Тела - не мы, но наш наряд, Мы - дух, они - его обличья. Нам должно их благодарить - Они движеньем, силой, страстью Смогли друг дружке нас открыть И сами стали нашей частью. Как небо нам веленья шлет, Сходя к воздушному пределу, Так и душа к душе плывет, Сначала приобщаясь к телу. Джон Донн
Они встряли. Бэкхен убеждается в этом, когда у них даже с третьего раза не выходит загрузить ландшафт на головизор. Топливо кончается внезапно, и они чуть не разбиваются во время вынужденной посадки на Фризге-13. Уже позже становится ясно, что при побеге им все же повредили бак. Планета, сплошь покрытая снегами, встречает их недружелюбной метелью, которая почти заносит их корабль за первый час. В голове Бэкхена стремительно исчезают секунды, и он пытается прикинуть, насколько сильно они успели оторваться от преследования. Голограмма по-прежнему нервно мигает над панелью, пока задумчиво хмурящийся Кенсу пытается ее настроить. — Энергии тоже скоро совсем не останется, — негромко отчитывается Чонин и нервно облизывает губы: он явно замечает, как медленно понижается температура внутри корабля. У Кенсу соскальзывают пальцы с панели, но он быстро берет себя в руки: придаваться панике нельзя ни в коем случае. Все прекрасно понимают, что рано или поздно придется выбраться наружу, а там Чонин и Сэхун долго протянуть не смогут: низкие температуры лизардцам противопоказаны. — Тут есть экипировка космо-псов, там встроенная стабилизация температуры, — сообщает вернувшийся после обхода Сэхун. — Но я не знаю, на сколько она рассчитана и какие температуры способна выдержать. И костюма всего три... Космолет совсем небольшой: рассчитан только на внезапные операции или перевозки стандартных троек космо-полиции. Такие специально облегчают для маневров, но это был единственный вариант, когда им пришлось в очередной раз сбегать. — Есть, — взволнованно вскрикивает Кенсу и настраивает голограмму, что наконец-то выдала им поверхность Фризга-13. Все придвигаются ближе, всматриваясь в рельеф сплошных снегов. Они упали прямо в горах, и Бэкхен пока не спешит судить, хорошо это для них или плохо. — Смотрите, вот здесь, — Кенсу показывает подсвеченный красным объект на голограмме, прямо за горами, в нескольких километрах от них. — Я как-то читал про Фризг-13, сюда прилетают для сбора снега по разрешению Империи. Планета не заселена развитыми расами, а климату такие визиты не вредят, поэтому это отличная возможность восполнить запас воды для тех, кому это необходимо. Возможно, это как раз станция. Если нам повезет, мы найдем там грузовой корабль или просто топливо и запасные аккумуляторы. — А если нет? — немного раздраженно выдыхает Сэхун. Бэкхен бросает в его сторону короткий взгляд, цепляясь за сжавшиеся в кулаки ладони. — У нас есть только один способ это узнать: нужно пойти туда и проверить. Кенсу согласно кивает и принимается высчитывать, как им будет быстрее добраться. Чонин, несмотря на то, что явно обеспокоен самой перспективой выйти наружу, послушно идет за экипировкой и припасами. Небольшой провиант, рассчитанный на недолгие перелеты, поможет им продержаться пару дней. Да и у псов Империи всегда было много всего интересного для того, чтобы выжить в любом пекле. Вот уж действительно никуда от них не деться. И это беспокоит Бэкхена не в последнюю очередь. Им уже около года удается удачно скрываться, и впервые им сели на хвост так явно. Отсутствие преследования сейчас говорит лишь о том, что они выжидают. Или просто надеются, что выжить в таких условиях у них не выйдет. В любом случае, не только Бэкхену известно, что Империя всегда проверяет, устранена ли цель окончательно. Они набивают походные сумки провиантом и медикаментами, распределяя немногочисленное оружие. Две плазма-пушки на четверых и несколько энергетических ловушек вселяют если не уверенность, то хотя бы