По следам предательства

      Редкий охотник не сможет найти обратной дороги в лесу, в котором находится его домашний очаг. Как обычно, он в полной уверенности покинет свой домик ранним утром, идя по давно вытоптанной тропинке к раскинувшей свои широкие, зелёные крылья поляне, где флора и фауна дарит свои плоды простому, доброму человеку. Прежде чем навести дуло винтовки на мирно пасущегося вапити, он поблагодарит природу за возможность проживать в её диких лесах и кормить здесь свою семью. Раздастся выстрел, могучее животное резко встанет на дыбы, зашатается, а затем с грохотом, распугавшим мелких, жующих по близости травку грызунов, упадёт наземь. Ужин будет славным. Осталось отправиться домой со своей добычей, услышать счастливые крики детей и увидеть мимолётный взгляд жены, чтобы в очередной раз напомнить самому себе, что ничего большего от жизни не нужно. Он доволен тем, чего достиг честным трудом. О большем и мечтать не смеет.       И вот, он вновь идёт по изученной до последнего камешка дорожке, впереди виднеется обычная развилка, и чтобы вернуться в свою скромную обитель, нужно непременно завернуть направо. Так он и поступает. Мелькают знакомые деревья с зарубками, сделанными его рукой, из года в год растущие кусты и неподвижно лежачие камни… Через несколько минут создаётся ощущение, будто он уже проходил это место, и в тот же миг перед ним вновь вырастает точно такая же развилка, которой теперь быть вовсе не должно. Что за чертовщина? Его уверенность заметно пошатнулась, и охотник ещё раз пошёл по нужному направлению, в этот раз частенько оглядываясь назад, как если бы причина столь странного обстоятельства скрывалась за его спиной. Когда же он повернул голову вперёд, то остолбенел, а его кожа быстро покрылась нездоровой белизной: опять развилка. Душа уходила в пятки. Ему стало плевать на добычу, на винтовку — он бросил всё и помчался со всех ног. Направо. Развилка. Налево. Всё то же. Свернул с тропы — не смог вернуться обратно. В один момент пропала сама дорога, а вместе с ней и огни родного дома с раздающимся внутри лучистым смехом. Собственный лес, который он знал, как свои пять пальцев, предал его. Лес, в котором кормился охотник, завёл ничего не понимающего путника в самое своё сердце, где отныне несчастный будет блюсти своё одинокое существование.       Редко когда у людей, мирно бредущих по улицам города, родная земля пропадает из-под ног, и они летят навстречу неизвестности и переменам, куда буквально кинула их судьба-злодейка. В подобные минуты простые смертные, навеки отречённые от пути назад, либо теряют головы и сходят с сырого пласта в совращающие пучины ада, не в силах привыкнуть к наступившим изменениям, либо через страдания пытаются обрубить последние корни, связывающие их с прошлом, и тем же топором прокладывают себе дорогу в будущее. Переносят столь болезный кризис все по-разному: либо невыносимо беснуются, либо мучительно терпят, либо безудержно стонут. Тамплиер великого ордена, потерявший всякий сон последние несколько ночей, как раз невольно ступил на хлипкий мост, соединяющий прошлое с настоящим и будущим. Солнце и луна уже давно смешались в единое светило, влюблённое в его сердечные муки и не позволяющее надолго упиться расслабляющими грёзами. Тусклые, постоянно слипающиеся глаза оттенял бледный свет. Надвигалась очередная бессонная ночь.       Как быстро меняется жизнь. Порой люди так сильно гонятся за недостижимыми идеалами, пробегают мимо маленьких вещей, которые могли бы сделать их по-настоящему счастливыми, а после вязнут в болоте собственного заблуждения. Но они продолжают следовать за горизонтом, которого никогда не достигнут, прыгают к звёздам, до которых никогда не дотянуться, бегут за временем, которое им никогда не догнать. Если бы люди больше обращали внимания на то, что их окружает, а не на то, чего рядом с ними нет, они бы научились ценить и любить то, что у них есть, пока не потеряли и это. Тяжелее всего жить прошлым, которое люди пытаются воплотить в настоящее, они ищут нечто похожее на него, но так или иначе будет одна вещь, выбивающаяся из общего ряда. Невозможно найти одинаковые вещи или людей, досконально повторяющих друг друга во всех смыслах.       