались слезы на глаза.
В тот июльский день сгорбившаяся тень Саске долго оставалась неподвижна, будто Учиха не мог переступить порог комнаты. Будто он еще раздумывал или боялся. Или, быть может, набирался сил.
Саске спокойно сказал Наруто, что он неправильно его понял. Саске сказал, что он не из «этих» (хотя с утра, когда Наруто засунул руку ему в шорты, — он говорил совсем другие слова), и лучше бы Наруто убраться отсюда, потому что дружить они больше никогда не будут.
Наруто накричал на него, и они подрались. Однако пансионат принадлежал семье Саске, и выгнать друга он имел полное право.
Фугаку тогда кивнул молодому Узумаки головой на прощание — даже он удивился жестокости своего сына, какая ирония. Мать Саске давно умерла, Нагато только повесил ему сумку на плечо, видимо, боялся потерять место, и Наруто выставили за дверь. Ему самому пришлось добираться до двоюродной тети на другой конец страны. Он так безумно скучал по Саске все эти годы. Он так раскаивался в том, что происходило до этих событий. Ведь Саске все сделал правильно. Наруто заслужил даже больше.
— Не заснули там? — хрипло рассмеялся Джирайя. — Зе-емля!
Черные воды реки медленно вздымались, будто огромное чудовище дышало часто-часто, как при лихорадке. Стало совсем темно, и Наруто казалось: само страшное и первозданное бытие двигалось за бортом старенькой лодки. Узумаки решил, он мог прыгнуть за борт — в эту дикую черноту. Он знал, что тогда поймет многое, запретное, то, что не должен понимать человек, и изменится навсегда. Перестанет быть тем Наруто, которым когда-то был. Он взял свою сумку и прошел по шатающейся доске на берег.
На небольшой площади, как и восемь лет назад, продавали одежду, мороженое и поделки местных мастеров. Хлам лежал на прилавках, застеленных рваными простынями и старыми скатертями с блестящими завитушками. Сумерки сильно оживляли небольшую торговую площадь: люди суетились, убирали товар. Заматывали в салфетки пыльные вилки, ложки, тупые ножи. Потрепанные статуэтки фей, домиков, гномов падали в уродливые картонные коробки и прятались на ночь за прилавки.
Девушка, застегивающая тент, повернулась, вытирая белые ладони о грубую ткань фартука, и заметила Наруто. Лицо ее на мгновение просияло, что-то невыразимо-детское застыло на нем, будто девушка помолодела на те восемь лет, что Наруто ее не видел.
— Наруто? — не веря, воскликнула Сакура, щуря зеленые глаза. — Наруто!
Она бросилась к нему, изящно огибая деревянный край прилавка. Сакура раскрыла объятия, но по одному только растерянному взгляду синих глаз поняла — не нужно этого.
Она остановилась, как будто искренне пораженная. Непринужденная радость исчезла, движения стали размеренными, когда Сакура продолжила свой путь навстречу старому другу. Машинально Наруто подумал, что если бы детство могло заканчиваться в один миг, — человек переживал бы этот миг именно с таким выражением на лице.
— Как ты здесь… прошло, наверное, лет десять.
Сакура прекрасно помнила, сколько прошло лет. Они с Наруто все-таки обнялись — гораздо более сдержанно, чем того требовала ситуация.
— Буду присматривать за Фугаку какое-то время. Как твои дела?
Сакура всю дорогу рассказывала, как у нее дела. Ее голос не смолкал ни на минуту, наполнял собою позднюю тишину. Траву по-прежнему никто не косил, и она тяжело клонилась к пыльной проселочной дороге, ведущей через вишневые сады к пансиону.
На горизонте, за темным лесом, еще видны были розовые полоски заката, но на поля уже опустилась прохладная летняя ночь.
Сакура ушла назад, обнимая себя за плечи, как будто была сильно расстроена.
Старый двухэтажный дом пансиона стоял на своем месте в конце длинной липовой аллеи, полной теней. На первом этаже, в тесной общей комнате, горел красный ночник, и сквозь открытую форточку проникал на улицу седой сигаретный дым.