спокойствие. — Есть два пути до предположительной станции, и оба в обход. Правда рельеф за горами не распознается: я не могу сказать, что нас ждет по ту сторону. Лучше разделиться, чтобы не терять зря времени. Кто первый доберется до станции, подберет оставшихся. Главное — не сходить с пути. — А если там не станция? Сэхуну страшно, как и всем им. Возможно, впервые за все это время. Бэкхену не было так страшно, даже когда пришлось убегать впервые, оставляя позади свою прошлую жизнь. — Там станция, и мы до нее дойдем, — возможно, Бэкхен говорит это самому себе. Но это странным образом срабатывает: Сэхун смотрит несколько мгновений ему в глаза и кивает. Это впервые за долгое время, когда они установили хоть какой-то контакт. Былое напряжение уступает страху за жизни собравшихся здесь. — Головизор всего один, поэтому его возьмете вы. В любом случае, среди нас только один квалифицированный пилот, вам он пригодится гораздо больше, — Бэкхен не к месту усмехается, но разрядить атмосферу не получается. В любом случае, спорить с ним никто не пытается. Они одеваются и негласно разбиваются на пары. У Бэкхена руки сводит от перспективы провести столько времени с Сэхуном наедине, но он понимает все прекрасно. И просящий прощения взгляд друга только подтверждает: Кенсу одного Чонина не отпустит. «Одного» — это теперь «без него». — Костюма три, — повторяет негромко Сэхун, когда Бэкхен застегивает на себе обычную экипировку. — Я в курсе. Сэхун явно очень многое хочет сказать, но останавливается себя, поджимая губы. Бэкхен выдыхает, чувствуя странное: о нем беспокоятся. Но не позволяет себе на этом зациклиться, как и использовать костюм. Лизардцам это намного нужнее, а присущий им с Кенсу контроль температуры собственного тела не позволит замерзнуть. Друг из упрямства отказывается даже смотреть в сторону костюма. Почти умершие датчики показывают, что температура за бортом ниже нуля на двадцать градусов. И Бэкхен думает, что им очень повезло, потому что посчастливилось упасть сюда в самый теплый период года. Если падение вообще можно назвать везением. Чонин с Сэхуном открывают верхний люк, через который лежит их единственный путь наружу в почти покрытом снегом корабле. — Мы будем двигаться так быстро, насколько сможем, — негромко говорит Кенсу и сжимает пальцы Бэкхена. — Это не должно звучать как прощальная речь, идиот, — нервно смеется Бэкхен и притягивает друга к себе. Впервые за все время после побега им приходится разделиться. Кенсу и Чонин вылезают первые, вставая на импровизированные ботинки для скольжения по снегу: они решают примотать к подошвам пластины из легкого металла с обшивки корабля. Бэкхен сомневается, что в горах так будет проще, но за час намело слишком много снега. Сэхун на какое-то время застывает, и Бэкхен оборачивается на него, натыкаясь на так некстати решительный взгляд. — Там мы друг друга не услышим из-за экипировки и ветра... — Потом, — резко прерывает его Бэкхен, и Сэхун хмурится. — Что бы ты ни хотел сказать, сделаешь это потом. Просто... не сейчас. Сэхун кажется растерянным после такого ответа, и Бэкхен решает не тратить больше времени. Встает на подставленные ящики, цепляется руками за люк и подтягивает себя наверх, принимая помощь Кенсу и Чонина. Сердце меняет ритм, когда они расходятся по разным сторонам. С этого момента он должен думать в первую очередь о себе и держащемся рядом Сэхуне.***