Именно эти мысли навещали Шэя длинными ночами, который трезво осознал тот странный, недавно неоправданно отвергнутый им факт, что ушедшая любовь не приносит былого воодушевления — она лишь травит, травит и травит задавленную душу, вынуждая её отталкивать необходимые вещи. С этим надо что-то делать, и чем скорее — тем лучше. Но как? Как избавиться от того, что ты берёг как зеницу ока и чему совсем недавно был готов поклоняться, как если бы простой идол снизошёл с небес и наслал на тебя озарение? Что может спугнуть призрака, выпускающего свои окровавленные когти каждую ночь при свете умирающей свечи? Даже собственная смерть казалась не так страшна от осознания всего ужаса, что творит это существо. Шэй слишком близко подлетел к огню, манимый его тёплым сиянием, и чуть не сгорел заживо. Он не знал, насколько больно ему будет. А теперь, когда его душу резали сотни тесаков, с лезвий которых капал горький яд, Шэй пожалел, что не остановился раньше.       «С этим надо что-то делать», — повторил он мысленно, садясь на край кровати и широко раскрыв рот из-за зевка. Ни снотворное, ни усталость так и не смогли приманить к нему сон, и, прекрасно осознавая, что очередная ночь не принесёт ему отдыха, Шэй решил хоть что-нибудь предпринять, дабы избавить себя от пытки. К сожалению, ни одна дельная мысль не приходила в голову, ибо в ней постоянно раздавалось раздражающее гудение из-за недосыпа. Тупо лежать на кровати и судорожно пытаться отыскать ответ на повторяющийся вопрос Кормак больше не желал. Пора прервать бег по замкнутому кругу и попытаться сделать хотя бы первый шаг, от которого будет зависеть и большинство последующих решений, — взбодриться. Шатающейся походкой ирландец доковылял до ванной комнаты, время от времени облокачиваясь на подходящие поверхности, обнаружил там тазик с давно отстоявшейся, прохладной водой и, ничуть не медля, сразу же облил себя ею с ног до головы. Его резко пробил озноб, дымка перед глазами в мгновение ока улетучилась, тело несколько раз сотрясла крупная дрожь, а коленки в быстром темпе стучали друг о друга… Хотя бы проснулся.       Простояв ещё несколько минут в холодной медитации, Кормак согнал с себя чувство окаменелости и чуть бодрым шагом покинул ванную, вновь возвращаясь в отделанную зелёными тканями комнату. Водные процедуры, можно сказать, завершились весьма удачно, и пусть тягучая слабость продолжала клонить его к мягкой перине, ирландец изо всех сил подавлял в себе вредное желание опуститься на кровать даже для того, чтобы ему было удобнее надевать штаны. Обычно утренний гардероб занимал у Шэя не более пяти минут, но сегодня ему потребовалось намного больше времени, а всё потому, что глаза часто сужались, мешая высмотреть в хаосе беспорядка нужный элемент одежды. Наконец, руки спрятались под кожей перчаток, полностью завершив комплект его наряда, и Кормак, пару раз прогнав воздух через лёгкие, мог сосредоточить внимание на главной проблеме.       Выбор плана действий оказался не так уж и велик, а точнее говоря, совсем скуден и алогичен. Причину своей душевной слабости и страха перед переменами Шэй находил лишь в одном: приходящем к нему призраке. Её гнёт невозможно было стерпеть, и, как бы внутри него не трепыхались тихие слова, что ничего менять не надо и можно жить с чувством отравленной любви, они стремительно гасли под упрямством усталости и тоски. Подумать только, совсем ещё недавно он блудным псом подлизывался к своей давно потерянной мечте, а буквально за пару ночей начал презирать её всем существом. В нём самом что-то изменилось. Но из-за чего, и приведёт ли это измение к чему-нибудь хорошему, он разберётся потом. А сейчас ему пора сжечь флаги тиранши, пока мерцание коричневых огней вновь не возобладало над ним.       