Жертва феи

Было это совсем недавно в месте, где мало кто бывает. Было это там, куда не разрешают ходить молодым девицам. Особенно, если они ещё и красавицы. В месте том, где хмарь серая никогда не пропадает. Говорят, мол, зайдешь туда и никогда не воротишься, потому что утащат тебя змеи глубоко, далеко. В замок из зелёных камней. Там живет царь Полоз — жадный змий. Однако, умеет в красавца превращаться и все девушки, что в его дом приходят непременно остаются, а тех, кто уйти соберется он на три дня оставит, а потом, ежели не передумают, проклятым зельем опоит. Да таким зельем, что домой уже не вернёшься. Так и обзавёлся он двенадцатью женами, чтоб в любви их купаться, а, чтоб они руки свои нежные работой не погубили, порабощал мужчин, что случайно забрели. Продолжалось так много лет. Солнце сменяло луну, луна — солнце… И вдруг в замок заявилась девушка: косы золотые, щёки румяные, глаза карие с зеленцой волшебной. Сама пришла. Гордо по замку шагала, будто она хозяйка здесь. У Полоза глаза загорелись: не видел он такой никогда. Встала она перед ним, спину выгнула, голову подняла: — Царь Полоз, ответь мне: есть у тебя тут знахарь Асклепий? — Здравствуй, девица. Да, есть такой, — тонкий, скользкий как змий, спускался к ней человек. Заинтересовался ещё больше, — зачем тебе он, когда есть я? Загляни в мои глаза. Нельзя было в его золотые очи смотреть — заворожит, а она глянула. Глянула и сказала: «Отпусти знахаря». Уговорить его долго пыталась. Силой и лаской убедить, к разуму и сердцу воззвать пробовала. Даже выкрасть, обмануть норовила. Слаба была телом, но сильна духом, и согласился царь, однако условие поставил: три ночи прожить в замке и на третью луну жениться. Не поверила ему девушка, но согласилась. Не было у неё выбора, ведь она бы не ушла, покуда не узнала, что знахарь свободен. И повел он её ночью в покои. Все жёны его там были. Там он превращался в зеленого змия. Каждую ночь так было и не мог он с этим бороться. Многие девушки от страха застывали, обращаясь в камень. Их статуи стояли в саду околдованные навечно, но новой скульптуре не суждено было украшать змеиное жилище. Тогда царь Полоз проводил её в комнату жён. Первой его супругой была цветочница Лаванда с кожей белой будто снег, вторая — рыжая Анара… Каждая из жён, как редкое растение ни на кого не похожее. Никто не был обижен богатством, но царь не любил их. Они были для него, как сервиз для гостей в шкафу. Только вот гостей у него никогда не было. Он распорядился нарядить невесту в лучшее платье, и все согласно кивнули, но как только ушёл он стали причитать и царя обругивать: — Бедное дитя, погубит он тебя, как и нас погубил! — запела чернобровая Сирин, свою печальную песню. — А не нужно быть такой дурной. — Вечно ты Люта такая…холодная. — Так замёрзла давным-давно, Ведана. Сама знаешь, — действительно, глаза её были похожи на два ледяных озера. — Да ладно вам, что вам плохо, что ли? Вон наряды, какие! Шелка заморские! Парча! Камни! На Линфее таких не найти. — Да разве волю ими заменишь, Алёна, — вздохнула поджарая Буяна, та у которой косая сажень в плечах. — И мать ими не заменишь, — вздохнула русая Родослава, что от доброты своей в кольца царя угодила. — Да что тебе воля… Не бывать нам уже свободными. Как сбежать не пытались, а всё одно: не найдёшь больше дороги домой. — Ой, не права ты, Алёнка, я вот жила себе на болоте, жила и… — И всё равно живешь на болоте, — засмеялась пятая жена. — Ой, Веселина, не смешно это. Была обычной болотницей, и тут эта змеюка заняла моё место. — Дана, ты сама та ещё змея: путников путала. А ты, новенькая, чего молчишь? Я уже тебе и платье дошила, а ты как в вот воды набрала. Невежливо это. Молчишь как Тихомира, — Марья кивнула в сторону девушки в сером платьице. — Да, ты права. Спасибо. Меня, кстати, Хёрба зовут. Очень приятно. Только вот, окромя этого ничего она не сказала. Три дня молчала как рыба об лёд, а вечером перебирала камушки и ходила в сад. Быстро три дня прошли. Как миг пролетели. Марья платье белое расшила огненным бисером, будто зерна граната по снегу рассыпала, да сапожки дала алые, а царю, плащ изумрудами, золотом покрыла. Люди ликовали, ведь по-другому было нельзя. Невеста весь замок на уши поставила. Каждый о ней узнал. А Полозу так нравилось, так нравилось! И вот в подлунную ночь все, даже холопы вышли посмотреть, что за девушка сама пришла. Среди них был и Асклепий. Похож на неё чем-то. Проходя мимо, она сразу его узнала и улыбнулась, наверное, первый раз до ямочек на щеках. И он её узнал, только вот был он раб царя Полоза, что не смог бы ничего сделать, даже если захотел. Подошла девушка к чаше и так смело из неё отпила, что некоторые не поверили, и обрела она проклятые оковы, а царь Полоз от радости легкой добычи даже слово сдержал. И подошла тринадцатая жена к знахарю и сказала: «Привет, папочка. Теперь ты свободен. Возьми возвратный камень поверни три раза в руке и домой вернёшься, к маме». Только вот не хотел уходить он. Обнимал дочь, целовал и просил царя Полоза отпустить, плакал скупыми слёзами. Только дочь его не слушала, вывела она его и наказала домой вернуться, а то всё зря будет. « Не