Наруто чувствовал, как больно колотится в груди сердце. Это была его маленькая страна безграничного детского счастья, святое место, где он провел лучшие минуты своей жизни. Он помнил теплоту руки Саске в своей ладони, помнил кисловатый запах овощного супа, ругань старых постояльцев, стучащих с утра до ночи в домино. Помнил случайные улыбки Сакуры, в которую был так отчаянно влюблен, и хруст подарочной бумаги на утро Сочельника.
— Я провожу тебя в комнату, — тихо сказал Нагато, переступая высокий порог старого дома.
Наруто огляделся. В прихожей все осталось по-старому: черно-белые фотографии неизвестных людей, пыльные и съеденные молью пальто в открытом скрипящем шкафу (от одной мысли о соприкосновении становилось тошно), невзрачная копия Сикстинской Мадонны у грязного зеркала.
— Кого там принесло? — голос доносился из гостиной — заставленной комнаты с парой огромных кресел и не горящим камином. Наруто прошел мимо дяди по узкому темному коридору и остановился на пороге комнаты, осторожно заглядывая внутрь, словно ученик, опоздавший к давно начавшемуся уроку.
— Так это правда, — на лице Хаширамы появилась искренняя улыбка. — Я думал, ты не приедешь. Мы ждали тебя.
— Глаза заплакали, как ждали, — раздраженно ответил Мадара, безуспешно пытаясь включить какую-то виниловую пластинку — единственное развлечение здешних мест.
Наруто помахал рукой.
— Что ты здесь делаешь, Мадара?
Мадара оставил пластинку в покое и откинулся в кресле, скрещивая руки на груди. Какое-то время он молчал, и красноватые тени ночника падали на его лицо, покрытое сетью морщин.
— Разве сюда не умирать приходят? Разве для чего-то еще?
Узумаки пожал плечами, осматриваясь. В доме нельзя было заметить проявлений жизни. Не было ни мобильных телефонов, ни часов, ни телевидения. Один только узкий черный ящик, лишь отдаленно напоминающий современный телевизор, мог показывать фильмы с кассет, но «Телохранитель» уже в детстве надоел Наруто до черта — как и нестрашные фильмы ужасов с подозрительным сценарием и спецэффектами.
— А что Саске? — спросил Узумаки, проводя пальцем по глубокой отметке роста, сделанной в дверной раме. — Он тоже остался здесь умирать?
Мадара приоткрыл один глаз.
— Даже не надейся, что я буду тебя в этом разубеждать.
Наруто вздрогнул и поспешил уйти из накуренной гостиной. Он уже не видел, как Хаширама раздраженно пихнул Мадару рукой.
— Тебе-то больше всех надо, — проворчал он, прежде чем до утра уснуть в своем кресле.
Наруто остановился на середине скрипучей лестницы, потому что на площадке второго этажа возник из темноты Саске, и призраки прошлого не дали Узумаки сделать ни шага.
Сначала он почти не узнал Саске. Думая о младшем Учихе, Наруто всегда думал о ребенке. Саске был с ним все это время, и он не старел — оставался хмурым мальчиком, с которым можно попинать мяч. Теперь перед Наруто был другой, незнакомый Саске. Не его Саске.
Наруто даже не смог выдавить «привет». Саске смотрел на него, остановившись на площадке второго этажа. Взгляд черных глаз был усталым, волосы потускнели. Слишком сильная худоба навевала мысли о тяжелой болезни или психических проблемах. Саске был измученным и спокойным. Но тоже молчал, не отводя от Наруто взгляда, запоминая каждое мгновение, как будто оно могло оказаться для него последним.
Наруто не ожидал этого — встреча с Саске обескуражила и опустошила его. Резкая душевная боль наполнила все его существо, один взгляд на Саске казался ему невыносимым. Наруто отчаянно захотелось что-то предпринять, закричать, ударить, расплакаться — что угодно, лишь бы Саске не выглядел так. Он страстно желал какого-то действия, но морально оказался на него не способен и просто молчал, больно кусая губы и прижимая пальцы к вспотевшим ладоням. Ногти больно впивались в кожу.
— Саске… — медленно начал Наруто, совершенно не зная, что хочет сказать.
Саске вздрогнул, будто Наруто ударил его по лицу. Он развернулся и ушел к себе. Через несколько секунд Наруто услышал глухой звук закрывающейся двери.
Нагато, сидевший на пуфике в прихожей, прокашлялся.
