Любить вопреки

Свет бьёт в глаза, слепит, все тело затекло, а колени ещё и болят, но Баки не хочет просыпаться, ему тепло, но беспокойно, и он вскидывается, когда на плечо ложится рука, а тихий голос зовёт: — Джеймс, — Баки резко поворачивает голову, распахивая глаза. Над ним стоит миссис Роджерс, только-только пришедшая с работы, — пойдем, я накормлю тебя завтраком. Баки кивает, и миссис Роджерс выходит, а он только сейчас понимает, что не выпускал руку Стива всю ночь, и чувствует, что сейчас она не такая горячая. Но целует ладонь и тяжело, от долгого сидения на полу, поднимается. Колени затекли и болят, но это малая цена, которую он готов платить, чтобы быть рядом со Стивом, особенно, когда тот снова мечется в горячечном бреду. — До вечера, Стиви, — тихо говорит Баки, выходя из комнаты. На кухне его уже ждёт простой завтрак и хлопочущая на кухне миссис Роджерс, как обычно, обеспокоенная всем и вся. — Спасибо, Джеймс, — благодарит она Баки, — но почему ты опять не лег в гостиной, я же приготовила… — Уснул, — просто отвечает Баки, а сам вспоминает, как не мог отойти от бредящего от жара Стива. Он каждые минут двадцать менял ему холодные компрессы на лбу, пытаясь хоть как-то облегчить состояние. Слушал, как Стив звал то его, то кого-то ещё, кажется, убеждал кого-то в чем-то, и как в такой ситуации он мог пойти спать, Баки не представлял. — Ему лучше, Джеймс, — сообщает ему миссис Роджерс то, что он и так уже понял, и смахивает непролитую слезинку. — Я зайду вечером? — спрашивает Баки, уверенный, что ему не откажут. — Тебе бы отдохнуть, — сетует миссис Роджерс, глядя на усталого Баки. — Но да, ты заходи, если хочешь. У Стива, кроме тебя никого нет. Спасибо, что так заботишься о нем. Она не сдерживается, похоже, от усталости, и горячо обнимает Баки, пряча слезы, но быстро берет себя в руки. Баки неловко от этого проявления чувств всегда сдержанной маленькой женщины, но он её понимает. Он понимает, что у постели больного ночами должен сидеть не лучший друг, а любящая супруга, но у Стива не было даже подруги, только он, Баки. А Баки не может оставить Стива, особенно такого: мечущегося в бреду, одного, потому что любит. И радуется, в глубине души радуется, что именно он может сидеть у постели, держать за руку и засыпать на полу, положив голову на кровать. — Я пойду, — встаёт из-за стола Баки. — Спасибо за завтрак. Баки торопится на работу и ему немного неловко от таких утренних посиделок с миссис Роджерс, которая хоть и была очень сдержанной, но от усталости и волнения могла и Баки похвалить сверх меры, и посетовать на то, что у Стива нет девушки. Это смущает, и Баки всегда спешит ретироваться, чтобы, оставшись наедине со своими мыслями, обратиться ими к Стиву, его Стиви, только его. Баки постоянно ловит себя на том, что восторгается этой бледностью кожи, болезненной хрупкостью, упрямо вздернутым подбородком и лазурной синевой больших, в пол-лица глаз. Он широко шагает по улицам, радуясь новому дню и тому, что Стиву лучше. Похоже, жар спал, и этой ночью его можно будет оставить одного, чтобы выспаться за прошедшие четыре дня, когда они с миссис Роджерс сменяли друг друга у его кровати и ждали. В другой ситуации Баки бы уже валился от усталости, но сейчас он ощущает только подъем, воодушевление и радость от того, что его Стиву лучше. Сегодня разгружают апельсины, и Баки удается умыкнуть пять штук. Он спешит вечером домой, чтобы, быстро поужинав, ополоснуться после работы и, угостив ими сестер, поспешить к Стиву, чтобы накормить его этими апельсинами. Стиву действительно лучше, и Баки радуется этому, как ребенок, он плюхается к нему на кровать, радостно доставая принесенные фрукты. — Спасибо, Баки, — чуть хрипло отвечает Стив, кутаясь в отцовскую рубашку, — но не стоило. — Ешь, — спокойно отвечает Баки, он знает, что уговорит Стива съесть чертовы апельсины, чего бы ему это ни стоило. — Зря, что ли, тащил? Баки знает, что Стив никогда не обидит его отказом, поэтому берет апельсин и начинает его чистить, уляпываясь соком, который течет по рукам, облизывает пальцы, а Баки смотрит при этом на Стива, который не видит этого жаркого взгляда. Это похоже на игру, только Баки не представляет, можно ли ее выиграть по имеющимся правилам, где мужчина не может любить мужчину, не может быть ему ближе, чем друг. И он боится, боится, что кто-нибудь, а особенно Стив, узнают его тайну. Но ему так хочется, чтобы Стив узнал, потому что таиться так тяжело, почти невозможно. — Дай попробую, — говорит Баки и вместо того, чтобы взять протянутую Стивом дольку, облизывает его ладонь. Стив смеется, но все равно пытается накормить Баки апельсином. — Вкусный. Баки улыбается, потому что вот так, и только так, шутя и играясь, он может быть ближе к Стиву, попробовать его на вкус, уловить его вперемешку со вкусом сладкого апельсинового сока. — Завтра танцы, — говорит Стив, уплетая апельсин и смеясь, потому что Баки решился вылизать его пальцы. Для Стива в этом нет никакого эротического подтекста, но Баки представляет себе все совсем иначе, и у него встает. Он не сильно стесняется этого, потому что уверен, что Стив просто не заметит. А иногда так бы хотелось, чтобы заметил. Чтобы оттолкнул. Тогда Баки перестанет мучиться, закусывать, скуля, подушку. Сестры думают, что ему снятся кошмары, а он думает о Стиве. — И что? — спрашивает Баки, ему плевать на танцы, он ходит туда ради того, чтобы познакомить Стива с хорошенькой девушкой, чтобы она полюбила его, и Стив мог быть счастлив. А он… Он хочет оградить Стива от своей неправильной любви и не может, потому что слишком хочет его самого. Близости с ним, но может получить только пальцы в апельсиновом соке или, как утром, поцелуй в ладонь украдкой. Баки не знает, сколько уже это длится, когда Стив стал из друга, мелкого придурка, которого надо защищать, иногда от самого себя, в объект любви и желания, но так случилось. Баки ужасался этому факту недолго, просто приняв его, ведь это же Стиви, его друг. Его помешательство. — Ну, ты хотел пригласить какую-то Саманту, — напоминает ему Стив, и Баки вспоминает, что, действительно, он хотел пойти на танцы, но со Стивом, а Саманта ему не нужна, и он не хочет знакомить своего Стиви с какой-то ее милой подругой. — Не хочу без тебя, — честно признается Баки. Без Стива он