I go all in, in love and life But I can't take another sudden goodbye
Вы уже понимаете, что когда-то совершили ошибку: решив, что сможете выдержать отношения и друг друга. Наверное, это странно осознавать, что конец неминуем. Мэтт снова начинал искать источник проблем в себе, потому что в большинстве случаев — все отношения скатывались на дно из-за него. Сложно быть музыкантом, а еще сложнее — девушкой музыканта, который подвержен саморазрушению. Она знала об этом, кажется, даже больше всех понимала, что это будет не просто сложно, а очень сложно. И приняла его — такого странного, нестабильного, веселого, но временами утопающего в своих темных мыслях, которые были для всех загадкой. Впрочем, вряд ли кто-то хотел бы чувствовать все то, что переживает канадец где-то глубоко в себе. И вроде бы: причин для ссор нет, но она чувствовала, как теряет Уолста. Теряет его каждую минуту, секунду и мгновение. Мэттью же делал вид, что ничего не происходит, но нечто страшное и пугающее сжимало изнутри. Иногда мужчина просыпался посреди ночи от очередного кошмара, тихо вставал с кровати и уходил на задний двор дома, чтобы вдохнуть в себя ядовитый и успокаивающий дым сигарет. Он не понимал, что с ним происходит, не понимал, почему ему вдруг стало плевать на все вокруг, включая свою девушку. Она так долго терпела. Каждую выходку, очередную пьянку, ночи вне дома, смс от непонятных девушек, которые цеплялись к Мэтту, стоило тому напиться. Она даже сделала вид, что не знает о том, как Уолст проводит время, находясь вдали от дома. Не нужно быть великим сыщиком, чтобы обнаружить элементарное. И она просто закрыла глаза на все это, понимая, что секундная слабость после концертов — это просто неконтролируемое желание и нужда в сексе. Мэтт же не любил этих непонятных девиц, счет которых перевалил за десяток. Брэд пытался успокоить тем, что брат всегда находится под контролем, но невозможно посадить взрослого мужчину в клетку, уследив за каждым его шагом. Утешало лишь то, что он все равно был её — приезжал после тура уставший, исхудалый, вымотанный. Музыканту было достаточно обнять, уткнувшись носом в волосы, бормоча о том, как он скучал и любит, как она сразу же прощала, потому что любила. А потом она осознала, что перестала понимать, что с ним. В голову лезли мысли — понимала ли вообще? Мэтт стал молчаливым, возвращался домой к ночи, ссылаясь на репетиции и запись альбома. Иногда он сидел в гостиной, сгорбившись над тетрадкой, куда записывал какие-то строчки, которые потом могли стать настоящей песней. Она любила наблюдать за тем, как он тихо наигрывает мелодию, напевая себе под нос что-то непонятное. Даже в тот момент, когда они ругались, он все еще любил ее, не думая, что вскоре она уйдет. Уйдет так же, как и другие. Уолст не успел ничего понять, пустив все на самотек. Со временем из дома пропали ее вещи, а вместе с этим — какая-то часть души и сердца музыканта. Мэтт всеми силами пытался не думать о том, что виноват. Как мог отвлекался от дурных мыслей, увлекающих за собой в пучину депрессии, которая точно была ему не нужна в данный момент. Музыкант проводил целые дни на студии, потому что не хотел возвращаться в опустевший дом, где его ждал только Бадди. Осознание того, насколько был важен человек, пришло лишь в то мгновение, когда ты его потерял. Первое время Мэттью по привычке ждал звонков или смс, с некой надеждой заглядывал в телефон, когда тот оповещал хозяина сигналом. Странная и глупая привычка, которую никуда не деть. Опять в жизнь вернулся алкоголь, потому что только он мог отвлечь от всего, что творилось внутри. Ребята из группы видели, что с фронтменом явно происходит что-то не то, но не вмешивались, зная о любовных неудачах своего друга. Брэд, как старший брат, волновался за Мэтта, понимая, насколько близко принимает все к сердцу младший. — Все образуется, — говорил он, протягивая вокалисту открытую бутылку пива, — и песни, что ты показал, они шикарные. — Басист подмигнул, похлопав брата по плечу. Ребятам было спокойнее, когда у Уолста была надежная девушка, которая способна если что отрезвить правдой, но в то же время укрыть от проблем. Сердце в груди болезненно сжалось, когда Мэтт вспоминал зиму 2016 года. У группы был длинный тур: сначала Европа, потом Россия. Мэттью переживал ужасно, потому что во многих городах не бывал никогда, а еще это глупое волнение, что на концертах люди не оценят новые песни из альбома. Ребята много репетировали, а однажды девушка была проездом в Торонто, где проходил кино-фестиваль. Мэтт тогда приехал к ней в отель бледнее снега за окном. И девушка буквально несколько часов вытаскивала его со дна, на которое он сам упал. Я приехал тревожный, разбитый переживаниями из-за предстоящего тура. Мне было сложно думать о чем-то еще, кроме как своего неминуемого позора. Странные мысли для человека, который уже пару лет выходит на сцену с Three Days Grace, но это все последствия ОКР. Когда мозг находит причины для паники, куда более существенные, чем микробы вокруг. В этом странном отеле, полупустом номере, где толком не ловила сеть, она все равно ждала меня. И не знаю, как ей удавалось за короткий отрезок