Не суди книгу по обложке

      На кухне сидели трое воплощения стран и мирно попивали чай. Перед предстоящим разговором всем надо было успокоиться и привести мысли в порядок. Относительный. – Итак, с чего начнём? – начал Гилберт спустя несколько минут тишины. – С поиска объяснения случившемуся, – подал идею Ваня. – У кого какие варианты? – Англия, – непривычно серьёзно сказал Яо. – Я уверен, это дело рук Англии. – Вполне возможно. На саммите Артур присутствовал? Присутствовал, – утвердительно говорил прусс. – Ты не замечал ничего странного в поведении чаефила, Вань? – Ну, помню, как он слишком подозрительно ответил, когда я спросил зачем он так рано приехал, – задумчиво ответил Брагинский. – Он как-то странно озирался по сторонам, когда говорил. Будто нашкодивший котёнок. – Тогда сто процентов это Артур, – вынес вердикт Китай. – Ну, что ж, наведаемся к этому пирату в гости, ару. – Зачем? – немного удивлённо спросил Ваня. – Не тормози, Вань. Неужели ты в эстонца превращаешься? – немного (не)смешно шутканул Калининград. – Если в этом замешана эта недоимперия, то только она может вернуть тебя обратно. – Ааа…, – многозначительно протянул русский. – Тогда давайте не медлить. За перелёт плачу я. Яо, ты с нами? – Конечно, с вами, – ответил китаец, но затем тихо добавил. – Куда же я тебя брошу, Ань. ***       Погода в столице Туманного Альбиона желала оставлять лучшего. Для жителей Лондона она была привычной: противный моросящий дождь вместе с неприятным туманом и температурой около нуля. Но не для наших приезжих. Настроение до приземления было из разряда «не фонтан, но брызги есть», но с погодой за бортом оно испортилось окончательно. Трём странам предстояло найти дом Артура, и перспектива искать его по такой погоде не прельщала никого. Но делать было нечего. Пока удача была на их стороне, нужно было пользоваться ею по полной.       Спустя каких-то два часа дом Англии был благополучно найден, и измученные воплощения готовы были испепелить Артура на месте за эти лондонские кэбы. Два часа они петляли по всему Лондону, добираясь до этого места, ставшего злополучным за всё то время, проведённое в такси. Злые, мокрые и уставшие олицетворения стран постучали в дверь Кёркленда. – Кому на месте не сидится в такую погоду? – приглушённо раздавалось по ту сторону двери. Но вот она отворилась и на пороге предстал хозяин. – Китай? Пруссия? Что вы здесь делаете? И кто это с вами? – Вот насчёт последнего мы и пришли с тобой поговорить, – проговорил Гилберт так сладко, что от этого тошнило. – Можем ли мы пройти? – Да, конечно. Проходите, – сказал Артур и ушёл в зал, дабы не мешаться в проходе. Его дом не был каким-то старинным поместьем или замком (в таком случае он бы жил в Букингемском дворце), это была обычная двухэтажка, каких полно по всему Лондону. С порога в нос ударил запах старины и свежеспиленного дерева, был слышен звук потрескивания поленьев в камине и создавалось ощущение уюта и гостеприимства. В зале гостей ждал англичанин с недавно заваренным чаем. Хоть он и не был рад гостям (его выдавало его лицо), Артур старался скрыть это недовольство за маской гостеприимного хозяина. – Проходите, садитесь, – излишне наигранно жестикулировал британец. – Зачем пожаловали? – Не узнаёшь меня? – ответил вопросом на вопрос пепельноволосый парень. – А разве я тебя знаю? – не отставал англичанин. – Конечно. 