Не собираясь тратить время понапрасну, Шэй решил примириться со своей совестью, сердцем, духом или любой другой вещью, не дающей ему покоя. Возможно, у него разыгралось воображение, ведь нормальный человек не станет беспокоиться из-за каких-то призраков, а тем более обвинять их в собственных грехах. Совершенно забыв о такой немаловажной вещи как завтрак, он отправился в Нью-Йорк с намерением отыскать там Джека Уикса и разузнать у него одну единственную вещь, которая могла бы спасти его из водоворота страха и верности. Правда, сначала его нужно было найти. И в этом ему успел поспособствовать Гист. Когда они вместе договаривались о ремонте корабля (что произошло во время беготни Кормака по городу), назначенного на завтрашний день, он между словом упомянул, что нужный Шэю тамплиер как раз засел на севере Нью-Йорка и навещает то пресловутого торговца, то судью-скупердяя и может кого-то ещё. Зачем именно —Кристофер не уточнял. Кормак искренне надеялся, что ему удастся застать Джека в городе, и в этот раз обойдётся без приключений, в которые ему «посчастливилось» попадать чуть ли не каждый Божий день.       На сей раз Шэю не пришлось долго петлять по грязным улицам и тратить время на ненужные и подозрительные расспросы. Проходя мимо какой-то таверны, ирландец, на счастье, услышал знакомый голос, а когда обернулся, то увидел стоящего у двери Уикса, как раз прощающегося с одним из своих знакомых. Бывают же совпадения. — Шэй! — одновременно и с удивлением, и с весельем воскликнул Джек, завидев старого товарища. — Я искренне рад тебя видеть. — Да, взаимно. — рассеяно ответил ирландец, пожимая его руку, а затем перешёл к самой сути своего появления, принеся в жертву некоторые правила этикета. — У меня есть к тебе дело. Ничего серьёзного, просто… Мне надо кое-что знать. — С превеликим удовольствием. Пройдёмся? — получив в ответ короткий кивок, Джек сдвинулся с места, а Шэй поравнялся с ним, ожидая того момента, когда друг настроится на новый разговор. — Итак, о чём ты хотел со мной поговорить? — Насчёт Хоуп Дженсен. — ирландца одарили недоумённым взглядом, и потому он тут же решил объясниться. — Я хочу знать, есть ли у неё могила. Если есть, то где? — да, объяснение не помогло. — Странные у тебя запросы, Шэй, но что делать… — задумчиво проговорил Уикс, а затем стал прокручивать в своей голове события, которые могли бы хоть как-то связаны с названой женщиной. — Боюсь, я ничем не могу тебе помочь. Даже не знаю, к кому отправить за этим вопросом. За мою жизнь ты первый, кто спрашивает о подобном. — Я догадываюсь… — раздосадовано вздохнул капитан, некоторое время тупо рассматривая кончики своих сапог. — Дьявол… — Почему ты, собственно, интересуешься? — У меня душа неспокойна. — Кормак поднял голову, и по его небольшим, но ярко выделяющимся мешкам под глазами стало ясно, что он не шутил. — Хочу… Даже не знаю, как это назвать. — горько улыбнулся Шэй, удивляясь собственной беспомощности. — Единственное, что ты можешь сделать, — прийти на место убийство. — разводя руки в стороны, посоветовал Джек. — Придётся… По счастью, это недалеко. — пробухтел ирландец про себя, а затем — уже вслух — обратился к Джеку. — Спасибо. Желаю хорошего дня. — И да, Шэй, — Уикс окликнул его, когда тот уже сделал несколько шагов в противоположную сторону, — не увлекайся этим. — Дже-е-ек… — недовольно протянул Кормак, уловив в голосе друга насторожённость, смежную с опасениями о подступающем безумстве.       Он ничего не ответил. Лишь пожал плечами, показывая абсурдность самой ситуации. Навряд ли он решил, что славный капитан, не раз выручавший орден своей смелостью и находчивостью, вдруг взял и сошёл с ума. Так, временные трудности, случающиеся у всякого человека в разные этапы жизни. Некоторые удачно преодолевают тяжёлые препятствия, и шагают дальше, воспринимая всё остальное как маленькие камешки на пути. Другие же поджимают хвосты, когда перед ними возникает такая громада, но чтобы от неё избавиться, они выбирают не всегда честные методы: спихивают проблемы на других, обвиняют их же в своих несчастьях, отворачиваются, будто никаких неприятностей и не существует. Бывают и печальные случаи. На некоторых эта неприступная с первого взгляда стена падает и задавливает маленькими кирпичиками-проблемами, после которых мало кто выживает… Джек надеялся, что Шэй будет покрепче и разорвёт напавшую на него трудность в мелкие клочья.