— Он не хотел, чтобы ты приезжал.
Здесь по-прежнему пахло старыми тяжелыми духами и гнилыми досками. Наруто был уверен, что по грязной плитке бегают тараканы и еще бог знает что. Он не понимал, почему Саске остался здесь, когда перед ним открылись бы любые двери. Он был умен, денег у семьи Учиха хватило бы на любой колледж, который только можно пожелать. Но он остался здесь — в этом царстве смерти, старости и тараканов.
Нагато помог племяннику разобрать вещи и отвел в комнату, которую они выделили для Фугаку. Комната находилась на втором этаже и была значительно больше, чем все остальные. К ней даже прилагалась собственная ванная и туалет. Шторы на большом окне оказались плотно задернуты.
Фугаку сидел в инвалидной коляске у книжного шкафа, будто забытая ребенком игрушка. Взгляд черных — таких же, как у Саске — глаз был направлен в одну точку. В нем не читалось эмоций, не читалось жизни. Наруто едва смог справиться с эмоциями, он был почти уверен, что Фугаку выражение глубочайшего шока и сожаления не пришлось бы по душе.
— Где лекарства? — спросил Узумаки, чтобы нарушить мертвенно-неестественную тишину, которую можно застать лишь в местах, глубоко чуждых всему живому — заброшенных храмах, кладбищах или катакомбах.
Нагато показал ему рукой на тумбочку. Подле кровати лежали нераспакованные шприцы, упаковки одноразовых перчаток. Какие-то темно-зеленые склянки без названий стояли ближе к шторам. Некоторые из пузырьков оказались пусты.
— Что это? — с сомнением спросил Наруто, открывая склянку и поднося ее к носу. — Почему без этикетки?
Бесцветная жидкость ничем не пахла.
— Я этим не занимаюсь. Завтра придет его лечащий врач, спросишь все, что тебя интересует. Лекарство нужно колоть три раза в день, в девять утра завтрак… впрочем, расписание на стене.
Наруто содрал со стены лист, исписанный инструкциями. Ничего необычного — ему приходилось ухаживать за парализованными пациентами в больнице. Он всегда старался вести себя, как в кино, — много разговаривать и подбадривать. Иногда ему казалось, что пациентам это было не нужно, но он все равно не прекращал.
— Здравствуйте, Фугаку. Вы ведь меня помните? — Наруто улыбнулся так широко и тепло, как только умел. — Меня зовут Наруто, Вы указали мое имя в папке «На экстренный случай». Простите, что не приехал раньше… но теперь я здесь, и Вы просто обязаны поправиться, да?
Наруто несколько секунд подождал ответа, но Фугаку не шевельнулся. Он выглядел дряблым и несчастным, и желание жизни совершенно не читалось в его глазах. Отец Саске — каким Наруто его запомнил — был состоятельным властным человеком, и нынешнее состояние вполне очевидно унижало его достоинство.
Наруто искренне сочувствовал ему и решил сделать все возможное, чтобы жизнь Фугаку стала чуть менее невыносима. Он на мгновение зажмурился и подумал: «Он сможет поправиться». Эта мысль охватила сердце Наруто, успокаивая и даря приятную уверенность, — вера сделала его всесильным, он чувствовал это.
Наруто не знал, что за страшная перемена произошла с Саске, не знал, насколько сможет помочь Фугаку — но он должен был сделать все возможное. Ведь по-другому он не умел.
— Как это произошло? — тихо спросил Узумаки, когда они с Нагато вышли и закрыли за собой дверь. — Как это произошло с Итачи?
Нагато не смотрел племяннику в глаза. Он медленно поправил рамку фотографии, которая и без того висела на стене идеально ровно.
Старый горбатый торшер отбрасывал на светлый пол коридора зловеще-длинную тень.
— Он покончил с собой, разве ты не знал?
Наруто отвел взгляд. На темно-бордовых обоях был заметен след чьего-то ботинка.
— Да, но… это на него не похоже. В смысле, что-то случилось? До этого, я имею в виду.
Нагато долго молчал, разглядывая что-то на комоде. Наруто осознал, что если закроет глаза и отвернется — назовет любую вещь из той, что там стоит. Он помнил здесь все. Дядя по-прежнему ничего не говорил, и Наруто задумался, могло ли это значить для него чуть больше, чем положено при смерти близкого друга.