времени привести меня в норму, заставляя двигаться дальше. Ее ладони на моих щеках, тихий шепот, успокаивающий волнение… теплые объятья, будто она способна укрыть двухметрового канадца от всего. И только перед американкой я позволял себе быть таким, какой я есть — неуверенным в себе, загнанным в угол, иногда слишком слабым и сломленным, но она все равно любила меня. Самозабвенно. Время лечит — так говорят все те, кто пытается успокоить себя и других. Мэтт же чувствовал себя странно, особенно когда начал записывать песни с группой, пытаясь сделать вид, что все хорошо. Хорошо? Депрессия уже давно поджидала где-то за углом, но Уолст умудрялся обойти ее, но это до расставания с девушкой. Теперь, кажется, ему даже нравилось всячески добивать себя. Опускаться все ниже и ниже.I have to ask cause I need something to last Too many times I've been left behind
Они встретились лишь спустя время, почти случайно, когда Мэтт с ребятами был проездом в городе, где жила девушка. Он и не думал, что столь знакомые места вывернут его наизнанку. Это не очень охуенно, когда ты едешь мимо магазинчиков, кафе, кинотеатров, в которые когда-то вы ходили вместе. Внутри что-то сжимается до такой невыносимой боли, что Уолсту хочется перестать все это видеть. Вырвать глаза, а лучше — стереть к чертовой матери память. Нервно кусая губу, Мэттью раскладывает необходимые вещи. До концерта еще есть время, а он, мазохист, выходит на улицу, чтобы выкурить парочку сигарет. Она даже не знала о приезде группы, не следила за обновлениями в Сети, она просто хотела жить так, будто не было никогда Уолста: его серых глаз, лукавой улыбки, теплых объятий и ребяческого смеха. Не было его до жути приятного запаха, пробирающего до кончиков пальцев. Она еще долго пыталась стереть этот табачный аромат с постельного белья, вещей, но, кажется, Мэтт Уолст поселился где-то глубоко внутри. Ее это пугало, поэтому было настолько сложно собрать вещи музыканта, забрасывая подальше в шкаф, чтобы не было соблазна снова окунуться в эту пучину воспоминаний, таких сладких и пьянящих, но доставляющих боль. И любой мужчина или женщина, которые пытались раскрутить на отношения, воспринимались как нечто чужое, инородное. И девушка решила, что никогда не встретит Мэтта, ведь он где-то далеко, там — в своей Канаде, но судьба подготовила для нее сюрприз, когда она решила пройтись по магазинам, чтобы прикупить хоть немного еды, а еще нужно обновить гардероб. Сестра сказала, что шопинг поможет, но это бред собачий. И когда американка шагала со стаканчиком кофе, думая о том, что это самое бесполезное занятие, когда она вчера позвонила старому знакомому, чтобы назначить сегодня встречу после последнего их вечера в ресторане, когда она почти забыла о том, что в мире все еще есть блядский Мэтт… Взгляд. Один лишь взгляд глаза в глаза. Девушка узнала бы Уолста даже со спины, а тут он стоит возле какого-то клуба, выкуривая свою чертову сигарету. На какое-то мгновение ему кажется, что он поехал крышей, потому что начал видеть Ее в других девушках. Свихнулся. Сошел с ума. К горлу подступил комок, дыхание перехватило, живот сжался сильнее, будто через пару секунд музыкант спрыгнет с самого высокого обрыва, в эту ждущую и манящую темноту. — Привет, — выдергивает из мыслей ее голос, — не думала, что встречу тебя. Мэтт сглатывает, хочется смотреть и смотреть на столь знакомое лицо. Цепляться взглядом за эти родные глаза, за изгиб ее губ, за скулы, ямочки на щеках. Запомнить. Он давно понял, что не сможет отпустить, но и не сможет вернуть. — У нас сегодня концерт, — говорит Уолст на автомате, — новый альбом записали недавно. Приходи. Господи, что ты делаешь? Идиот. Зачем? — Не могу, — отвечает она, — у меня сегодня дела. Никак не могу перенести. Можешь. Еще как можешь. — Нам нужно поговорить, — бросает он, с трудом заглядывая в глаза девушки, — очень нужно. И зачем он тянет ее в помещение, будто бы наедине станет проще? Нет. Идиот. И после быстрого и непонятного монолога о том, что он все осознал, что ему очень тяжело, невыносимо сложно без нее… — У меня появился… мужчина, — врала она, понимая, что пока ничего не ясно, но вроде бы это слабая надежда на что-то нормальное и полноценное. На что-то лучшее, чем отношения с Мэттом Уолстом. Музыкант как-то натянуто улыбается, пытаясь тут же уйти подальше от этой глупой темы. Зачем ты ей это все сказал? Зачем? — Я рад за тебя…. Ладно, мне пора, — последний взгляд на ее лицо. На ямочки. Глаза. Не думать о том, что кто-то другой теперь просыпается с ней по утрам, видит ее тонкие запястья на своем поясе, кто-то зовет ее по имени, утыкается в волосы… Мэтт с радостью сейчас бы взвыл, но единственное, что он делает — возвращается в гримерку. Пару секунд молчит, ощущая, как последняя надежда и шанс на спасение его чертовой души, умирают. Прижимается лбом к стене. Все пройдет. Сколько раз тебя бросали, Мэтт? И в этот день он пел так, как никогда раньше. Кажется, что скоро выплюнет легкие, а связки разорвутся. Такая приятная боль, растекающаяся по всему телу. Он так устал от всего вокруг, от себя самого.Deep, deep down inside Tell me… Will you love me or leave me forever?