***

К даме не принято приходить с пустыми руками. Даже к мёртвой. Небольшой букет из простых полевых цветов сильно стискивали мужские руки, покрывшиеся холодными капельками пота. Тело судорожно тряслось, пронизываемое леденящим ветром, лицо бледнело, а глаза так быстро тускнели, будто перед ним витал настоящий призрак, забирающий у своего посетителя все жизненные силы. Сами стены узкого переулка давили на любого, кто проходил между ними, а человека, окропившего их, они просто уничтожали своими бесконечными, похожими друг на друга возгласами, сплетающимися в одно болезненное слово: убийца. Ничья другая смерть не трогала его так сильно, как гибель той единственной, к которой он пылал неземными чувствами, а те моменты, когда он находился совсем рядышком с ней, проходили так мимолётно и с настолько часто бьющимся сердцем, что опьяняло куда лучше ничтожного в сравнении вина. Но самое печальное в этой истории, что не огонь или вода навеки разделили их, а всего лишь печально сложившиеся обстоятельства, приведшие к кончине одного из прекрасных лебедей.       Шэй склонился к засохшим, почти слившимся с землёй пятнам крови, опустил рядом веточки с яркими, играющими всеми цветами радуги лепестками, а затем долго разглядывал сочетание тёмных и светлых оттенков, которые в очередной раз заставляли сердце утопать в слезах боли. Проглотив большой ком в горле, он начал говорить, в душе глубоко надеясь, что ни один смертный человек не станет свидетелем столь странного разговора. — Прости меня, Хоуп, я виноват перед тобой. Перед тобой и Лайамом. Возможно, я мог бы поступить иначе, обойтись без убийств, но… — Кормак сделала паузу, ибо горло пересыхало неимоверно быстро, — мы друг друга не слушали. Я куда сильнее верю в идеалы тамплиеров, чем прежде, хоть мне и жаль, что пришлось лишиться прошлого, лишиться вас. Но если со смертью Лайама я давно смирился, то твоя… — Шэй ненадолго замолчал. Слова с трудом срывались с губ, а сама ситуация заставляя чувствовать себя помешанным и чуть ли не рыдать от её нелепости. Что с мужчиной может сделать одна женщина, прощения у которой он мог просить вплоть до своей смерти... Было бы смешно, не будь так грустно и тяжело. — Хоуп, — Шэй поднял глаза к звёздному небу, извечной обители тех, кто правил и правит нами с незапамятных времён, — отпусти меня. Не мучай нас обоих. Если не хочешь сделать это ради меня, сделай ради… Ради неё. Я не знаю, что к ней чувствую на самом деле. Но хочу это понять по-настоящему, чтобы между нами не было предрассудков. Прошу, Хоуп.       Воцарилось неловкое молчание, всегда возникающее после неуместной фразы или трагической новости. Тишина, не прерываемая ни единым звуком, в очередной раз сводила с ума. Ответа на его мольбы не было. Даже знак, повествующий о воле мёртвой, затерялся в густых туманах, так и не добредя до своего получателя — ещё один удар в спину, который стал последней трещиной в плотине самообладания, не сдержавшей чёрных вод скорби. Пальцы рефлекторно сжались, зубы щёлкнули, ресницы захлопнулись, пытаясь остановить вырвавшиеся чувства, затолкать их как можно глубже и запереть на ключ за десятками дверей. Очень скоро он не выдержал, поднялся с колен, а ноги уже сами понесли его дальше от проклятого места, чтобы голова окончательно не съехала с катушек, и отправили хозяина к ближайшему трактиру, в один момент превратившийся в самую необходимую вещь на этом свете. По счастью, нужное заведение оказалась в двух минутах ходьбы от места преступления и было открыто. Как обычно происходило по вечерам, людей в зданиях такого рода гостило в разы больше, чем в дневное время, но всё-таки осталось несколько свободных стульев как раз для гостей-одиночек, вроде запутавшегося в минувшем ирландца. Зацепив взглядом нужное местечко у барной стойки, он тут же протиснулся между тесно прижатыми столами и занял его. Опустив локти на гладкую поверхность, он долго смотрел на разнообразные полосы, пролегающие от одного края до другого витиеватыми дорожками. Когда же его внимание было привлечено простым вопросом трактирщика «Чего желаете?», Шэй молча поднял голову, посмотрел на хозяина совершенно пустым взглядом, а после растянуто произнёс: — Эль. Кружку.