— Я не знаю. Он просто… — на мгновение тихий голос Нагато оборвался. — Он просто налил яда в свою чашку. Мы нашли его в столовой. Он сидел на стуле со вчерашней газетой, и в первый момент я даже…
Нагато снова замолчал.
— Предсмертной записки не было?
— Нет.
Темный коридор навевал печальные мысли. У этого дома было свое прошлое — оно бывает у всех — время, когда здесь царила жизнь. И настоящий смех, и ход гостиных часов, и звон новой посуды… Наруто не застал это время даже ребенком. Оно ушло слишком давно, и никто даже не знал, кому оно принадлежало. Кто жил в здании пансиона до того, как его завещал матери Фугаку неизвестный родственник? Мебель здесь уже тогда выглядела старой.
Наруто остановился перед дверью в свою комнату. Глубокие царапины складывались в букву «А» — и в детстве Наруто часто думал, кто этот «А»? Дверь скрипела точно так же, как и восемь лет назад. Воздух в комнате оказался спертым, тяжелым. Пустая тетрадка оставалась там, где Наруто ее оставил, — на прикроватной тумбочке. Некоторые его безделицы тоже лежали на своих местах: обгрызенный карандаш на письменном столе, бумажный самолетик, сделанный из вырванной страницы, на подоконнике, белая ленточка, обвязанная вокруг ручки шкафа.
Наспех разобрав вещи, Наруто пересек коридор и вернулся к отцу Саске, который по-прежнему сидел в своем углу и обреченно смотрел в одну точку.
Наруто отвез его в ванную, не переставая говорить. Он сказал Фугаку, что местный гранатовый гель для душа — это отвратительно, и он бы тоже впал в анабиоз, если бы ему пришлось мыться этой гадостью, напоминающей куски чьего-то распотрошенного тела. Наруто обещал Фугаку купить что-нибудь другое.
Когда он вытирал отца Саске полотенцем, то заметил на сгибах локтей крупные фиолетово-желтые синяки. Синяки были и вокруг запястий, как будто кто-то привязывал Фугаку к кровати.
— Как это произошло? — машинально спросил Наруто, забывая, что мужчина не мог говорить. — Кто это сделал?
Ответом ему была тишина. Звенящая пустая тишина, охватившая тесную желтоватую от времени ванну. Из ржавого крана по капле сочилась холодная вода. Тряпка, обмотанная вокруг трубы, казалось, уже срослась со стеной и покрылась седым мхом.
Наруто подумал, что синяки на сгибах локтей могли появиться из-за неумелых инъекций, но это не объясняло синяки на запястьях. Он переодел Фугаку в пижаму и усадил его в инвалидное кресло.
— Что ты здесь возишься?
Наруто едва не подскочил от тихого голоса, раздавшегося из-за спины. У входа в ванную стоял Саске. Узумаки отчего-то побоялся поднять на него взгляд, уставившись в белые ступни, переступившие низенькую дощечку порога. На фоне желтоватой плитки с грязными стыковочными линиями кожа Саске выглядела еще более белой.
— Я… что мне ему колоть?
Саске прошел мимо и остановился у зеркала над краном. Выдавив пронзительно-зеленую пасту на зубную щетку, он поставил стакан с водой на сколотый край раковины.
— Все лекарства на тумбочке.
— Они не подписаны! — воскликнул Наруто, складывая руки на груди.
Саске выплюнул пасту и резко повернул голову. Черные глаза сузились — верный признак серьезного раздражения — а губы сжались в одну полоску.
— Не лезь не в свое дело.
Наруто нахмурился, смотря Саске прямо в глаза.
— Как видишь, это мое дело, — он ударил себя ладонью в грудь и решительно взялся за ручки инвалидного кресла. — А тебе придется засунуть свою ублюдочность себе в задницу и смириться с тем, что я здесь. И какого черта ты вообще тут забыл? У тебя есть своя ванная.
После этих слов Наруто вышел, с грохотом закрыв за собой дверь. Она жалобно скрипнула и встала на место неровно. Щеколда на темной облупленной цепочке качалась туда-сюда, как маятник.
— Простите, мистер Фугаку, но Ваш сын иногда такой засранец.