Ветер продувает экипировку и бьет снегом прямо в лицо. Бэкхен как может двигает ногами, придерживаясь одного с Сэхуном темпа, не сбавляя курса. Их главный ориентир — три небольшие вершины справа — остаются перед глазами, а значит, что они движутся верно. Из-за того, что приходится поддерживать оптимальную температуру тела, Бэкхен чувствует, что выдыхается быстрее. Снег, налипающий на защитную маску, раздражает. Бэкхен чувствует только собственное тяжелое дыхание и завывающий ветер. Сэхун держится чуть впереди: у него ноги длиннее и шаг шире. И Бэкхену кажется, что лизардец просто из злости пытается двигаться быстрее. Потому что обоим хочется добраться в целости и сохранности, а энергия защитной экипировки не вечна. Когда они подходят ближе к вершинам, ветер стихает. Бэкхену даже дышать становится легче, и пластины под ногами начинают с большей легкостью скользить по снегу. Ему кажется, что у него открылось второе дыхание, когда Сэхун внезапно тормозит, а потом разворачивается к нему и роняет в снег. Намело достаточно, поэтому проваливаются они на полметра. Бэкхен до последнего не понимает, что происходит, пока не очищает маску и не смотрит перед собой. Фризберг. Планета не заселена развитыми расами, но это не значит, что она необитаема. Здесь, среди вечных снегов, есть своя иерархия, и фризберги на вершине пищевой цепочки. Широкие, выше трех метров, с длинной белой шерстью, черными, как черные дыры, глазами и огромной круглой пастью, заполненной острыми иглообразными зубами. Неповоротливые, подслеповатые, но сильные и умеющие управлять снежной стихией. Бэкхену аж смеяться хочется: все не могло закончиться слишком просто. Сэхун снимает защитную маску, и Бэкхен шипит на него: — Ты деактивировал термоконтроль, надень обратно. — Тогда ты меня не услышишь, — отвечает в тон ему лизардец. — Мы можем надеяться на удачу и ждать, пока он пройдет. Но тогда может быть уже слишком поздно. Бэкхен наблюдает за принюхивающимся фризбергом и понимает, что Сэхун прав. У них есть только пара ловушек и плазма-пушка, которая разве что почесать пятки может этой махине. Если тот решит их сожрать, отбиться у них вряд ли выйдет. Он смотрит на Сэхуна, видя, как и без того светлая кожа стала почти фарфоровой. На ресницах застыла пара снежинок, уже не тающих: тело лизардца экономит внутреннюю энергию, и осталось ее не так много. Бэкхен поджимает губы и согласно кивает: «Что ты предлагаешь?» — Разместим одну ловушку здесь, а вторую за ним. Привлечем его внимание пушкой, и когда он будет на прямой между датчиками, ловушка захлопнется. — А если он пальнет льдом в нас раньше? Я никогда не видел своими глазами, но фризбергам приписывают всякое. Если это окажется правдой, мы можем не успеть. — У нас есть только один способ узнать: взять и проверить, — переиначивает его же слова Сэхун и улыбается. Совсем не к месту и по-мальчишески. Красиво и жутко из-за побледневших губ. — Хорошо, — соглашается Бэкхен. И добавляет: — Только надень маску и не вздумай больше снимать. Сэхун слушается, и Бэкхен замечается, что даже тело расслабляется, когда чужой костюм активируется. О собственном холоде он забывает: от волнения температура тела скакнула настолько, что еще немного, и, кажется, он растопит снег. Он роется в сумке и достает ловушки и пушку. Сэхун примеряется и кладет одну недалеко от них — по прямой, на которой находится фризберг. Со второй все выходит гораздо более волнительно, и Бэкхен сжимает в руках оружие. Была бы земля, было бы гораздо проще, но в непримятом снегу ошибиться легче простого. И они ошибаются. Сэхун бросает как раз в тот момент, когда фризберг решает повернуться. Ловушка попадает в широкую волосатую ногу и отскакивает под другим углом. Бэкхен замирает и чувствует, как внутри все холодеет. Фризберг фыркает, подается корпусом вперед в их сторону, принюхивается, а потом издает такой рев, от которого у Бэкхена душа уходит в пятки. Огромное волосатое существо клацает острыми зубами и делает шаг прямо в их сторону: учуяло. Бэкхен нервно сжимает в руках плазма-пушку и бросает взгляд на Сэхуна. Не успевает вытянуть руку всего на секунду, проезжаясь пальцами по экипировке: Сэхун срывается с места и скользит по снегу прямо в сторону фризберга. Бэкхен ругается так, как не ругался еще