500 лет точно, – вмешался в разговор экс-Пруссия. – Разве не узнаешь своего давнего врага? Не думал, что англичане могут так конкретно тормозить. Похлеще эстонцев, эй богу! – Я не тормоз, в отличии от тебя, подкаблучник, – огрызнулся Артур. – Это я подкаблучник?! – всплыл Гилберт и схватил с дивана подушку, грозясь кинуть её в британца. – Стоп, ару, – сказал Китай, вставая между ними. – Мы пришли сюда не за тем, чтобы подушки друг в друга кидать, ару. Так ведь, Калининград? – Да, – сквозь зубы согласился прусс. – Артур, ты разве не узнаёшь меня? – с другого угла дивана послышался сладкий-сладкий голос, который вместе с дежурной улыбочкой и убийственной аурой позволял точно узнать его обладателя. – Рос-сия? –немного заикаясь, спросил англичанин. – Он самый, – ответил за Ваню Гилберт. – Не знаешь ли чьих это рук творение? Кто Аню превратил в мужика? – Не знаю, – открыто лгал Кёркленд. – Артур, я наслушался твоей лжи ещё во времена Опиумных войн, ару, – напрямую начал Яо, – поэтому не усложняй жизнь ни себе, ни другим. – Да не знаю я! – продолжал гнуть свою палку британец. – Откуда мне знать это? – Оттуда, что ты оглядывался, как нашкодивший котёнок, как только вышел из конференц-зала, – продолжил Брагинский. – Твоё появление за двадцать минут до собрания уже вызвало подозрения, а этот блуждающий взгляд и заикание только подтвердили их. – Получи фашист гранату, – подытожил довольный, как кот, объевшийся сметаны, Калининград.       В комнате повисло напряжённое молчание. Ни одна сторона не хотела сдавать свои позиции. Но вскоре британец наступил на горло своей гордости (!) и признался: – Всё, сдаюсь. Вы раскусили меня. – Зачем ты это сделал, Артур? – как можно мягче и безобиднее спросил русский. – Я… я не могу вам этого сказать, – неуверенно сказал Англия. – По—, – не успел сказать китаец, как был перебит грозным взглядом Ивана. – Хорошо, не можешь не говори. Но как это снять? – показал он на своё нынешнее тело. – Не буду я это снимать! – вскричал англичанин. – И не просите! Если вы пришли только за этим, то я этого делать не буду! Лучше вам сразу уйти! – Молодой человек, – с нотками угрозы в голосе начал Гилберт, – пойдёмте поговорим наедине.       И схватив за воротник, экс-Пруссия поволок его на кухню, в самую дальнюю комнату дома. Уж в гостиной их разговор не должен быть услышан. Прислонив его к стенке, он начал чисто мужской разговор по душам (прям как в яойных сценках). – Слушай сюда, ты, недоимперия, верни всё на свои места. – Не верну. Да и что мне с этого будет, а, несуществующее государство? – усмехнулся Артур. За что получил кулаком Великого по своему королевскому носу. – Приглашение на свадьбу тебе будет, – с малой долей сарказма сказал прусс. – Что? – поднял бровь Кёркленд. – Ты шутишь? – Нет, блин, мазурку отплясываю. Не шучу, конечно, – с издёвкой ответил Калининград. – Я планировал сделать Ане предложение после недавнего саммита. У меня всё было готово, но она мне позвонила и пожаловалась на своё плохое самочувствие. И мне пришлось всё отложить! И всё из-за тебя, грёбаный чаефил! – А я-то тут причём? – Её плохое самочувствие было после этого собрания. И после обычной истерики людей не преследуют мигрени целый день, Карл! Ты сорвал мне событие всей моей многовековой жизни. И ты ещё и не понимаешь в чём виноват?! – Ладно, ладно, понял я, – быстро согласился британец и тише произнёс, – cделаю антидот. – Повтори громче, пожалуйста. Я не расслышал, – издевательски протянул Байльшмидт. – Я сделаю антидот, – повторил Артур. – Но с тебя приглашение на свадьбу. – Замётано.       Как говорится в старых русских сказках, на том и порешили. Гилберт помог Англии встать и привёл того в порядок. Через пять минут немного подавленный британец и излучавший радость прусс сидели в зале на диване под удивлёнными взглядами Китая и России. Казалось, молчание будет длиться вечно, пока Артур не собрался с силами и не сказал: – Я сделаю противоядие. – Правда? – удивился Иван. – Но для этого мне понадобиться уйти в библиотеку за книгой зелий. Я не собираюсь улизнуть, правда. Вы мне доверяете? – Да. – Нет, ару. – Нет. – Тогда, кто из вас пойдёт со мной? – ожидавший такой ответ, спросил англичанин. – Я прослежу за тобой, ару, – поднимаясь говорил Китай. – Никто не против, ару? – Нет. Иди, – будто давал (своё королевское) разрешение, произнёс Гилберт.       