Никаких колец

      Как говорила Бьянки, существует три типа женщин: те, кто хотят замуж; те, кто был бы рад выйти замуж; и те, кому и так, в принципе, не плохо живется. Среди семьи Вонгола такие женщины были. Хару была из первого типа, Киоко — из второго, Хром относилась к третьему.       Так, благодаря своему настырному желанию, Хару выскочила замуж в двадцать пять, решив, что ее любовь к Такеши сильнее, чем любовь к Саваде. Киоко дотерпела до двадцати семи и была безумно рада, что Тсунаёши решился-таки поднять их отношения на новый уровень. А Хром… она просто приходила домой, целовала своего мужчину в висок и валилась без сил на кровать, даже не думая о том, что что-то могло быть иначе.       Последнюю совсем не сводило с ума, что ее мужчина не водил ее в рестораны, не проводил с ней романтические уикенды. Ей было хорошо от того, что он крепко сжимал ее в объятиях, целовал ее в плечо, когда сам возвращался с миссий, играл для нее одной на фортепиано.       Их отношения в принципе были для многих постановкой из театра абсурда. Хоть с возрастом Гокудера изменил свою фанатичность на беспрекословную разумную преданность, во всем другом он оставался подобный своему Атрибуту: разрушающий все на пути семьи, неудержимый, яростный. И Хром тоже не отставала от курса на кардинальные изменения. Она стала более открытой для Хранителей, более опасной — для врагов, более желанной — для Варии, более родной — для девочек. И вот когда они сошлись, такие разные, многие крутили пальцем у виска.       Сначала они ходили на встречи с другими семьями втроем: Савада, Хаято и Докуро. Тсуна был как глава семьи, Гокудера — как его Правая Рука, а Хром просто потому что она единственный Хранитель женского пола в Вонголе. Другие семьи, почему-то, ценили наличие женщины в рядах защитников.       Потом, спустя полгода или немного больше, на встречи стали ходить без Тсуны: окружающим было достаточно того, что к ним приходили Правая Рука Вонголы и женщина Вонголы. К чему было это глупое обожествление ее положения, Хром не понимала никогда.       Так или иначе, на встречах и приемах их видели всегда вместе и считали, что это хороший дипломатический тандем в Вонголе. В таком же ключе говорили о тандеме Облако-Солнце на поле сражения.       Аркобалено шутили, что таким тандемом когда-то были и Лар Милч с Колонелло, но вот только Бьянки настырно относила эту безумную женщину ко второму типу, но никак не к третьему. Бьянки вообще говорила, что лучше жить как Лар — с любовью в сердце, чем как Миура — с любовью, жалом саднящей в пятой точке.       Сам же Хаято плевал на эти разговоры с высокой колокольни. Ему было комфортно работать с Хром, а ей — с ним. У них не было недоговорок, каких-то непоняток, у них не было опасений, что кто-то из них двоих оплошает.       Ему было чуждо так же чувство привязанности, о котором вечно разглагольствовал Шамал, заходя к нему на кружечку чая. Да, ему не нравилось по-началу, что Хром часто ходит на задания с Варией, но потом он к этому даже как-то привык. Ведь что было главным? Главным было то, что она после этих заданий приходила в их общий кабинет, садилась без сил на диван и говорила, что больше никогда не будет работать с Бельфегором или Луссурией.       Но каждый раз шла и работала. Возвращалась и говорила, что больше никогда не.       Со временем Хаято приноровился укрывать ее пледом, чтобы она не просыпалась, когда он к ней подходил. Спустя еще пару месяцев, когда или он или она гнались за самыми опасными заданиями, Гокудера решил, что его комната явно ближе, чем ее. Да и вообще, нет ничего прискорбного в том, если они уснут рядом, свалившись от усталости.       Иногда Хром позволяла себе женские слабости и шантажировала Гокудеру. Она использовала свою усталость, мигрень, подвернутую лодыжку как аргумент, чтобы он принес ей чай, плед, ту-сумочку-с-27-авеню.       А Хаято велся, словно сам того хотел. Хотя холодно оправдывался перед сестрой, что его совсем не напрягают такие просьбы Докуро, и даже если бы она сама попросила его о подобном, или Хару, или Киоко, или сродная(п/а: удочеренная) сестра бабушки Ланчии, то он бы не отказал ей в этом.       Когда они ехали с задания на служебной машине, и Хром отключалась от накатывающей на нее усталости, Гокудера позволял иллюзионистке засыпать головой у себя на коленях, сам между пальцами перебирая ее жесткие крашенные черные волосы. Ему казалась это даже правильным, что она позволяет ему со своей стороны такую фамильярность, в обмен на то, что он прикрывал ее на поле сражения.       Хром позволяла себе тоже чуть больше, чем могла. На юбилейных вечерах, которые посещала Вонгола из чувства долга, она чаще других уводила Хаято на танец. Ей не казалось это чем-то запрещенным: два Хранителя, дипломатический тандем, мужчина и женщина… что в этом такого?       Но даже Шиттопи-чан говорила, что это уже перестает быть похожим на «рабочие отношения».       — Не «рабочие отношения»? А что тогда? — иллюзионистка недоумевала, или просто делала вид.       — Роман? — между делом спрашивала Бьянки, откидывая волосы за плечо. — Флирт?       Хром с таких заявлений лишь тихо смеялась: тесные отношения были явно не для нее, про такое чувство как «любовь» она забыла где-то в шестнадцать, когда эмоции после предательства Мукуро улеглись, а в девятнадцать поняла, что секс не такая уж и важная вещь в отношениях — одно без другого может существовать в обоих направлениях. Поэтому девушка уже давно поставила на своей жизни крест, решив, что образ «карьеристки» ей идет больше.       И она никогда бы не подумала назвать их «рабочие» отношения с Хаято романом, пока он сам не предложил это сделать.       Это случилось тогда, когда, казалось, нет ничего обыденнее, чем сидеть после изматывающей миссии на диване, держать в одной руке чашку чая или сигарету, медленно качать головой в такт музыке, льющейся из старенького потрепанного магнитофона.       Просто в один момент, когда Хром словила на себе взгляд Хаято за пеленой выпущенного изо рта сигаретного дыма, она подумала, что, наверное, эти зеленые глаза покорили бы многих женщин. А если примешать к этим глазам его горячую итальянскую кровь, прыткий ум и красивое тело, то очередь лежащих штабелями девушек увеличилась бы в несколько миль моментально.       — Знаешь, а может они и правы, Хром.       — В чем?       — В том, что у нас чертов роман.