чувствует себя пустым и безжизненным, ему не нужны никакие Лиззи-Сары-Саманты, которых надо ублажать весь вечер. А потом придумывать, почему больше не хочешь их видеть. — Ты обидишь ее, ведь ты обещал, — серьезно говорит Стив, начиная чистить второй апельсин, и Баки все равно, кого он там обидит, он надеется, что снова сможет облизать от сока тонкие пальцы, в которых так восхитительно смотрится карандаш, но Стив редко показывает ему свои рисунки, хотя рисует много. Баки не настаивает, он просто не может настаивать, если это Стив. Для Стива все, что он только попросит, но Стив ничего не просит, он скромен и серьезен. Практически всегда. Учтив и обходителен с дамочками, с которыми Баки легко шутит и заводит разговоры на отвлеченные темы. Баки так же умеет и со Стивом: заболтать, развеселить, увести от серьезной темы, сунуть в руки альбом с карандашом, чтобы тот рисовал, серьезно поглядывая на Баки. В такие моменты Баки думает, что Стив рисует его. Иногда так и бывает, но чаще Стив забывается, прикусывая кончик языка, который так и хочется лизнуть, и что-то выводит уверенной рукой. А потом просто закрывает альбом и заводит с Баки разговор о чем-нибудь. Последнее время разговоры все больше о войне, но Баки не любит говорить о войне, Баки любит говорить о Стиве, он бы мог часами сидеть рядом с ним и говорить ему, какой он замечательный. — Я ничего не обещал, — отрывается Баки от созерцания рук Стива в апельсиновом соке. — Я сказал только “может быть, если мой друг Стив тоже пойдет”. На самом деле, он сказал не так, и вообще они с Самантой собирались познакомить Стива с ее подругой, но теперь это было уже не важно, потому что Стив болеет и не сможет пойти на танцы. Значит, не пойдет и Баки, а Саманта красивая девушка, она найдет себе кавалера получше, чем парень, который тайно влюблен в другого парня, невзрачного гадкого утенка, как всем кажется. Но Баки все равно, он видит душу Стива, и у него душа художника. — Значит, ты не хотел с ней идти, — делает совершенно верный вывод Стив. — Тогда зачем обнадежил? Баки, я тебя не понимаю, — долька апельсина исчезает в красиво очерченном рту, и Баки давит в себе желание облизнуться. Он не хочет апельсин, они сегодня ими обожрались в доках, повезло, но он хочет губы Стива такие пухлые, мягкие, такие… обветренные после болезни, и все равно безумно притягательные. Баки устраивается на кровати рядом со Стивом, закладывая руки за голову, а ногу закидывая на ногу. — Не хотел, — соглашается Баки, зная, что Стив будет ругать его уже за ложь, но лучше пусть ругает за ложь какой-то девушке, чем Баки будет врать ему в малом, потому что он уже врет ему в самом большом — в чувствах. И Стив не замечает этой лжи, не замечает истинного отношения Баки к нему, иначе он бы шарахнулся от Баки, как от прокаженного. Но Стив принимает объятия и прикосновения Баки как дружеские, отчего тому хочется биться головой о стену. Баки иногда думает рассказать о своих чувствах, но малодушно не может, боясь, что останется один, или, еще хуже, Стив его пожалеет. На взаимность Баки не надеется, поэтому делает все, чтобы быть ближе к Стиву вот так, тайно, просто как друг. Даже обсуждает со Стивом девушек, когда они гуляют вдвоем, сам заводя разговор и взглядом указывая то на одну, то на другую. Стив смущается, считая такие разговоры неприличными, но Баки смеется, ему весело, но не от того, что смущает Стива, а от того, что Стив не обсуждает девушек с ним. Потому что Баки больно слышать, если Стиву нравится та или иная. Баки до сих пор помнит, как Стив назвал его красивым, взявшись за карандаш, но так и не показал, что получилось. — Баки, это нехорошо — обнадеживать кого-то, если не собираешься выполнить обещание, — наставительно произносит Стив, облизывая пальцы сам, а Баки остается только мысленно облизываться. Ему уже давно плевать на Саманту, на ее подругу, да он бы и не выдержал еще и танцы после четырех практически бессонных ночей. Но эти ночи прошли рядом со Стивом, и Баки счастлив, сознавая это. Он согласен вообще не спать и вкалывать, если это позволит ему сидеть у постели Стива, держать его за руку, гладить по волосам, ведь он в бреду, и ничего не вспомнит. — Мелкий, — ерошит Баки волосы Стива, а тот чуть хмурится, считая это слишком детским жестом, но Баки чувствует, что ему все равно нравится, — откуда ты такой правильный да старомодный. Сейчас можно отказать девушке, и ничего тебе за это не будет. — Это, если ты ее не пригласил, как должно, и у нее нет старших братьев, — тут же отвечает Стив и порывается встать с кровати, но Баки лежит с краю и не дает ему совершить этот маневр, удержав за талию. Его всего прошивает от этого прикосновения, Баки почти стонет от ощущений, напрягая руку, не выпуская Стива из кровати. — Баки! — возмущается тот, но не отпихивает руку, потому что его все еще грязные. — Я могу ходить, я не увечный. — Сиди, — усмехается Баки, поднимаясь сам, выпуская Стива, но как же тяжело ему это дается, он готов длить и длить это прикосновение, но оно все равно заканчивается слишком быстро. — Я сам принесу тебе салфетку. Баки смотрит на эти руки, и понимает, что хочет облизать их еще раз, чтобы не нужно было никакого полотенца, ничего не нужно, только его рот и язык, облизывающий каждый палец один за другим. Мизинец, безымянный, средний, указательный, большой, большой, указательный, средний, безымянный, на который надевают кольцо, мизинец… Баки мотает головой, отгоняя от себя видение, и задерживается взглядом на Стиве, на его губах, таких ярких сейчас, искусанных, но, Баки уверен, сладких. Никем не целованных. Баки даже не надеется сорвать этот бутон, уверенный, что не имеет права утягивать Стива в пучину этих неправильных чувств. Он идет на кухню, где берет кувшин и таз для умывания, и чистое полотенце. — Ты поужинаешь со Стивом? — спрашивает его миссис Роджерс, идеальная, в белом переднике с забранными в строгую прическу волосами. И Баки думает, что Стив весь в нее, такой же идеальный, правильный, маленький и нуждающийся в защите. — Нет, спасибо, — отказывается Баки, глядя как она сервирует поднос для сына, чтобы тот раньше времени не вставал с кровати. — Вам помочь? — Да, Джеймс, — соглашается миссис Роджерс, хотя Баки точно знает, что был бы это кто-то менее близкий, она бы даже к Стиву его