Ярость отступила легко. Наруто больше не чувствовал обиды — в конце концов Саске пришел в эту ванную, значит, он хотел поговорить, хотел его увидеть. Наруто опустил взгляд в пол и вздохнул. Не стоило так реагировать.
— Но я… — Наруто осторожно расстелил для Фугаку постель и открыл пошире окно, чтобы в комнату проникал свежий ночной воздух, — вообще-то не верю, что он мог сделать Вам что-то плохое.
Обернувшись, Наруто увидел ничего не выражающее лицо Фугаку. Взгляд его черных глаз был направлен все в ту же точку. Узумаки распечатал новый шприц и наполнил его лекарством. Он услышал тихое мычание. Сначала он уверил себя, что ему послышалось, но затем все повторилось снова. Наруто подошел ближе, потрепанный ковер приглушал его шаги. Фугаку ничего не говорил, только иногда издавал странные звуки, и Наруто медленно опустил шприц, одолеваемый сомнениями. Тогда отец Саске замолчал.
— Послушайте… я не могу не сделать укол. Я не знаю, что это и как отреагирует Ваш организм на резкую остановку курса лечения. Но я Вам обещаю, — Наруто присел на край кровати, — завтра же позвоню знакомому следователю и попрошу отдать это лекарство на экспертизу, ладно?
Фугаку ничего не ответил. Наруто сделал ему укол и уложил в постель. Он не слышал, как Саске выходил из комнаты, хотя он должен был пройти мимо, чтобы оказаться в коридоре. Ночь была лунная, и серебряная дорожка света лежала на неровных, отстающих друг от друга досках. Черные силуэты кресел напоминали в темноте надгробные плиты, а два слабых фонаря за окном заглядывали внутрь дома, словно красные глаза неведомого чудовища.
Наруто тихо прошел к себе и закрыл дверь. Устало сел на кровать, провел ладонью по колючему одеялу, которое ощущалось сквозь дырку в белой ткани, и снова оглядел до боли знакомую комнату. На мгновение он снова ощутил себя ребенком, подумал, что прожитые восемь лет оказались просто глупым сном, странным видением… улетевшим и более не омрачающим его беззаботное существование.
Открыв глаза, Наруто увидел свои руки. Они не были руками ребенка, и он в который раз осознал, что волшебства не существует.
Однако страстное желание залезть в потайную кладовую, где они с Саске прятали все свои детские сокровища, захватило душу, словно Наруто снова стал семилетним мальчиком. Он поднялся, подскочил к шкафу и сдвинул его, машинально замечая глубокие царапины на паркете. И отсутствие пыли. Пыли не было.
Наруто обнял шкаф, сильнее сдвигая его в сторону — теперь ему уже требовалось больше места, чтобы пролезть. Рука скользнула по чему-то шуршащему, прикрепленному к другой стороне шкафа. На ощупь показалось — бумага. Наруто с трудом отлепил скотч, отчаянно вслушиваясь в мертвое спокойствие пансиона. Тихо пели птицы, иногда ветер приносил с первого этажа отголоски храпа, синее небо, покрытое бесконечными пылинками звезд, выглядывало из-за тюлевой занавески… здесь бывали такие тихие и страшно-неизведанные ночи. Такие бездонные и полные старых загадок.
Бумага оказалась письмом. Наруто узнал почерк — этим почерком писались объявления войны и требования выслать пленного игрока. Этот почерк отображал угрозы и, наоборот, вызывал чувство триумфа. Это был почерк Кибы. В детстве Инузука возглавлял отряд местных детей, с которым враждовали Наруто, Саске и еще несколько их приятелей, вроде Сакуры и Сая.
Киба писал следующее:
«Если ты это читаешь, Наруто, значит, я мертв. Значит, все именно так, как я думал, и было так с самого начала… Послушай, я знаю, что письмо читаешь ты. Если со мной что-то случится — им больше некого позвать.
Ты должен мне поверить, Наруто.
Это место давно не такое, каким было когда-то. Здесь происходят страшные вещи. Ты не должен никому верить, Наруто. Никому из них. Появится возможность — уезжай, уезжай отсюда и никогда не возвращайся.
Киба».
Обескураженный, Наруто присел на кровать. Письмо по-прежнему лежало в его руках, и он не знал, следовало ли ему сжечь это послание. Далеко в темноте зажегся красный свет в будке паромщика. Должно быть, уже десять.