Она уже привыкла не брать трубку, увидев на экране код Канады. Выбросить из настоящего своего бывшего, когда он не может тебя преследовать, намного проще. Жизнь налаживается, верно? И она бы так и жила в своем мирке, если бы не странное сообщение. «Возьму трубку. Это Нил» — Прости, что так поздно, — знакомый голос звучит как-то странно, — но… я думаю, что тебе нужно знать… Сначала она морщит нос, бормоча, что Мэтт мог придумать что-то получше, чтобы поговорить с ней, потому что звонил буквально полчаса назад. Уолст снова записал какое-то голосовое сообщение, которое она не прослушала, потому что это все бред. Откуда он вообще узнал ее новый номер? Как? - … это шутка? — снова задает она вопрос, — куда приехать? Зачем это все? Она до конца не понимает, что случилось, не верит, но Нил, его голос, интонация. Ударник не стал бы играть на чувствах, поэтому руки подрагивают. Это просто невозможно. Сон. Плохой. Ужасный.***
Она не понимает, почему прилетела. Почему она не поверила в этот бред. Это просто не может быть правдой. Не может. Девушка именно поэтому с замиранием сердца выходила из самолета, а потом прямиком на такси. Все это время в голове миллион мыслей. Неужели, если бы это была правда, то она не почувствовала? Горло пересохло, в животе и где-то между ребер начинает тянуть, когда она все же включает это чертово голосовое сообщение. Прошло же всего двенадцать часов. «Я просто хотел сказать, чтобы ты когда-нибудь послушала песни. Может, ты не захочешь видеть меня никогда, но я записал их еще тогда… и я хотел бы, чтобы ты их послушала. Это важно для меня. Очень важно. Да, я немного выпил, так бы вряд ли что-то путное записал, тем более не стал бы снова звонить тебе. Глупый Мэтти». Сердце в груди ухает так, будто сейчас порвется на части. Это не может быть правдой, потому что… — Нет, нет, нет, — бормочет девушка, набирая номер, но на том проводе тишина. Возьми трубку. Чертов идиот. Возьми же ее. Такси мучительно медленно едет к знакомому дому, а девушка все ждет, что через пару секунд Мэтт перезвонит, сказав, что это все шутка. Глупая шутка, такая же глупая, как он сам и его выходки. Следующие десять минут кажутся замедленной съемкой фильма. Нил мрачнее тучи, голос Брэда откуда-то, кажется, он на заднем дворе… Ударник поджимает губы, обнимая девушку, хотя до этого они никогда не были настолько близки. И слезы сами собой начинают жечь глаза, обжигая затем щеки. Это просто глупая шутка. Глупая шутка. Ее душат рыдания. Жадно хватает воздух, ощущая, что еще немного и точно упадет, потому что ноги сами собой подкашиваются. Если бы не руки Сандерсона, то девушка точно бы сейчас находилась где-то на полу. — Он выпил, кажется, не спал после концертов… хотел проветриться… Слова сливаются в шум. Авария. Скорость. Господи, если бы можно было сейчас умереть, то она бы это сделала. Прямо в эту секунду, потому что вдруг все встало на свои места. Все стало так ясно и понятно, но поздно. Ударник тянет какую-то тетрадь, когда американка почти успокаивается. — Это его… — бормочет Сандерсон, кусая губу. Сколько в нем силы и стойкости? Эта злосчастная тетрадь, куда он записывал строчки песен. Девушка все еще не может поверить, но… рядом оказывается его мама, которую она видела лишь на фото. Женщина сжимает крепко руку Брэда, который, кажется, бледнее стены. И Мэтт так похож на мать. Был похож. Снова сердце стягивает от ужасной боли, а глаза упираются в строчку из песни: «Will you love me or leave me forever?»