грусти, папочка, знала я, куда шла. Долго шла, поэтому нет мне назад пути. Иди домой и жди меня». Долго они прощались, расцвело уже. Царь Полоз следил за девицей, думал: обманет она его. Так неделя прошла, другая, а она даже сбежать не пыталась, только цветы в саду собирала да с камнем играла каким-то. Лампу ставила зеленую на ночь, ужасную совершенно, но терпеть просила. Успокоился царь. Она ему чай наливала, улыбалась, была мила, а жёны ничего понять не могли. И вот в ночь без луны, обратилась она фей с огромными крыльями, лавровым золотым венком в волосах. Разбудила она всех жён, и наказала быть тише воды ниже травы, ежели они попытаться спастись от царя хотят. Всё исполнили и полетели по комнате искры, словно звёзды: осыпала она их чудной пылью — и так легко стало. Вышли они утром в поле маковое. Плутали-плутали, а всё же не смогли дорогу домой найти и в замок вернулись. Старым было проклятье чарами феи не разрушаемое. Плакали жёны, а она прощения просила, только слезу обронив крокодилью. Ушла фея в сад, набрала рябины ледяной да орешков. Днём ходила она к Полозу, а ночью долго-долго ворожила, только снова не вышло ничего. И тогда она пробралась в Полоза покои, а он её там ждал. Разбушевался царь, шипел так, что локон седой в её волосах засеребрился. «Убью, — говорит, — тебя, а кости матери отправлю». Мучал её: кольцами душил, зубьями драл, ядом своим пытал. Только вот не сдалась девица из захвата его только высвободилась, и молвила: «Скажу тебе правду, царь: не любят тебя жёны твои, запугал ты их, измучил. Дурак ты, царь, много у тебя сокровищ, но они всё копейки ломаной не стоят». — Да, что ты знаешь, женщина! Ты баба завидная — легко тебе говорить, а я… Чудище я, понимаешь?! Была во мне любовь, да вся сдохла. Иль ты думаешь, что я сам на болото уполз? Так ежели б не гнали меня, я, может бы, и не оскотинился. — Понимаю тебя, Полоз. — Врешь. — Верь-не-верь, а понимаю и помочь хочу: хороший ты, — только отпусти меня. — Сбежишь ведь. — Хотела бы сбежать, сбежала бы ещё третьего дня. — А, ежели я такой хороший, что ж ты меня не любишь? — Я уже другого люблю… — Кого? — Кузнец он. Дурак, конечно, и имя у него такое дурацкое: Чуу. — Так как же ты его, такого непутёвого, любишь? — Да кто ж его знает… Забавный он. Эх, не могу здесь больше: сердце, от тоски по любимому, не бьётся. Отпустил её Полоз из колец своих, сжалился, но в оковы заковал. — Говори теперь, как помочь мне собираешься? — Помогу тебе, только делай, как прошу. Утром, собери всех в тронном зале. Только всех. И статуи тоже. — Зачем же? — Так ты, пожалуйста, сделай — там и увидишь. Всю ночь они говорили, а о чём — не знает никто. Оттаял царь от слова доброго, от взгляда смелого, руки тёплой, а утром собрал всех, как она просила. Много людей пришло, однако тишина мертвая была, вывела девушка царя, и на ушко шепнула: «Изволь, гостей приветствовать, — не понял идеи Полоз, но выполнил, — а теперь: поклонись и скажи спасибо за работу их и терпенье». Не понравилось ему это, но выполнил он просьбу. Удивились люди, замерли, однако отблагодарили. Теперь и царь удивился. — За вашу работу царь решил вам подарок сделать: домой он вас отпустит, — заговорила девушка громко. Полоз хотел было на неё кинуться, а она на ногу ему, легонько так, каблучком наступила, он и притих. — Ты чего творишь, окаянная?! Хочешь, чтоб я один тут сдох, как змея подколодная? — Не хочу, поэтому не мешай. Однако, выйдите вперед те, кто хотел бы вернуться сюда работать. Молчали все, однако один юноша спросил, будут ли отпускать домой, и что полагается за работу. И обещал царь поделиться богатствами своими. Тогда вышла дюжина парней крепких. Изумился Полоз, спустился руки парням пожимать. Трухнули они, конечно, но виду не подали. — А теперь пусть жёны ответ дадут. Не долго они думали, конечно: давно уйти хотели. Однако, каждая из них слово доброе напоследок сказала и обещала, хоть раз в год приходить, а в благодарность и для прощения подарил им царь все наряды их. Взмахнул Полоз рукой и стали они свободны. Расцвели жены царя Полоза да как лебёдушки поплыли к дверям, лишь одна осталась: третья жена — Василиска. — Что ж ты, царевна, домой не уходишь? — раскраснелась третья жена, а потом улыбнулась ласково. — Так здесь дом мой, Полоз. Запаниковал царь: что сказать не знает, обмер да рот раскрыл. Увидел он улыбку белую, какую на всем свете больше не сыщешь. Счастлив был как удав, отпустил всех домой, а Хёрбе предложил ларчик драгоценный, только не взяла она ничего, кроме цветов редких, и дала она ему корону с бел горюч камнем, что царя человеком сделает, коли венец надет будет… Так тринадцатая жена Полоза счастье ему принесла. — Мама, а что с царём и царицей стало? — Счастливы они по сей день, родилась у них дочь — Зарина.Долго ещё счастливы будут. — Прям как меня зовут. — Да, свет мой. — А с Хёрбой, что было? — А это тебе папа расскажет. — Хм, ну дай подумать, фея теперь друг семьи добрый… Только мала царевна была ещё, не помнит её, наверно. — Имя такое у неё знакомое… Хёрба… Прям как тетя Гербера. Засмеялись царь с царицей: — Ты только её Герберой не называй, а то она нам этого не простит.