Вокруг старой лампы, сделанной в форме тюльпанов, расползающихся по потолку, кружила толстая и громкая муха. Дышали тюлевые занавески, и сладко пахло поздним летом и васильками, протухшим деревом. Наруто выглянул за дверь.
На полу коридора лежал знакомый круг зеленого света. Света старого торшера — того, что остался от прошлых владельцев и всегда служил маяком в беспроглядной ночи. Очнувшись от очередного кошмара, Наруто хватался за ленточку, что бантиком держалась на ручке шкафа, выходил из комнаты и шел на зеленый свет.
Во всем доме по ночам не выключали только этот торшер. Круг зеленого света приводил Наруто к комнате Саске. Комнате, где он всегда мог быть в безопасности. Где ночи становились короче, потому что под одеялом они придумывали стратегии войны и играли в солдатиков, а засыпали на мутном рассвете, когда бледный диск солнца лениво золотил холодную воду широкой речки.
«Это место давно не такое, каким было когда-то».
Наруто прижался щекой к шершавой поверхности подушки. Разве такое могло быть?..
***
Жаркое июльское солнце наполняло столовую оранжевым сиянием. Продолговатый стол был практически пуст, десять стульев из двенадцати оставались плотно придвинутыми к столешнице. Тринадцатилетний Наруто тоскливо смотрел на блестящий кофейник, похожий на шлем средневекового рыцаря, и без энтузиазма ковырялся вилкой в яичнице. Саске сидел рядом и медленно пил чай, хотя на улице стояла сильная жара, и старый повар постоянно прогонял всех детей к реке, будто от того, что они искупаются, ему самому сделается легче.
В пансионе стояла невыносимая духота, но Наруто не хотел уходить отсюда — не только потому, что обещал Кибе и Шикамару поиграть в прятки. Ему нравился этот дом. Темные углы, старые вещи — сколько бы он ни копался в хламе, всегда находилось что-то новое. Что-то интересное. Что-то, ожидающее своей истории. На чердаке, в куче старых тряпок, обитали такие насекомые, о которых Наруто раньше и не слышал. Иногда в ящиках комода обнаруживались пожелтевшие посмертные фотографии, ложки из потемневшего серебра с таинственными надписями.
— Я буду считать до ста, — произнес Киба, плотно закрывая лицо ладонями. — Один. Два. Три...
Наруто бросился бежать на второй этаж, краем глаза замечая, что Саске остался где-то внизу. Узумаки дергал одну дверную ручку за другой, но Обито снова запер все комнаты, чтобы дети не устроили в них погром.
Тревожное чувство растерянности охватило Наруто, и он не знал, куда бежать, пока отсчет неумолимо продолжался:
— Двадцать семь, двадцать восемь…
Наруто миновал старый торшер и завернул за угол темного, дышащего гнилью коридора. Осознание заставило его замереть на месте — он еще никогда не был в этой части дома.
Коридор вел в тупик и кончался незнакомой запертой дверью. Сзади раздались шаги, и Наруто спрятался в углу за полуразвалившимся креслом с уродливой кружевной салфеткой на спинке.
Сперва Наруто подумал, что это Шикамару или Саске также ищут место, чтобы спрятаться, но шаги были слишком тяжелыми. Слишком незнакомыми.
— Ты отнес матери то, что я просил? — спросил Фугаку. — Я просил тебя еще на прошлой неделе.
Дверь захлопнулась, Наруто на коленях выполз из-за кресла и бросился бежать сломя голову. Образ мертвой Микото, которая сгорела заживо в местной школе еще лет девять назад, совершенно лишил его рассудка.
Неожиданно все обрело смысл. Тихие шаги в ночной темноте, эхо плача, приносимое ветром с заброшенной дороги…
— Восемьдесят. Восемьдесят один, восемьдесят два…
С грохотом Наруто пробежал по лестнице и кинулся к старому шкафу, забитому чьими-то куртками и пальто. Он распахнул скрипучие дверцы и нырнул в это царство темноты, гнилой кожи и моли.
— Идиот, — прошипел Саске, упираясь ладонями ему в грудь. — Здесь нет места для двоих.
— Сто, — прокричал Киба, и они оба замерли на месте.