на минуту не пустила, и он начинает гордиться собой, тем, что он действительно близкий друг Стива. Близкий друг… Режет по сердцу не хуже ножа, потому что Баки отчаянно хочет быть больше, чем другом, но понимает, что не имеет права. Баки помогает Стиву вымыть руки, и приносит ему ужин. — У тебя только-только спала температура, — Баки ставит поднос ему на колени, — поэтому будешь есть в постели. И это не мое решение. Твоя мама в некоторых вещах непреклонна. — Да, — соглашается Стив, принимаясь за еду. — А ты опять отказался? Баки, ты обижаешь маму. — Ни в коем случае, я просто не хочу, — отмахивается Баки, который действительно не хочет есть. Рядом со Стивом он хочет только смотреть на него, чувствовать его, быть рядом, а еда, вода, да вообще все остальное, это мирское, суетное, не важное. Баки относит поднос с остатками еды обратно на кухню, и возвращается к Стиву, который предлагает устроиться рядом с ним, потому что хочет показать ему свои рисунки. Баки очень рад, потому что это бывает очень редко. Он устраивается рядом, как можно ближе, чтобы касаться бедра Стива через одеяло, снова закидывает одну руку за голову, а вторую на удачу кладет Стиву на талию, чуть приобнимая. И удача улыбается ему, Стив не откидывает руку, он увлеченно показывает Баки свои рисунки, а Баки счастлив быть так близко к Стиву, и ему совершенно все равно, что там нарисовано. Кажется, какие-то районы Бруклина, вид из окна Стива, но Баки все равно, он чуть поглаживает Стива, пока тот ничего не понимает, и чувствует, как веки его тяжелеют, и он погружается в сон. — Спокойной ночи, Баки, — последнее, что он слышит, и чувствует теплое тело рядом. Он проваливается в счастливый сон не на коленях на полу, а рядом. Похороны никогда и никого не располагают к романтическим мыслям, и Баки, стоящий за спиной Стива, пытается не думать о своем друге, только что потерявшем мать, так. Но он не может, видя его несчастье, Баки хочет обнять Стива, прижать к себе, поцеловать эти скорбно сжатые губы, но все, что он может, это стоять за его спиной, слушать бубнеж священника о том, какой замечательной и праведной была Сара Роджерс, и пытаться поддержать Стива. Баки смотрит на своего Стиви, который словно стал лет на десять старше с этими красными сухими глазами, смотрит, как он бросает на гроб матери горсть земли, как та глухо ударяется о крышку гроба, возвещая о том, что все кончено. Баки смотрит, какой Стив потерянный, и он сам не знает, что делать, как помочь, поддержать Стива, особенно сейчас, когда к нему будут приходить люди, которые знали миссис Роджерс, приносить свои соболезнования и еду. Баки знает, что Стиву не нужно ни то, ни другое. Его Стиви нужен покой и тишина, и как же он хотел не только создать ему все это, но и остаться рядом. Он уверен, что Стива нельзя оставлять совсем одного, иначе он найдет приключений на свою бедовую голову. — Мам, — зовет Баки миссис Барнс, даже не зная точно, что хочет у нее попросить. — Иди с ним, сынок, — тут же понимает все она, — я все улажу. Миссис Барнс гладит сына по руке и отпускает, чтобы он позаботился о своем друге, которому сейчас нужен. — Стиви, — нагоняет медленно идущего от кладбища в сторону дома Стива Баки и больше ничего не говорит, просто идет рядом. И Стив молчит, и у Баки сжимается сердце от этого молчания, он чувствует, как что-то сейчас умирает в Стиве, умирает навсегда, и Баки понимает, что это уже не воскресить ничем и никогда. И ужасается тому, что сам тоже когда -то лишится матери, но даже не хочет представлять, что тогда будет с ним. Они медленно идут, оба в черном, и Стив все молчит и молчит. Баки слышит, как оскорбляют какую-то дамочку, но Стив не обращает на это внимания, он словно самоустранился от всего, истончился, дышит тяжело, но еще не задыхается, и Баки молит Бога, чтобы и не начал. Он думает о том, что теперь будет с его Стиви, как он будет жить дальше без матери, которая души в нем не чаяла, но вырастила настоящего мужчину, несмотря на то, что примера для подражания у Стива не было. Баки хочет заговорить со Стивом, но не находит нужных слов, и они продолжают медленно идти. Баки представляет, как сейчас к Стиву будут приходить разные люди, большинство из которых Стив даже не знает, говорить, как они любили Сару, тащить еду, и как все это не нужно его Стиви. — Моя мама, — Баки запинается, ему кажется кощунственным произносить это слово при Стиве, но он продолжает. — Она сказала, что все возьмет на себя. Тебе не надо… — Не надо что, Баки? — горько спрашивает Стив. — Не надо почтить память матери? Не надо уважительно отнестись к тем, кто ее тоже потерял и пришел отдать ей дань памяти? Не надо что, Бак? Голос Стива рвется, он начинает задыхаться, но справляется с собой, это не астма. И Баки понимает, что Стив прав. По-своему, но прав, только как бы ему хотелось уберечь его от всего этого, но Стив был из тех, кого просто так не сломаешь. — Прости, — только и произносит он, понимая правоту Стива, и свое желание уберечь его от всего этого кажется ему теперь таким малодушным, только от этого оно не становится меньше. Весь вечер Баки проводит рядом со Стивом, как и миссис Барнс. Сестры Баки помогают с едой и посудой, люди, кажется Баки, идут нескончаемым потоком, каждый хочет надавить сильнее на рваную рану, зиящующу в душе Стива, а Стив, его Стиви стойко сносит все это, принимая еду и соболезнования, говорит слова благодарности, и только больной взгляд сухих красных глаз говорит о том, как ему на самом деле плохо. Под вечер, под конец всего этого бедлама, имеющего честь называть себя поминками, Баки насильно уводит Стива в его комнату, оставляя все на свою маму и сестер. Стив держится, но Баки чувствует, потому что знает его слишком хорошо, что он может сломаться, и этому надо не дать случиться. Этому нельзя дать случиться. Баки смотрит, как Стив снимает пиджак, аккуратно вешая его на стул, узкий галстук, вешая поверх, бездумно, машинально, и Баки дергает Стива за плечо на себя, разворачивая. Тот заглядывает в его глаза своими больными, слишком сухими для такого дня, и Баки прижимает Стива к себе, ничего не говоря. Ему слишком неправильно хорошо от этого, от горячего тела так близко, от того, как Стив безотчетно прижимается к нему и громко всхлипывает. Баки забирается пальцами в его волосы, слегка