***

      Что может быть прекраснее раннего воскресного утра, когда за окном весело чирикают черногрудые птички, а за спиной никаких дел или нудных поручений, которые пришлось бы сиюминутно выполнять. Казалось бы, кому может не нравиться такой чудесный день, явно предвещающий нечто замечательное? А вот есть такие редкие индивиды, потому что их день начинался не с прекрасного пения, а с тошнотворной головной боли и вопросами «Где я?», «Что вчера произошло?», «Который час?».       Глотку обжигала горящая лава, разум погрузился в туманные заросли, глаза долгое время рисовали чёрные круги с разноцветными точками, а тело совершенно не слушало приказов своего господина. Совершив над собой значительные усилия, молодой ирландец всё-таки смог расклеить густые ресницы и осмотреть то место, где он оказался. Высокие окна растворились в тканях занавесок, вокруг валялась пара подушек, одеяло под ним смялось в несколько раз, а спина упиралась во что-то твёрдое. Ещё через несколько секунд до Шэя дошло, что он лежит не на кровати, как ему казалось до этого, а на полу, что объясняло ноющую боль в позвонках. Но по сравнению с постоянно расходящимися трещинами по черепу эта боль оказалась маленьким уколом от иголки. Несмотря на протестующе гудящие мышцы и звук скрипучей древесины в голове, Шэй отметил окутавшее его мягким полотном облегчение: он наконец-то выспался.       Опершись руками о матрац, Кормак на несколько секунд застыл, вынуждая организм вернуться в привычный режим работы, и только после этого полностью выпрямился, вдыхая горячий воздух полной грудью. Рассудок наконец-то встал на место и картинка, повествующая о его вчерашних приключениях, медленно выплывала на берег ясности. Если он вчера не повстречался с каким-нибудь ворожеем, способным стирать память или менять воспоминания, то ничего аморального или противозаконного ирландец не делал — только перебрал с алкоголем и влез с кем-то в драку, и, судя по небольшому синяку на плече, подрался вполне хорошо. Обычное дело для матроса, чего уж там говорить. Чтобы хоть немного взбодриться, ирландец захотел поскорее выйти на свежий воздух, почувствовать солоноватый запах, исходящий от бесконечного океана, и тогда ему вмиг станет лучше. Перед самым уходом он, к счастью, вовремя сообразил, что на нем не было верхней одежды, а выходить в таком виде на улицу как минимум холодно, а как максимум — неприлично. Вернувшись в спальню и скользнув по ней взглядом, мужчина нашёл нужный костюм, минут пять пытался натянуть кожаные рукава на широкие плечи, а когда совершить задуманное всё-таки удалось, он уже с чистой совестью направился к выходу, за котором его ждали яркие, солнечные лучи и прекраснейший вид на любимицу «Морриган».       Когда Шэй раскрыл входную дверь, то сразу же понял, что часть его ожиданий не оправдалась, как очень часто случается в жизни. Небо затянуло серыми тучами, лениво передвигающими свои наполненные водой туши, солнце притаилось за ними, тоже поленившись вставать с мягкой постели, а океан, поддавшийся влиянию первых двух, грустно волновался, меняя красивые, сине-зелёные оттенки на унылые чёрно-белые. Единственную радость доставляло ярко-голубое пятно, выделяющееся среди однородной массы где-то на горизонте и приятно радующее глаз своей контрастностью. Печальное настроение, странная тишина, разрушенные иллюзии и приятный цвет лазури… Это сочетание что-то напоминало. Почувствовав внезапное вдохновение от запаха солёной воды, Шэй немного протрезвел, а через несколько секунд округлил глаза, когда в его голове прозвучало одно, совершенно неожиданное имя.       Лилиан… Почему-то она первая пришла ему на ум при виде этой странной картины. Ни «Морриган», ни Гист, ни даже Хоуп… Неужели вчерашняя глупость в самом деле сработала, и отныне его не будут донимать никакие муки совести? Теперь он свободен от оков собственных мыслей? Это была бы потрясающая новость, но дабы выяснить это раз и навсегда, стоило встретиться с девушкой ещё раз, посмотреть в её красные от слёз глаза и понять, что же он испытывает по отношению к ней без вечно следящей за ним тени прошлого. Вдруг окажется, что ощущение волшебной свободы будет не более чем последствиями чудодейственного сна, и страшный призрак вновь нагрянет к нему в гости, когда его совсем не будут ждать? Но в тот же миг ирландец признался самому себе: стоило только подумать о Лилиан, как душа приятно задрожала, будто её лицо щекотали мягкими пушинками, сотворёнными из белых облаков, а стопы ласкал тёплый песок. Нет, Шэй просто обязан увидеть маленький цветок как можно скорее.       