никогда, и делает единственное, на что сейчас способен: он открывает огонь по фризбергу и отвлекает его внимание на себя, когда Сэхун проезжает прямо под ногами существа. Фризберг ревет зло, и хватает всего одного его взмаха, чтобы прямо над головой Бэкхена пролетело несколько опасно острых ледяных пластин. Сказки не врали, и Бэкхену впервые за всю жизнь жаль это осознавать. Его короткого промедления хватает для того, чтобы фризберг заметил Сэхуна. Лизардец успевает переместить ловушку, когда со следующим ревом существа падает в снег. Бэкхен кричит, едва ли не громче фризберга, бьющегося в силовом поле, и бросается вперед. Одна из пластин осталась в их примятом укрытии, и он зло срывает с ботинка вторую, со всех сил пробираясь через снег. Прямо возле Сэхуна снега меньше, и у Бэкхена почти трясутся руки, когда он видит, что белый в районе груди окрасился в алый. — Идиот, — со всей злостью. — Совсем жить надоело. Мы что, зря столько убегали? Сэхун если и хочет что-то сказать, не может из-за защитной маски. Лишь протягивает руку. Бэкхен тут же закидывает себе ее на плечи и помогает подняться. Стягивает мешающие передвигаться пластины с ботинок лизардца, оборачивается на подвывающего зло фризберга напоследок, поджимает губы и начинает двигаться дальше. С намеченного пути сворачивать нельзя. С каждым шагом идти все сложнее, и вскоре Бэкхен понимает, почему: Сэхун выдыхается. Одна из ледяных пластин прорезала экипировку, и теперь лизардец самостоятельно справляется с холодом. Бэкхен видит, как одной рукой Сэхун держится за бок, и чувствует подступающий к горлу комок. Вот сейчас ему действительно страшно, и он боится даже думать о Кенсу и Чонине. Удача улыбается им в последний раз, когда впереди появляется пещера ровно на их пути. Если они пройдут сквозь, срежут путь и окажутся у станции. Добавлять «предполагаемой» Бэкхен отказывается даже у себя в голове. И удача действительно улыбается им в последний раз: пещера ограничивается лишь парой метров и несколькими валунами. Бэкхен аккуратно укладывает Сэхуна на землю, помогая опереться спиной на камень, и стягивает раздражающую маску. Сэхун дышит тяжело и не перестает держаться за бок. Бэкхен осторожно снимает с него маску и поджимает губы, видя, насколько кожа стала у лизардца бледной. Он копается в сумке, пытаясь найти медикаменты, но из того, что они смогли прихватить, лишь обеззараживающее. О заживляющих можно только мечтать. Сэхун смотрит на него внимательно. Бледная кожа кажется непривычной, и Бэкхен сглатывает, ловя взгляд когда-то темных глаз, в радужке которых начинают появляться льдистые вкрапления. Бэкхен неспешно стягивает перчатки и садится прямо у лизардца. Он знает, что нужно делать, да вот только в дрожь от этого бьет не меньше, чем от страха навсегда остаться в этой пещере. — Нам рассказывали много разных сказок, а о лизардцах и вовсе бессчетное количество. И такие небылицы, в которые верить сложно. Но мы верили. Потому что вы всегда были закрытыми от всех, а это рождает слухи. Бэкхен говорит неспешно — просто все, что приходит в голову, — а сам аккуратно пальцами убирает чужую руку и расстегивает экипировку. Сэхун молчит и позволяет себя касаться. Лишь морщится, когда Бэкхен отодвигает испорченную ткань. Рана неглубокая — пластина прошла вскользь по ребрам, — но на бледной от холода коже кажется еще более инородной и пугающей. Бэкхен непослушными пальцами открывает баночку с обеззараживающим и осторожно наносит на рану, получая в ответ негромкое шипение. Если бы было достаточно сил, рана бы уже давно затянулась: Бэкхен слышал, что именно так и происходит. И очень хочет в это верить прямо сейчас. — Так что? Что рассказывали? — хрипло спрашивает Сэхун, и Бэкхен резко отстраняется, заканчивая наносить мазь. Откашливается, убирает все в сумку и смелее придвигается ближе: — Если