Таким образом экс-Пруссия и Россия остались одни в гостиной. Между ними стояла приятная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине и звуком дождевых капель, разбивающихся о стёкла окон.       Ваня смотрел на огонь, даривший удивительное успокоение расшатанным за день нервам. «Сколько всего приключилось всего за один день? Давно такого не было, – думал он, смотря на играющее пламя. – А ведь есть доля правды в той фразе: «Бесконечно можно смотреть на три вещи: горящий огонь, бегущую воду и на то, как работает другой человек».» За такими мыслями русский не заметил, как погрузился в сон, так нужный вымотанному потрясениями организму.       Заметив, что Брагинский заснул, Гилберт подсел к нему и заботливо укрыл пледом, неизвестно как оказавшимся на диване. Магия Артура, не иначе. Прусс аккуратно положил голову русского себе на плечо и, поддавшись неизвестному порыву, начал невесомо гладить. Во сне он казался таким беззащитным, что хотелось прижать его к себе и никуда не отпускать. Повторить сказку о Рапунцель. Байльшмидт такого раньше за собой не замечал. И понятие «раньше» для него очень относительно.       Раньше – это, когда он маленьким без зазрения совести нападал на беззащитную, слабую Анну. Раньше – это, когда он встречал её на балу в своём великолепном замке в Кёнигсберге. Раньше – это, когда он позволял напасть на неё другим странам. Раньше – это, когда он стал жить у неё после проигрыша Второй Мировой и ненавидел её всем своим сердцем.       Но это было раньше. Никак не сейчас.       Гилберт готов был сделать всё, что угодно лишь бы его любимая Аня цвела красотой и как можно чаще дарила миру свои искренние улыбки. Готов был пойти «туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что». И это всё ради неё.       За эти семьдесят лет он полюбил её, эту королеву снегов и льда. Он полюбил ту, которая казалась неприступной крепостью для окружающих людей, ту, чьи чувства под надёжным замком, ту, что, наверное, никогда не сможет полюбить в ответ.       Но он любил. Это чувство было ново для него. Он не знал, как с ним бороться, как подавить его. И, в конце концов, сдался.       Едва осознав это, Гилберт решил попытать счастья и попросить у Анны руки и сердца.       Но судьба-чертовка, видимо, развлечения ради махала этим сладким пряником прямо перед носом.       Всё разрушилось в один миг. Это злополучное утро нарушило всё то, что строилось годами. Прусс был не то, чтобы сильно удивлён. Нет. Совсем нет. Он просто был сокрушён. Морально. Будто наблюдал за пожаром своего дома, в котором было всё, от первого лица.       Времени, чтобы обдумать случившееся, не было. Надо было засунуть свои чувства и проблемы куда подальше. Ведь кто кроме него будет подспорьем шокированной и ослабленной Ани. Правильно, никто.       Но сейчас, пока в комнате кроме него никого нет (не считая спящего Ивана), можно было дать волю своим чувствам: досаде и разочарованию. Не все сильные люди, остаются такими же сильными в душе. Иногда все мы даём слабину. (И это нормально, Гилберт, выражать свои чувства через слёзы. Даже холодная снаружи Анна часто плачет).       Время шло своим чередом, а дождь за окном понемногу ослабевал. Также, как и чувства Байльшмидта. Он не мог позволить себе давать слабину так долго. Вдруг кто-то неожиданно зайдёт в комнату. Это же явный компромат на него!       Успокоившись и приведя себя в порядок, Гилберт взглянул на Ваню. Тот сладко и крепко спал, даже не думая просыпаться. «Бедная, пережила сегодня предостаточно», – подумалось пруссу. Он так и дальше бы сидел, гладил Ванину макушку, если бы не спонтанное и острое желание спеть. Что угодно, но спеть.       