«Иначе бы я не волновался за твою жизнь каждую секунду». «Иначе бы я не волновалась за твою жизнь каждое мгновение».

      — Ты так думаешь?       У Хром взгляд почему-то становится затуманенным, но Гокудере это даже нравится. Нравится, что она ловит наслаждение от этого мгновения, что запах его сигарет заставляет ее расслабиться, а его голос — свести коленки. Хаято нравится, что его слова вызывают в Хром эмоции, вызывают эту природную розоватость щек.       — А ты нет?       Ему почему-то хочется именно в эту секунду коснуться ее жестких крашенных волос, которые до сих пор торчат в разные стороны, хочется скользнуть пальцами по нежной холодной коже.       — Иначе я бы не спрашивала.       Ей кажется, что именно сегодня они позволяют себе чуточку больше, чем обычно. Раньше их фамильярность не переходила мнимых границ, но сегодня что-то было не так: и прикосновения Хаято интимнее, и голос томнее, и музыка романтичнее. Хром смотрит внимательно на его лицо, и оно почему-то кажется ближе, чем раньше.       — Это легко проверить.       Хаято оказывается рядом с ней слишком быстро, как ей кажется. Но на самом деле, он медленно придвигался к ней все это время. Околдованный ее взглядом, кожей, запахом, Гокудера, казалось, сходил с ума. И почему-то слова Бельфегора царапают сильнее: «А малышка Докуро плоха не только на поле боя!» и его противное «Ши-ши».       Их поцелуй не походит на те, которые показывают в мелодрамах, которые иллюзионистка смотрела в далеком юношестве вместе с девочками. Он не сладкий, не медленный, и музыка воспринимается совсем по-другому.       Когда Гокудера целует, сразу становится горько из-за привкуса сигарет на его языке, кисло из-за лимона — на ее. И Хаято не целует нежно, едва касаясь, он целует крепко — так, чтобы точно не отвертелась, чтобы ответила и погрузилась в эту негу с ним.       Хром отвечает с не меньшей отдачей, и это очень радует мужчину. Радует, что она зарывается своими пальцами ему в волосы, радует, что она вдыхает носом его аромат, пусть они оба до отвращения пропахли кровью и потом.       Их поцелуи не невинные, но и не доходят до грани порнографии, смотря на которые со стороны хочется проблеваться. Хром старается сделать хотя бы вид, что не готова отдаться Хаято сейчас здесь, на диване, когда они устали хуже рабочих мулов. Хром старается быть чуточку тише, когда Хаято кусает ее за шею или ключицы. Хром старается, правда.       Но Хаято делает все для того, чтобы она не сдерживалась, чтобы она открылась сейчас для него — и только. Он целует ее, сжимает, зарывается пальцами в ее волосы — до ужаса жесткие и давно сожженные краской. Он кусает ее шею и ключицы, а потом зализывает покрасневшие места. Почему-то Хаято не сомневается, что утром она будет смотреть на них в зеркало и очерчивать пальцами контуры.       Но музыка на магнитофоне кончается, и Хаято очень злит, что Хром заканчивает их поцелуй. Его злит, что она выбирается из его объятий с кошачьей ловкостью.       — Ты думаешь, это роман?       У нее сбито дыхание, ее щеки — пунцовые как никогда раньше. Она не может отдышаться, но даже не спешит запахнуть рубашку, которую Хаято расстегнул на половину.       — Не могу дать этому определение.       