массируя, а другой рукой прижимает Стива к себе за плечи, чувствуя, как они содрогаются от рыданий. И он сейчас бесконечно, иррационально, неправильно счастлив, потому что ощущает Стива так близко. А Стив, его Стиви, горько плачет, вжимаясь в него, доверяя ему самое сокровенное: свои слезы. Баки гладит Стива по волосам, по плечам, даже не пытаясь утешить, а наслаждаясь прикосновениями, а Стив все жмется и жмется к нему, выплескивая свое горе. — Ш-ш-ш, — пытается успокоить его Баки, но слова о том, что все будет хорошо, застревают в горле, вязнут на языке, потому что ничего уже не будет хорошо, ничего не будет, как прежде. Баки это понимает, но ничего не может с этим сделать. — Ложись спать, Стив. — Не уходи, — просит Стив, не отрываясь от Баки, и Баки ликует внутри, благодарит миссис Роджерс за то, что она умерла, сделав Стива ближе к нему. Баки понимает, что это ужасно, но ничего не может с собой поделать и улыбается еле заметно. Он помогает Стиву раздеться и укладывает его в кровать. Тот не сопротивляется, полностью отдаваясь на волю Баки, и тот еле удерживается, чтобы не поцеловать его в голое плечо, по которому позволяет себе провести рукой, и уже хочет уйти, укрыв Стива тонким одеялом. — Не уходи, — снова повторяет Стив, и Баки, избавившись от пиджака и галстука, ложится рядом, обнимая Стива, прижимая к себе, ликуя и кляня себя за это. — Почему, Баки? Почему не я? — Тебе предназначены великие дела, — грустно усмехается Баки, понятия не имея, что сказать Стиву. Он рад бы был сказать хоть что-нибудь, что бы смогло его утешить, но, как оказалось, утешительных речей Баки Барнс говорить не умел. Не для Стива Роджерса, своего лучшего друга и любимого человека. — Я не хочу никаких великих дел, — всхлипывает Стив, прижимаясь спиной к Баки, — я хочу назад маму. И так Баки становится от этого больно, что перехватывает дыхание, он прижимает к себе Стива, который тихо плачет, мелко дрожа плечами. Больше они ничего друг другу не говорят, и Стив засыпает, тяжело дыша, а Баки целует его в макушку, боясь оставить одного, но понимая, что уйти все равно придется. Но не хочет, теснее прижимаясь к Стиву, почти сворачиваясь вокруг него, зная, что тот спит. И будет спать до утра. И Баки тоже засыпает, неправильно-счастливый, поцеловав Стива и в макушку, и в голое плечо. Баки чувствует, что смерть миссис Роджерс что-то поменяла в Стиве. Баки теперь ловит его на драках, причем часто и с теми, кто ему явно не по зубам. Из-за оскорбления девушки, из-за убеждений, из-за какой-то фигни, но не может ничего сделать, хотя чувствует, что Стив хочет просто угробить себя. Баки понимает, что в его Стиви что-то сломалось, но не знает, как это починить. А однажды он находит его избитого в какой-то подворотне, и понимает, что, если бы вообще не оказался здесь, Стив мог бы умереть. Он подхватывает Стива, ему все равно, что тот весь в крови и грязи, и несет его к нему домой. — Баки, не надо, — шепчет Стив, но Баки все равно, он не может оставить Стива одного, это выше него. Он долго терпел все это, не влезая, не вмешиваясь, давая своему другу, своему любимому человеку жить так, как он хочет, но сегодня это перешло все границы. Баки раздевает Стива, именно сейчас не чувствуя никакого эротического подтекста, отмывает в тазике с холодной водой, потому что не считает нужным греть, даже не подумав, что Стив может заболеть, а тот только вяло отпихивается. — Баки, — лепечет Стив, пытаясь ровно стоять сам, что получается у него плохо, потому что на ребрах расплывается хороший синяк, — я сам могу. — Угу, — не соглашается Баки, — все, что ты можешь, ты уже показал. А теперь будет по-моему. Баки больно, не физически, нет, ему больно от того, что Стив подставляется после смерти матери подо все подряд, отстаивая любую мелочь дракой, а у него просто нет времени, чтобы всегда быть рядом. Баки боится, что может не успеть, что Стив нарвется на кого-то, кто действительно будет способен на убийство, просто, чтобы эта мошка не мешалась больше. И думал, как Стиву везет, что в нем не видят настоящего противника, а бьют скорее для острастки. — Ну зачем, Стиви? — задает Баки совершенно риторический вопрос, потому что знает, что не получит на него правдивый ответ, кроме того, что кто-то опять поругал чью-то честь: девушки, женщины, страны, армии. И если бы хоть кто-то из них хоть раз сказал Стиву спасибо за то, что он подставляется. — Я… — хочет что-то сказать Стив разбитыми губами. — Нет, молчи, — прерывает его Баки, запихивая в пижаму. Сейчас он чувствует себя то ли старшим братом, то ли отцом великовозрастного дитяти, но он знает, что это пройдет, и он снова станет влюбленным идиотом, который подвинет на кровати своего друга и ляжет рядом, чтобы якобы по-дружески обнять, а на самом деле наслаждаться теплом чужого тела рядом. Баки знает, что член будет стоять до боли, но он никуда не пойдет дрочить, потому что вжиматься в спящее любимое тело рядом гораздо приятнее. — Знать не хочу, что сегодня это было. Стив, — Баки разворачивает его к себе, поднимает голову за подбородок и заглядывает в синие глаза, — Стиви, пожалуйста, прекрати. Я слишком тебя люблю, чтобы потерять вот так. И, поддаваясь порыву, целует в уголок разбитых губ. Баки уже не боится, что его оттолкнут, он устал от своей любви и хочет, чтобы его оттолкнули, хочет уже закончить все это, чтобы остались только воспоминания, потому что, чем дальше, тем сильнее Баки боится не сдержаться. Но все равно не может отказать себе в том, чтобы обнять Стива, как сейчас, аккуратно прижав к себе, понимая, что тот не вырывается, не кричит на него, а тоже обнимает. — Мне плохо, Баки, — глухо говорит он, а потом отпускает его и забирается на кровать, пододвигаясь так, чтобы Баки тоже смог устроиться. И Баки снова кажется, что это какая-то игра, но теперь он даже правил не знает, а Стив смотрит на него как-то странно-жалобно. Баки помнит, что Стив всегда был не дурак подраться, они так и познакомились, когда Стиву в очередной раз доставалось от троих ребят, а он решил вступиться за маленького мальчика. Мальчик оказался не таким уж и маленьким, в плане возраста, но вот выглядел совсем малышом. Но сейчас Стив имеет какое-то маниакальное желание самоубиться, и Баки страшно, что он может потерять его. Баки боится этого каждый