Наруто чувствовал горьковатое дыхание Саске на своей щеке и слышал стук сердца — он до сих пор не знал, принадлежал ли он ему самому или Саске.
— Какого черта… стой.
Сбивчивый шепот Саске заглушили громоздкие старые пальто. Ноги увязали в чьих-то чужих башмаках. Нос Наруто упирался в шерстяной костюм, пронзительно пахнущий потом и тяжелым одеколоном.
Кожа Саске под синей футболкой была горячей и мягкой. В закрытом шкафу оказалось душно — нечем дышать.
Учиха больно пихнул Наруто под ребра, но тот не остановился. Запустил пальцы в темные волосы, массируя влажный затылок. От дыхания Саске становилось еще жарче. Машинально Наруто скользнул в карман одной из курток — под ладонями ощутилось что-то холодное, острое, и Узумаки отдернул руку, резко притягивая Саске плотнее к себе, прижимаясь губами к губам. Учиха больше не сопротивлялся, крепко обнимал Наруто за шею и отвечал на поцелуй. Глаза привыкли к темноте, и Наруто видел, что веки Саске плотно сомкнуты, из-за чего вокруг появились едва заметные линии морщин. Он погладил Саске по взмокшей пояснице и прижался к нему бедром — ощущения были почти болезненные.
Их отношения начались рано, настолько рано, что это можно было назвать ненормальным. Сперва были только драки, плавно перетекающие в бессмысленную тесную возню, в конце которой Наруто обычно наваливался на Саске сзади и прижимал к полу, а потом получал за это локтем в нос. С годами пришла изобретательность, обнаружились фильмы, журналы — Наруто очень нравилось, как Саске произносил «нельзя», имея в виду «нам нельзя, но мне нравится». Взрослые вели себя более чем сдержанно, редко обнимали или даже трепали по волосам — недостаток в прикосновениях Наруто и Саске компенсировали с лихвой, и наслаждение такого рода вызывало опасную зависимость.
Белые пальцы Саске задирали оранжевую футболку. Он толкнул Наруто в плечи, целуя агрессивнее и злее. Узумаки сделал шаг назад, запутался в валяющейся на полу обуви и едва не упал. Саске больно схватил его за локоть, пытаясь удержать, и они оба рухнули на колени. Воздух был пропитан отвратительным запахом старой ткани, огромное серое пальто обхватило Наруто со всех сторон, тяжело обрушившись с вешалки. Он хотел освободиться и рассмеяться, но в этот момент двери шкафа грубо распахнулись, и в лицо Наруто ударил невыносимо яркий солнечный свет.
***
Наруто сел на кровати, стремительно сбрасывая с себя одеяло. Из открытого окна веяло легким, почти уже осенним холодом, а старый дом наполняли скрипы и шорохи. Бродячий дух старины прогуливался по коридорам, разглядывая забытые фотографии, забытые обесценившиеся вещи — давно хозяева спят под зыбким покрывалом сырой земли. Прозрачная темнота опутывала закрытую комнату, ее черная паутина скапливалась в углах, и Наруто почувствовал испуг — он не помнил, когда успел заснуть и спал ли он.
Проклятые сны, проклятые воспоминания — он уже не мог отличить правду от игры чересчур живого воображения. Теперь он понимал, что Фугаку и Итачи говорили всего лишь о посещении кладбища, но дурные предчувствия все равно не покидали его.
Наруто было плохо. Он потянулся к своей сумке за лекарствами, прописанными психиатром, но ничего не нашел. Он выругался, когда вспомнил, что забыл все препараты дома. Мертвая тишина стояла над округой: ни пения птиц, ни трели цикад, ни даже шороха листьев. Листья земляники, укутанные туманом, далекие желтоватые небесные огни — над городом, что был за много километров отсюда. Наруто отвернулся от окна и поднялся с кровати. Голова закружилась от резкой смены положения. Он открыл дверь и посмотрел в коридор. Зеленые перистые тени лежали на полу, и в лунном свете был заметен беззвучный ход маятника сломанных часов.
Киба писал, что это место изменилось, что оно больше не такое, каким было когда-то, — но он ошибался. Сильно ошибался.
Наруто стоял в дверном проеме, широко улыбаясь темноте.
Это место всегда было одинаковым.
