Узы войны

— ...я выслежу их. — В полусумраке кабинета маленькая серая фигура почти не была видна. — И убью. — Будь осторожнее, Рукх. — Гранд-адмирал провел ладонью по груди своего белоснежного кителя, разглаживая ему одному заметные складочки, и поднял взгляд. — Сейчас мятежники непредсказуемы. Потеря джедая Джарруса полнит их отчаянием и одновременно силами. По имеющимся у меня данным джедай Бриджер неоднократно подступал к тому, что Одаренные называют Темной стороной. Встреча с ним может убить тебя. — Значит, так тому и быть. — На последнем слове из горла Рукха вырвалось приглушенное рычание, а бледные глаза отчетливее наполнились с трудом подавляемой яростью. — Умереть в бою — честь для меня. Траун едва заметно покачал головой. — Ты нужен мне, Рукх, — произнес он; черты его лица остались строгими, но голос не кольнул привычным холодом отстраненности, с каким он обычно отдавал окружащим приказы. — Война далеко не окончена. Ты это знаешь. И ты знаешь, насколько ты важен. Ногри снова утробно зарычал, но голова его опустилась. — Да, мой господин. Он ожидал услышать «можешь быть свободен», но вместо этого Траун поднялся из-за стола и обошел его вокруг. — В твое отсутствие, — он говорил так ровно и тихо, что Рукху показалось, будто ветер шелестит в высокой траве его родной планеты, — мятежник Фалкрум запрограммировал двух сторожевых дроидов на то, чтобы убить меня. На Атоллоне джедай Джаррус призвал могучее древнее существо в надежде, что оно раздавит нас. Мятежники никогда не дрались честно, Рукх. То, что для Рукха являлось оскалом, а для людей — легкой улыбкой, коснулось губ адмирала, когда он добавил: — Как и имперцы. Война не бывает честной и справедливой, а твой бой с ласатом и той, что называет себя мандалоркой, был частью войны. Но в том, что произошло дальше, нет твоей вины. Рукх растревоженно зашипел и припал к полу, стоило господину упомянуть его унижение. Он должен был умереть в том бою, он был уверен, что умер, но только чтобы очнуться и осознать, что жив — и опозорен навсегда. — Я говорю о случившемся не в качестве наказания за проигрыш, — алые глаза предостерегающе блеснули, — а в желании дать совет. — Я понял вас, мой господин, — проскрипел Рукх. — Тогда позвольте мне сравнять счет. — Я позволю. Траун отвернулся к столу и вдавил кнопку, открывавшую ящики хранения. Послышался звук перебираемых предметов. — Но прежде я бы хотел познакомить тебя с одной традицией моего народа. — Гранд-адмирал обернулся, сжимая в руке что-то тонкое. — Возможно, она поможет тебе. Он не сказал, чем или отчего, но подошел ближе и вдруг присел на одно колено, становясь одного роста с Рукхом. Тот недоуменно попятился — господин отчего-то угрожает? Напротив, выказывает снисхождение или даже жалость, раз так пригибается? — Мой народ знает многое о ритуальных узорах. — Гранд-адмирал снял серый колпачок, обнажая у палочки, сжимаемой в руке, тонкое золотистое острие. — Как и твой. Ноздри Рукха коротко вздрогнули в знак согласия, бледный взгляд не отрывался от мягкого на вид острия. От него слабо тянуло красителем. — Вместо дальнейших разговоров и споров о том, когда следует действовать, я бы хотел показать тебе один узор,. — Ладонь с красящей палочкой не двигалась вперед, ожидая ответа. — Если ты позволишь. Рукх изумленно вскинул взгляд, но от Трауна не пахло насмешкой. Напротив, его взгляд оставался так же серьезен, как и всегда. Внутри зашевелилось тянуще-тошнотворное нежелание — нежелание еще раз почувствовать липкую краску и не менее липкий ужас, но Рукх глухо клацнул зубами и подобрался к господину поближе. Господин никогда раньше не проявлял жестокости. Тем не менее от прикосновения мягкого острия Рукх поначалу растревоженно зашипел, но очень быстро замолчал, замер и позволил Трауну делать то, что он делал. Тот наносил на скулы резкие, отрывистые линии твердой рукой, повернув острие плоскостью, а затем по его велению самый кончик вился вокруг век. Золото расплывалось вокруг кожаных наростов на передней части головы, очерчивало нижние дуги глазниц, стекало по сторонам шеи и сплавлялось в тугие узлы на плечах, затем снова капало по лбу и собиралось в тенях вокруг костного венца. Рукх даже затаил дыхание. Он много раз смотрел, как господин окружает себя предметами искусства, но никогда не видел, чтобы тот творил сам — разве что наносил каждое утро багряные линии под глазами. От этого воспоминания сначала в голове возник вопрос, а затем в груди вновь засел страх, но ногри сдержал себя: воин не показывает слабости. Тем временем золотые рисунки крепко переплелись под ключицами, Траун коснулся мягким острием плотной, грубоватой кожи ногри еще пару раз и опустил руку. — Почему этот цвет, мой господин? — прошелестел Рукх, оглядывая собственные плечи. — Для моего народа этот цвет является цветом живущей звезды, но вместе с тем символизирует продолжающуюся войну, — ответил Траун. — Ибо ныне война ведется меж звезд и лишь когда звезда твоего противника угаснет, он будет поистине повержен. Рукх опасливо прищурился. — Ваш народ имеет власть над звездами других? — Это образ, — отозвался Траун. — Образ, неразрывно связанный с паттерном узора. Такие узоры раньше наносил мой народ, когда шел в неравный бой, дабы поднять мораль и укрепить веру в то, что победа возможна. Сейчас используют лишь линии под нижним веком. Золотой цвет символизирует жизнь и войну, изгибающиеся линии — все пути воина, которые тот может избрать. Узлы являют собой преданность воина своему делу, своей судьбе: фиксацию, вечную верность. На Общем языке правильным переводом их названия стало бы «узы брака с войной». — Узы брака с войной, — повторил Рукх. Тонкий язык выскользнул между зубов и смочил губы, будто пытаясь слизнуть с них звук. Едва уловимый, тончайший запах краски витал в воздухе, смешивался с терпко-сладковатым ароматом его господина. Рукх еще раз осмотрел свои плечи, а затем проворно стянул со стола Трауна датапад и склонился над выключенным экраном. Бело-желтое золото хищно рассекало и без того острые скулы, тускло блестело в складках кожи, стягивалось в узлы помельче под костяным венцом. Впервые Рукх почуял угрозу, исходящую от такого цвета. Он поднял взгляд. Проследил карминовые линии под алыми глазами господина. — Я думал, цвет войны для вас — багряный. Легкая оскал-улыбка вновь коснулась губ Трауна. — Отнюдь, — сказал он. — Это знак расставания и скорби по тому, кто больше не идет в бой плечом к плечу. Багряная подводка символизирует слезы, смешанные с кровью. Рукх не стал спрашивать о большем — чутье подсказывало, что он и так зашел туда, куда не следует, и терпение господина испытывать не стоит: его запах и так слабо изменился. Казалось, господин тоскует, но по чему — ногри не знал. Он еще раз опустил глаза на темный экран датапада и оскалился на собственное отражение. Оно не только выглядело более угрожающим. Что-то в нем было еще, что-то... необычное, нездешнее — то, что господин назвал бы высоким. — Я убью их, — поклялся Рукх, поднимая голову и устремляя взгляд на Трауна. — Убью их в вашу честь.