раз, когда у Стива приступ астмы, или он в очередной раз простужается, но тут, как он каждый раз себя убеждает, у него будет время попрощаться. Он подготовится, хотя и не сможет принять. А вот найти его мертвым в очередной подворотне Баки боится больше всего на свете. Баки опускается на кровать рядом, и Стив тут же прижимается к нему, как к единственному дорогому и близкому существу. И если бы Стив знал, как хочет Баки быть еще чуть ближе, еще дороже, но Стив не знает, не догадывается, хотя другой уже давно бы все понял. И Баки снова и снова наслаждается этим непониманием Стива, мазохистски наслаждается его близостью, поглаживая его по голове. Баки знает, что Стиву плохо после смерти матери, и понимает, что представления не имеет, насколько. — Я знаю, — отвечает Баки, поглаживая Стива по спине, а сам представляет, как бы он целовал эту худую спину, выцеловывал бы каждый позвонок, оглаживал худые бока с выступающими ребрами. Вылизывал бы худую шею, стараясь не оставлять на ней меток. От этих, совершенно недружеских, мыслей член заметно шевелится, обозначаясь под брюками, и Баки хочется схватить его и сжать, хочется прижать к себе Стива еще плотнее или оттолкнуть уже, но он не делает ничего из этого, продолжая поглаживать спину, успокаивая Стива, давно уже не друга. — Останешься? — спрашивает Стив, отлепившись от Баки, и тому так жаль выпускать его из рук, что он задерживает объятия, не отпускает, а Стив и не старается вырваться, только обратно прижимается к его груди. Но потом, похоже, вспоминает, что он уже взрослый, давно не мальчик, и просит: — Пусти. — Не хочу, — смеется Баки, разряжая этим обстановку. Он действительно не хочет выпускать Стива, но тот, хоть и с больными ребрами, начинает дергаться, и Баки раскрывает объятия, сдерживая горький выдох. Стив снова болеет, но теперь нет миссис Роджерс, и Баки приходится все делать одному. Он умудряется выклянчить два дня за свой счет так, что его даже очень ждут обратно, и проводит их у постели Стива, снова сидя на полу. Только теперь никто не будит его с утра, чтобы накормить завтраком, а Стив все так же мечется в бреду, зовет Баки. — Я здесь, — тихо говорит Баки, садясь на край кровати, меняя холодный компресс, чтобы хоть как-то сбить жар, и вдруг Стив с силой хватает его за руку, распахивая свои, Баки уверен, голубые, как летнее небо, глаза, глядя прямо на него, но не видя. Он хочет высвободить руку, чтобы выжать тряпку, но Стив держит очень крепко, а горячие, обветренные губы шевелятся, что-то говоря. Баки пытается прислушаться, но ничего не слышит. — Все хорошо, Стиви. — Не оставляй меня, Баки, — четко и громко говорит Стив, чем почему-то пугает Баки, словно тот собирается куда-то деться. Словно может оставить своего Стиви одного. — Не оставлю, — ошарашенно говорит Баки и кладет влажную холодную тряпицу на лоб Стиву. Тот еще смотрит на Баки, Баки кажется, с любовью, но он отгоняет от себя эти мысли, как невозможные, ведь Стив считает его просто другом, а потом Стив закрывает глаза и засыпает. Баки готовит самый простой ужин, чтобы было быстрее, быстро ест, и, не моя посуды, возвращается к Стиву, который спокойно спит. Жар начал спадать, и Баки радуется этому, потому что завтра у него есть еще день, чтобы побыть со Стивом, а потом нужно будет снова выйти на работу, иначе его уволят. Он сидит на кровати Стива и смотрит на него, обводя взглядом контур губ, таких желанных, что Баки не выдерживает. Он понимает, что пользуется беспомощностью друга, что тот попытался бы его ударить… Хотя нет, однажды он уже поцеловал Стива, и тот ничего не сделал, только прижался к нему. Но тогда было другое, и Баки все списывает на шок и боль. А сейчас Стив спит, и Баки, как завороженный тянется, склоняется к его губам, накрывая их своими. Чувствует, какие они горячие, чувствует их вкус, сладкий, хотя Стив не очень любит сладкое, но губы у него сладкие. Баки облизывает их, чуть шершавые сейчас, не в силах отстраниться, но он и так позволил себе слишком многое, больше, чем даже когда-то мог мечтать. Он еще раз проводит по губам Стива кончиком языка и отстраняется, ласково поглаживая по скуле. Для Баки спящий Стив невероятно красив: хрупкий, бледный, только болезненный румянец на щеках напоминает ему о том, что Стив не просто спит. Баки клянет себя на чем свет стоит, что пользуется беспомощностью любимого человека, но иначе он не может. Член стоит до боли, до черных пятен перед глазами, и Баки скрывается в туалете, чтобы удовлетворить себя, вспоминая вкус губ Стива. Он яростно дрочит, закусив губу, чтобы не стонать, зажмуривается, лаская себя, представляя на месте своих рук руки Стива. Он гладит себя за яйцами, представляя, что это Стив гладит его, что он его хочет, потому что сам Баки готов отдаться Стиву, только бы тот попросил. Член в руке каменный, Баки все сильнее сжимает ладонь, двигая рукой все быстрее, и, наконец, кончает тихо-тихо скуля. Пальцы испачканы в сперме, и он почему-то рассматривает их, представляя совсем другие, тонкие, без мозолей докера на них. Баки поспешно вытирается и натягивает штаны. Ему не стыдно, давно уже не стыдно, потому что он любит Стива, и это всего лишь физическое проявление любви. Он возвращается к кровати и садится рядом в кресло, из которого, знает, все равно выползет на пол, чтобы держать Стива за руку. И плевать, что колени будут болеть от долгого сидения на твердом полу, спина от неудобной позы, главное, что он сможет всю ночь держать Стива за руку, переплетя их пальцы. Это вторая ночь, Баки не спит уже вторые сутки, поэтому проваливается в сон быстро, и просыпается от того, что кто-то треплет его за плечо и зовет. — Баки, Баки, — настойчивый голос вырывает его из сна, он мычит что-то неразборчивое, потом чувствует чужие пальцы, переплетенные с его и, пугаясь, отдергивает руку и смотрит на Стива. У того почему-то на лице обида и непонимание, быстро сменяющееся озабоченностью. Баки понимает, что Стив проснулся, а он держит его за руку, но Стив ничего не сказал, снова, и Баки успокаивается. — Ложись, Баки. Стив двигается, предлагая Баки устраиваться рядом, как обычно, не видя ничего предосудительного в этом, как не видела и миссис Роджерс, святая женщина. Ему никто не запрещает, и Баки обнимает Стива, прижимая к себе, целует в макушку, и только сейчас