У пристани Шэй заметил передвигающиеся пятна, среди которых наверняка затесался Гист, следящий за принимающимися за работу ремонтниками. Он точно мог поспособствовать прихотям капитана, как делал это раньше. Как срываются с высокого обрыва, так же молниеносно ирландец сдвинулся с места и ринулся в сторону корабля. Кристофер следил за сменой канатов, которые они недавно прикупили (старые протёрлись настолько, что могли порваться в любой момент), когда услышал позади себя шум топающих ног. Он обернулся к своему товарищу и начал диалог с дружеской претензии. — Шэй, ну так же нельзя! — огорчённо воскликнул он, после чего уловил на себе ошарашенный взгляд. — Мог бы и меня вчера позвать. А то как-то негоже… — Прости, Гист… Это само собой получилось. — в спешке пробубнил ирландец, на самом деле не до конца понимая, в чём он провинился, но, тут же повертев головой для ясности мыслей, перешёл к преследовавшему его вопросу. — Ты не знаешь, где сейчас магистр? — Где сейчас магистр… — подняв взгляд к небу, старпом стал вспоминать все новости, которым довелось сесть на мочку уха. — Пару часов назад мне доложили, что он покинул Нью-Йорк. — Один? — Кристофер мог поклясться собственной шляпой, что в глазах капитана увидел взволнованные огни. — Нет… — нерешительно ответил он при виде товарища. — В сопровождении какой-то женщины. — Лилиан… — пламя в тот же миг потухло, а сам Шэй был готов чертыхаться от досады чуть ли не хуже пьяного дровосека. — Значит, они уехали вместе. — Боже правый, Шэй, объясни ты в чём дело! — Гист в самом деле начал опасаться, не охватила ли друга белая горячка. Уж очень странно он себя вёл. — Мне нужна Лилиан. Я хочу её увидеть. — поделился Кормак, но это мало помогло старпому разобраться со внезапной оживлённостью товарища. — Думаю, тебе придётся обождать. — посоветовал Кристофер, когда ирландец уже хотел было над чем-то задуматься. — Из мисс Скайлер вышел прекрасный шпион. Раз магистр взял её с собой, возможно, ему нужно разнюхать что-то очень важное. На твоём месте, я не стал бы мешаться. — Я не могу ждать, Гист! — коричневые брови сложились домиком, а сама интонация походила на каприз малолетнего ребёнка. — Я хочу её увидеть как можно скорее. Только увидеть, и ничего больше. Куда они уехали?       Кристофер лишь вздёрнул плечами. Тогда Шэй повернулся к той стороне Нью-Йорка, которая плавно переходила в бескрайний, необжитый людьми лес. Они не могли уехать настолько далеко, чтобы не оставить никаких следов и совсем выветриться из памяти обычных прохожих, повстречавших их на пути. Если поспешить, приложить достаточное количество усилий и сократить число ночёвок, то их вполне возможно нагнать через день или два — всё зависит от обстоятельств. — Присмотри за фортом, Гист. Надеюсь, я ненадолго. — Шэй, при всём уважении, — Кристофер осторожно взглянул на него из-под шляпы с широкими полями, — ты хорошо над этим подумал? — Да, и знаю, что принял правильное решение. — Кормак искренне улыбнулся, лишний раз доказывая чистоту своего рвения. — Надеюсь, ты не будешь скучать без меня. — Как будто у меня есть другой выбор…       Старпом вздохнул, но тут же беззлобно ухмыльнулся, постепенно понимая, какие необъятные чувства движут славным капитаном. К счастью, это не оказалась ни горячкой, ни сумасшествием или ещё какой-нибудь страшной болезнью, от которой можно было бы умереть или дойти до вышеперечисленных состояний. Нечто куда более светлое сподвигло Шэя на внезапное путешествие. Скорее всего, этим чувством обзывалась любовь или нечто крайне на неё похожее. Ошибается Гист или нет, но показать нам это сумеет только медленное время.