лизардец замерзает окончательно, он обращается в камень, что так высоко ценится в Империи. А глаза его становятся, как глубокого синего цвета драгоценные камни. И красивое при жизни становится еще более прекрасным после смерти. Сэхун смотрит на него, и льдинок в радужке становится больше. — Веришь? — Просто не хочу проверять. — Бэкхен качает головой и усаживается на бедра лизардцу. Сэхун резко выдыхает и смотрит удивленно. — Мы можем контролировать температуру собственного тела, поэтому... Бэкхен смотрит несколько секунд в чужие глаза, а потом подается вперед, обхватывая длинную шею. Придвигается ближе, стараясь не сильно давить на рану, и сплетает ноги за спиной лизардца. Сэхун начинает дышать тяжелее, и у Бэкхена ползут мурашки совсем не от холода, когда широкие ладони ложатся на спину и обнимают сильнее. Сэхун подтягивает ноги к себе и утыкается холодным носом в шею. Бэкхену не приходится даже стараться: пульс скачет, как сумасшедший. Только теперь уже совсем не от страха. Еще несколько часов назад он еще мог держать стену между ними, но теперь не уверен вообще, что именно будет правильным. Сэхун привязался сразу. Прямо с того дня, как они случайно попытались украсть один корабль: не только Бэкхен с Кенсу вынуждены бегать от имперских псов. Стремительно убегающее время и полиция на хвосте заставили работать вместе, и вот уже около года по общему исчислению их четверо. Тогда еще они ни разу не встречали лизардцев, и их прямолинейность казалась настолько же мифической, как и все остальное. Но Сэхун действительно сразу заявил о своих намерениях: зажал через несколько дней во время их очередных перебежек и отдавался долго и с таким доверием, о котором Бэкхен и мечтать не мог. Через пару дней лизардец попытался купить ему браслет, явно взамен фамильного, навсегда закрепленного на запястье. Но Бэкхен сразу дал понять, что тему поднимать эту даже не стоит, и Сэхун послушался. Вдруг просто в один день стал держаться отчужденно. И сейчас, чувствуя, как отогревается чужое тело, Бэкхен начинает жалеть об упущенном времени. Возможно, прямо сейчас вся их жизнь до последнего вдоха замкнется на этой пещере. Только вот причина, по которой он решил никогда не идти дальше, не перестала быть весомой. — После такого вы обязаны принять мой браслет, кронпринц Фиргарда. Голос Сэхуна звучит ниже, чем обычно, и горячее дыхание почти обжигает разгоряченному Бэкхену шею. Ему не удается даже как следует удивиться: они никогда не говорили о том, почему скрываются. — Кенсу проболтался? Сэхун отстраняется и заглядывает ему в лицо. Бэкхен отмечает, что глаза напротив снова стали теплыми. — Не злись на него. Уверен, Чонин тоже многое ему выложил. — Тогда ты должен понимать, почему я дал тебе раньше такой ответ. — Понимал, — исправляет Сэхун, — пока думал, что для тебя это ничего не значит. Ему не нужно уточнять, когда все изменилось. Бэкхен обнимает крепче, пряча взгляд за чужим плечом. Сэхун ведет носом по шее, пуская невольную дрожь по телу, и гладит уже совсем горячими ладонями по спине. Где-то там, у разбитого имперского корабля, Бэкхен, кажется, похоронил под снегом все свои страхи прошлого. И здесь, в пещере, где слышно лишь завывающий ветер и их дыхания, он готов признать: у них теперь тоже «один» — «без него». Ведет невольно пальцами по запястью, где под костюмом фамильный браслет, что является последним напоминанием о потерянной прошлой жизни, и понимает. То, о чем ему пытался сказать Сэхун до этого: прошлое с нами, пока мы им живем. Страхи живы, пока мы ими живем. И с самым сильным их них он готов попрощаться: сам находит чужие сухие губы и отвечает на незаданные вопросы. А через пару часов, несколько новых обещаний и окончательно затянувшуюся рану они слышат готовящийся к посадке космолет: Кенсу был прав, и за горами действительно оказалась станция.