понимает, что за окном еще совсем темно и совершенно тихо. Баки думает о том, что проведет в постели Стива почти всю ночь, обнимая хрупкое тело, доверчиво жмущееся к нему. Он приподнимается и целует Стива в лоб, чтобы убедиться, что жар спал, смотрит на его сонную улыбку и касается губами уголка глаза, а потом, не встречая препятствия, и губ. Стив не сопротивляется, не пытается высказать ему, что так нельзя, что друзья, а, тем более, мужчины, так не ведут себя друг с другом, он только жмурится, словно ему щекотно, и Баки все же укладывается рядом, дунув ему в макушку. Он слышит сдавленный тихий смешок, и засыпает, обнимая Стива, словно ему теперь все можно, словно в какой-то момент кто-то просто взял и разрешил ему касаться Стива не только по-дружески, а так, как он того хочет. — Я люблю тебя, Баки, — слышит он сквозь сон, но уверен, что ему это снится. А даже если нет, то Стив имеет ввиду что-то другое, но Баки все равно засыпает счастливым, потому что Стив рядом, и завтра будет еще целый день, который он сможет провести только с ним. Сержант Баки Барнс. Он никак не мог привыкнуть к этому, к тому, что завтра, уже завтра, он отправится на войну. Сколько мальчишек играло в войну, сколько хотело туда попасть, и Баки из числа тех, кто романтизирует войну, но воевать не очень хочет, потому что тут остается его друг и любимый. Все, уходя на фронт, оставляли кого-то дома. Он оставляет того, кто даже не знает о его любви, кому нельзя признаться. Сколько его коллег, призвавшись, делают предложения своим девушкам, и те соглашаются. Идет чуть ли не свадебный бум, и мама спрашивает, почему он не женится, а он, не подумав, отвечает, что у него есть Стив, и пока он не женится, Баки тоже нечего подбирать себе невесту. Миссис Барнс принимает этот ответ странно, но у нее есть еще три дочери, поэтому внуками она будет обеспечена. А Баки примеривает на себя новую наглаженную форму и идет искать Стива. Баки знает, что тот тоже хочет записаться в армию, но его не берут, и Баки рад этому. Он еще не знает, как там, на фронте, но уверен, что Стиву там делать нечего. Баки находит Стива, почти случайно, за кинотеатром, где его в очередной раз лениво избивает кто-то. В пару увесистых пинков он отправляет обидчика Стива идти гулять. — Я бы его дожал, — сообщает ему Стив, а Баки хочется смеяться и плакать одновременно. — Сержант Баки Барнс, — шутливо рапортует он, вытягиваясь по стойке смирно и козыряя Стиву, и у того светятся глаза. — Я тоже запишусь в армию, — обещает он, стирая с вожделенных Баки губ кровь. — Обязательно, — смеется Баки, но в глубине души уверен, что Стива туда не возьмут. Он ругает его за вранье призывной комиссии, а потом говорит, что вечером они идут на танцы. Баки не хочет идти на эти танцы, но почему-то считает, что хочет Стив, вернее, он хочет сделать для Стива это прощальным подарком, познакомить его с хорошенькой девушкой, которая останется с ним, когда сам Баки будет в Европе защищать честь Штатов. Но не видит воодушевления на лице Стива. — Что-то не так? — обеспокоенно спрашивает Баки, пока они идут к дому Стива. — Ты уходишь, — начинает Стив. Он тяжело подбирает слова и, в итоге, молчит всю дорогу до дома. Они заходят, но Стив не спешит идти переодеть запачканные брюки, он смотрит на Баки как-то странно-жалобно, так, что у Баки обрывается сердце. — Стив. Стиви, что случилось, — Баки готов бухнуться перед ним на колени, но Стив поднимает глаза, и в этом взгляде Баки видит упрямую решимость, ту, с которой Стив влезал в каждую драку. — Баки, я люблю тебя, — быстро-быстро говорит Стив и даже зажмуривается, уверенный, что его сейчас ударят, а Баки не понимает, правильно ли он услышал. Вернее, услышал ли он то, что хотел, или это дружеское признание человеку, который собирается уйти воевать. — Я тоже люблю тебя, Стив, — отвечает Баки чистую правду, и Стив распахивает глаза все с той же решимостью, но теперь в них непонимание и растерянность. И теперь не понимает уже Баки, что на самом деле хотел сказать ему Стив. — Нет, — мотает головой Стив, уверенный, что его не поняли, — я… Баки, — вспыхивает он, словно до него дошел смысл того, что ему только что сказали, а Баки снова боится, что все это лишь дружеская поддержка или желание сказать что-то другое, более важное, что там где-то должно стоять “но”. — Стив, — Баки берет его за плечи и заглядывает в глаза, — я люблю тебя, не как друга. — А как? — распахивает глаза Стив, все еще не понимая. Или это только Баки кажется, что он не понимает, а на самом деле Стив давно уже все понял, и просто пытается не верить в то, что слышит, чтобы не потерять друга. Но Баки не оставляет ему шанса. Он завтра уходит на войну, а война все спишет, и, может быть, он сможет остаться другом хотя бы в памяти Стива. — Как мужчину, — отвечает Баки и целует Стива. Целует, уверенный, что его сейчас оттолкнут, но он хочет запомнить вкус его губ навсегда, чтобы было о чем вспоминать долгими темными ночами, чтобы было, с чем идти в атаку. Стив что-то мычит, вырывается, и Баки его отпускает, почти отрывается от губ и совершенно ошарашенно отвечает уже на поцелуй Стива. Неумелый, но такой жадный. Он чувствует, как Стив обхватывает его за шею, притягивает к себе, и Баки выдыхает, обхватывает Стива за талию, прижимает к себе, целуя по-настоящему. Стив тихо стонет в его руках, стараясь притиснуться теснее, и Баки прижимает его к стене, придавливает собой, не отрываясь от губ, наконец-то его. Баки чувствует руки Стива у себя на шее, чувствует, как тот прижимает его к себе, и плывет, плывет, плывет от ощущения близости того, кто так долго был недоступен. Баки все равно, что нашло на Стива, он пользуется этим, потому что слишком долго ждал, пользуется этим малодушно, потому что знает, что Стив не сможет оттолкнуть его, и не понимает, что происходит, когда Стив только теснее прижимается к нему, льнет, лижется, не умея целоваться, и Баки сам разрывает объятия, поцелуй. Он смотрит на Стива тяжело дыша, прижавшись лбом к его лбу, а Стив улыбается ему по-мальчишески задорно, словно весело пошутил, и шутка удалась. — Я знал, — шепчет он, гладя Баки по волосам, полностью растрепывая их. — Знал… Баки. Баки… Стив прижимает его к себе неожиданно сильно, целует в щеку, уверенный, что Баки не будет против. Да и где там, если