Он сам взвинчен, и говорить нормально для него нонсенс. У Хаято едва ли получается удержать голос ровным, чтобы не пискнуть, не рыкнуть, выдав нервозность, злость и негодование.       — А если от твоего ответа будет зависеть исход?       Она мнется, но через мгновение распахивает рубашку, напрочь забив на смущение. Ее смешанная кровь, наполовину итальянская горячая и наполовину японская таинственная, играла с ней злую шутку, требуя и продолжения, и некой ясности.       — Если бы я проходил тупую классификацию сестры, я относился бы к третьему типу.       Хром этого ответа вполне достаточно. Потому что в этой «тупой классификации» она тоже в третьей категории. Как говорит Бьянки: «женщины, которые не хотят замуж, просто не нуждаются в узаконенных отношениях». И когда Хаято поднимается с дивана и прижимает ее к себе, иллюзионистке кажется, что в их «отношениях» не так много изменится, если они примут факт некого романа.       — Тогда мы с тобой одной крови.       Хаято кажется, что он впервые за долгое время хотел женщину. И не просто ее плоть, а хотел ее целиком, без остатка. Он желал ее в постели: на нем, под ним; рядом; внутри. И поэтому когда он целует ее обнаженное тело, ему кажется, что теперь его жизнь станет чуточку ярче. И, кажется, за опасными заданиями они оба будут гнаться меньше.       А Хром впервые за долгое время не смущается мужчину, не берет инициативу в свои руки, чтобы закончить быстрее. Она утопает в ощущениях, почему-то думая, что если бы она была немного решительнее в прошлом, то может быть у них что-нибудь и получилось.       Но потом Хром думает, что это все ей на самом деле не нужно. Достаточно и просто рядом, просто молча, просто здесь. Она впускает его в себя, не только в тело, но и в душу, позволяя заполнить ее до краев, не жалея на это ни капли … совести, … желания, …жизни.

***

      Она никогда не думала о том, чтобы носить обручальное кольцо, носить его фамилию, «жить долго и счастливо». Ей просто хватало того, что он возвращался с миссий живым и устало целовал ее в плечо.       Савада сетовал на то, что его Хранители слишком ответственно относятся к своей работе, что срываются на самые опасные задания одни или с Варией за пазухой, не берут толком с собой свои натренированные отряды. Ему бы радоваться тому, что его Туман и Ураган вот уже шесть долгих лет пара, что новое поколение Вонголы уже начинает уверенно ходить, а он все негодовал, что его Туман и Ураган никак не переступят границу между «романом» и «жизнью».       Ведь даже он, Никчемный Тсуна, это сделал.       Он никогда не думал о том, чтобы окольцевать ее, сделать своей, увидеть ее в белом платье. Ему просто хватало того, что она возвращалась домой с миссий живой и устало целовала его в висок.       Бейсбольный придурок и торфяная башка все время твердят ему, что шесть лет — большой срок, что пора бы уже сделать следующий шаг, создать семью и бла-бла-бла. Хаято не слушал их, считая, что у них с Хром все еще «роман», что они еще узнают друг друга, познают, разбирают на кусочки, смакуя каждый из них.       Хаято вообще кажется, что эта женитьба нужна всем вокруг, но не им двоим.       Им ведь хватает просто делить жизнь пополам, без всяких там колец.