Гилберт слышал много песен на своём веку, однако больше всего запомнились те, что пела Аня. То были песни из советских фильмов и мультиков. С одной стороны, простые и лёгкие для запоминания на слух, с другой – сложные и многоуровневые для понимания. Конечно, это парадоксально, но Калининграду захотелось спеть одну из таких. Вспомнив песню из какого-то старого мультика, он начал тихо петь, чтобы не разбудить спящего на нём русского. Все, что было много лет назад, Сны цветные бережно хранят... И порой, тех снов волшебный хоровод, Взрослых в детство за руку ведет.       Гилберт остановился, перехватывая дыхание, чтобы дальше продолжить петь. Ему становилось легче с каждой пропетой фразой, с каждым пропетым словом. Он не мог остановиться. Сны, где сказка живет среди чудес. Сны, где можно достать Звезду с небес, с небес. Счастлив тот, счастлив тот, В ком детство есть. Детство наше давно прошло, Прошлой жизни букварь прочло, Лето, осень, зима и нет весны... Но хранят той весны тепло, Но хранят той весны тепло Наши детские сны...       Прусс мог бы и дальше петь, если бы не проснулся Ваня. Тот посмотрел на него своими заспанными глазами и… зааплодировал? – Не думал, что ты умеешь так красиво петь, – сказал русский и сильнее завернулся в импровизированное одеялко, – Спой ещё.       С одной стороны, Байльшмидт удивлён, а с другой – польщён. Но отказать такому милому заспанному голосу он не смог. Детских снов чудесная страна Людям всем до старости нужна... Только жаль, что нам, когда взрослеем мы, Редко снятся те цветные сны.       Вдруг к голосу поющего присоединился ещё один, хриплый и немного низкий, но по-своему прекрасный. Сны, где сказка живет среди чудес. Сны, где можно достать Звезду с небес, с небес. Счастлив тот, счастлив тот, В ком детство есть. Детство наше давно прошло, Прошлой жизни букварь прочло, Лето, осень, зима и нет весны... Но хранят той весны тепло, Но хранят той весны тепло Наши детские сны...       Они пели дуэтом так, будто были двумя половинками чего-то одного. Их голоса то сливались в унисон, то расходились на различные благозвучные интервалы. С песней наружу выходили их чувства, которые таились внутри. Под конец они были опустошёнными, но счастливыми. – Это было очень красиво, Гил, – прошептал Брагинский. – Согласен, – сказал прусс, смотря на горящие дрова в камине. – А вот и мы, ару, – прокричал из ниоткуда взявшийся Китай. – Заждались нас, ару? – Скорее нет, чем да, – пробурчал Гилберт. – Ну, так чего нашли? – Рецепт, по которому Артур сварил зелье, и антидот к нему, ару, – протараторил Яо. – Оказывается, срок действия этого яда – полгода, ару. – СКОЛЬКО??? – выкрикнул экс-Пруссия, в шоке вытаращив глаза на Артура. – Полгода. А антидот снижает время его действия, но варится он сутки, – не теряя своего воистину джентельменского спокойствия, сказал Англия (негоже перед невоспитанными терпение терять). – Анна, тьфу, Иван может пожить у меня, пока противоядие будет готовиться. – Согласен, – подал голос вышеназванный. – Я с ним, – немедленно сказал Калининград. – Я не оставлю его с тобой, недо-империя. – Хорошо, – с коварной улыбкой согласился британец. – У меня сейчас свободна только одна спальня. Будете спать там. Идёт? – Идёт, – без колебаний согласился Гилберт. – Отлично, – подытожил британец. – Китай, ты не останешься? – Нет, спасибо, ару. Мне нужно лететь к себе, ару, – сказал Ван, – Вань, если вдруг что – звони, ару. – Хорошо. Спасибо, Яо, – с самой доброй улыбкой проговорил Россия. – Увидимся. – Увидимся, ару. *** Где-то в Шереметьево.       Николай стоял на выходе из аэропорта и искал глазами свободное такси. Он прилетел так быстро, как мог, но ему всё равно казалось, что он опаздывает к его горячо любимой сестре. – Сестричка, подожди ещё немного. Твой младший братик уже едет к тебе, – бормотал себе под нос белорус, уже сидя в салоне машины.