только что именно Баки целовал его. — Стиви, — шепчет ему на ухо Баки, не зная теперь, что сказать. Он счастлив, он не понимает, что происходит, и боится, что это всего лишь сон, его больное воображение, что он неверно все понял, а Стив просто, как всегда, благородно решил осчастливить своего друга. — Стиви, я… ты… — Баки, — Стив снова гладит его по волосам, целуя в губы, просто касаясь, но это так интимно, так приятно, что Баки вообще ничего не хочет слышать, он хочет просто дышать Стивом, касаться его, пока можно. И слышит определенно удивленное: — Ты любишь меня? — Больше жизни, Стив, — отвечает Баки, уткнувшись ему в шею. — Больше жизни. — И я тебя, — слышит Баки в ответ. — И я тебя. Они стоят, обнимаясь, прижимаясь друг другу, и только сейчас Баки замечает бедром возбуждение Стива, и как тот старается его скрыть. А у Баки уже все мысли о том, как он возьмет член Стива в рот, будет сосать его, облизывать головку, которая должна, просто обязана быть ярко-розовой, а член небольшим и аккуратным. Такой можно взять в рот целиком, чтобы почувствовать, как дрожит Стив от возбуждения и новых ощущений. — Баки, — зовет его Стив, и Баки стекает к его ногам, становясь перед Стивом на колени, запрокидывает голову, чтобы смотреть на Стива. — Баки… Стив ничего не может сказать, он вцепляется Баки в волосы, больше ничего не делая, и Баки сам утыкается ему в пах, вдыхая запах, такой притягательный, мускусный, и Стив стонет, вжимая Баки в себя. Баки кладет руки на бедра, дурея от вседозволенности, от того, что можно, что Стив тоже… Тоже, просто тоже. Холодный пол упирается в колени, но Баки не привыкать, только теперь он получает то, о чем мог только мечтать, он аккуратно расстегивает брюки Стива, все еще боясь, что тот оттолкнет, но нет, Стив уверен в том, что происходит, он гладит Баки по голове, тяжело дышит, кажется, что-то говорит, но Баки не слышит, потому что уже оттянул и брюки и белье, и теперь перед ним качается стоящий по стойке смирно аккуратный член с розовой, как он и представлял, головкой. — Стив… — протяжно стонет Баки, словно все еще не верит, что это происходит на самом деле, но уже теребит яйца и оглаживает член руками, а его Стиви сладко стонет, привалившись спиной к стене. — Да, Баки, да… — выстанывает Стив, и Баки делает то, на что не рассчитывал никогда: облизывает языком эту яркую розовую головку, слыша, как Стив задыхается, чувствует, как у него подкашиваются колени, но он упорно стоит. И Баки продолжает облизывать эту вожделенную головку, берет в рот целиком, ведь размеры Стива позволяют. И сходит с ума от счастья, потому что даже в самых своих тайных мечтах не думал о том, что Стив ответит ему, что будет так постанывать, сдерживая себя, чтобы откровенно не трахать Баки в рот, но Баки хочет этого, он сам насаживается на член Стива, облизывает, как сахарный леденец, которые так любит, и Стив дергает его за волосы, иногда даже больно, потому что плохо контролирует себя, свои ощущения от первого в жизни минета. Баки знает, как это приятно, потому что он как-то заплатил Красотке Нэн, чтобы узнать, как оно, но с женщинами у него не сложилось, и дальше минета не дошло, и сейчас он очень хорошо понимал, почему. Потому, что ему нужен был только один человек, и его пол был совсем не женским. Но Баки вспоминает умелый ротик Красотки Нэн только для того, чтобы доставить удовольствие Стиву, потому что набраться опыта у него было негде. Но даже его неумелые ласки вырывают из Стива сдавленные выдохи, словно он пытается не дать своему возбуждению выйти наружу. Баки ласкает Стива языком и губами, неумело, но жадно, жарко, и Стив не знает, куда деть руки, то гладя Баки по плечам, то вороша его волосы, не позволяя себе вцепиться в них, но Баки чувствует, что Стив хочет, хочет этого. — Баки, — выстанывает Стив, бездумно прижимая голову Баки к своему паху, и Баки облизывает, сосет его член, сжимает ягодицы, урчит от наслаждения. Он вылизывает Стива, чувствуя как у того трясутся, подкашиваются ноги, но не может остановиться, потому что дорвался. — Баки… Стив стонет жалобно, пытается закрыться от Баки, но тот не дает, потому что ему уже позволили больше, чем он мог себе представить даже в самых смелых мечтах Стив стонет рвано, жалобно, сжимает волосы Баки, больно их дергает, запрокидывая голову, а Баки облизывает его член, сосет его, поглаживает руками, чувствуя, как Стив подается ему навстречу, несмело, но жадно. Баки чувствует, что Стив на грани, как и он сам, на той грани, за которой только невероятное наслаждение друг другом и счастье обладания. — Баки… — стонет Стив, пытаясь одновременно чувствовать рот Баки и оттолкнуть его. — Баки, я… Господи… Баки… Баки ликует, он чувствует, как дрожит Стив, как горячая сперма льется в рот, и это приятно. Он глотает все, облизывает опадающий член, гладит Стива по бедрам, чувствуя, как тот гладит его по волосам и тяжело дышит, не в силах ничего сказать, а потом съезжает по стене, садясь на пол. И Баки тут же склоняется, чтобы поцеловать Стива, делится с ним его же вкусом, и тот не отталкивает, а жадно отвечает, шаря руками по брюкам Баки. Тоже хочет доставить ему удовольствие. — Вставай, мелкий, — говорит Баки, поднимаясь сам и подавая руку Стиву. — Простудишься. Да и на кровати удобнее. Стив смотрит на него, заливаясь краской смущения, и Баки понимает, что все будет. У них все будет. От этого закладывает уши, кровь стучит оглушительно громко, член пульсирует, и хочется скинуть с себя мешающую форму. Стив встает, еле, держась на ногах от пережитого удовольствия, он цепляется за Баки, смотрит на него странно, словно не верит в то, что только что случилось, что это случилось с ним. С ними. — Да, — улыбается Баки. — Тебе не снится. И мне не снится. Наконец-то… Он подхватывает Стива на руки и несет в спальню, на кровать, пока тот не очухался и не стал протестовать. Но Стив и не собирается протестовать, он обхватывает Баки за шею, прижимаясь к нему, и Баки чувствует его тепло, жар желания. — Не снится, — подтверждает Стив и сам тянется за поцелуем. Баки кладет его на кровать, садясь рядом, и целует. Этот поцелуй, кажется, длится и длится, они ласкают друг друга губами, языки переплетаются, им плевать на отсутствие опыта, потому что они хотят так, они знают друг друга, оказывается, слишком хорошо, потому что руки сами собой начинают путешествие по телу, избавляя от одежды. Но Стив неумолим, он умудряется повесить форму Баки на стул, хотя самому Баки хочется просто раскидать все по комнате, чтобы поскорее оказаться кожа к коже со Стивом. И вот они обнажены, раскрыты друг для друга, и Баки видит, как Стив стесняется, но упорно не дает себе возможности натянуть на себя одеяло. — Ш-ш-ш, — успокаивает его Баки, гладя по бедру. — Все хорошо. Все не просто хорошо, все невероятно замечательно, для Баки сбывается то, о чем он даже не мог мечтать. Он обнимает Стива, чувствует, как заполошно бьется его сердце, как он льнет к Баки. — Ты же..? — не договаривает вопрос Стив, но ничего и не надо договаривать, Баки понял бы его и без слов. — Да, я хочу, очень, — признается Баки, чуть отстраняя от себя Стива, заглядывает ему в глаза. — И уже давно. Стив явно делает над собой усилие, а потом проводит руками по плечам Баки, отчего у Баки все внутри переворачивается, вспыхивает пожаром, он даже не представлял, что такое простое прикосновение может так его завести. — Такой красивый, — шепчет Стив, целуя ключицы Баки, и Баки тает, растворяется в этих смелых прикосновениях, он весь для Стива, он весь Стива, он готов ради него на все. Стив, его малыш Стиви, спускается поцелуями все ниже, и у Баки перехватывает дыхание, он боится, что сейчас кончит только от этих ласковых поцелуев. Стив задевает сосок, и Баки закусывает губу, чтобы не закричать в голос, потому что стены тонкие, потому что, если их услышат… Думать об этом не хотелось, потому что в их мире нельзя мужчину любить мужчине, но они любят, Баки чувствует это — любовь Стива — и он сейчас самый счастливый человек на свете. Баки видит, что Стив снова возбужден, он гладит Баки везде, где дотягивается, и целует его кожу нежно, иногда касаясь кончиком языка. Задыхается от волнения, но продолжает, и Баки готов любить его вечно только за эту смелость, за эти поцелуи, за то, что он просто есть у него. Стив наклоняется, устраиваясь удобнее, и лижет головку Баки, от чего тот закусывает ребро ладони, а второй поглаживает Стива по волосам. Стив облизывает головку, как до этого ему облизывал Баки, повторяя движение, и Баки тихо скулит, хотя хочет кричать в голос. — Вкусный, — облизывается Стив, и губы у него сейчас яркие-яркие. Он поднимает голову, заглядывая Баки в глаза. — Скажешь, как надо? — Так, как тебе хочется, — еле выговорил Баки, потому что Стив тут же снова облизал головку, а потом насадился на член до половины, закашлялся и принялся неумело, но рьяно сосать. Баки кажется, что у него под веками вспыхивают сверхновые, он боится кончить прямо так, сразу, от пары движений. Хочется кричать, но кричать нельзя, и он скулит, закусив ребро ладони уже в кровь, которая течет, капая ему на грудь, пока Стив самозабвенно отсасывает ему. — Стиви… Стив… — Баки воет тихо-тихо, пытается оттолкнуть Стива, но тот понимает все правильно, и продолжает облизывать Баки. — Господи… Баки захлебывается стоном, давит его в себе, чтобы не слышали соседи. Чтобы никто не знал, что сейчас происходит между двумя друзьями. Баки старается не прижать Стива к себе слишком сильно, не может просто отпустить. Стив вознес его на седьмое небо блаженства, и теперь Баки пытается собрать себя по частям. Его нет, есть только бренная оболочка, которая просто не выдержала. Баки валится на кровать, увлекая за собой поднявшегося Стива, и тот жмется к нему, доверчивый, горячий, сладкий. Они снова целуются, и Баки чувствует свой вкус на губах Стива, которые он вылизывает. Они лежат и оба тяжело дышат, и Баки пытается прийти в себя и понять, что с ним только что случилось, не спит ли он, не уснул ли где-то пьяным, заблевав новенькую форму, а его лижут бродячие собаки. От этой мысли становится почему-то смешно, и Баки смеется. Счастливо, заливисто, ведь смеяться можно. Теперь все можно, кроме как кричать от наслаждения, от ласк своего мужчины. Своего Стива. Стив трется о бедро Баки своим возбужденным членом, ни на что не намекая, Баки чувствует, что Стив так же хочет касаться его, как он сам — Стива. Стив хмурится, и Баки целует его, прижимая к себе, пытаясь вплавить в себя или самому раствориться в нем, потому что быть отдельно невыносимо. Одна мысль о том, что им придется оторваться друг от друга приводит Баки в ужас, и он откидывает ее подальше, потому что время еще не пришло, у них еще есть время только для них двоих. — Ты знаешь, ну… как? — почти не смущается Стив, поглаживая его по груди и плечу. И почему-то сейчас Баки хочется залиться краской стыда, потому что он знает как, но только в теории, потому что попробовать хотелось со Стивом, и только с ним. Баки сглатывает неожиданно сухо от волнения, проводит трясущимися пальцами по губам Стива, по щеке, гладит шею, спускаясь ниже, и молчит, потому что не знает, как объяснить, не знает, захочет ли Стив, и как именно, но тот все решает за него. Как всегда, все решает сам, и Баки благодарен ему за это, потому что на его вопрос может только кивнуть. — Тогда… Возьми меня. Стив переворачивается на спину, чуть раздвигая ноги, смущаясь, но не отступая от задуманного, а у Баки не только во рту пересохло и руки дрожат, он весь дрожит от всего сразу. От предвкушения, волнения, страха сделать что-то неправильно, от понимания, что предлагает ему его Стиви. Взять себя в руки получается с трудом, но Баки понимает, что из них двоих опыта больше именно у него, и если он сейчас облажается, то никогда не простит себе этого. — Перевернись, — просит он Стива еле слышно, желая осуществить свою давнюю мечту: поцеловать каждый позвонок. Баки чувствует, что горит, полыхает, и рад тому, что кончил каких-то пять минут назад. Теперь он сможет сделать Стиву хорошо. По крайней мере, очень постарается. — Но я хочу видеть тебя, — не соглашается на предложение Баки Стив, и у Баки все сводит внутри, он не знает, как объяснить, почему так остро нуждается в том, чтобы тот перевернулся, слова, обычно сами ложащиеся на язык, сейчас не приходят в голову вообще, и Баки только что-то мычит. — Пожалуйста, — только и может прошептать он, и у него такой умоляющий взгляд, что Стив сначала целует его, нежно, просто касается губами губ, а потом переворачивается. Баки видит, что Стив зажат, но не знает, как помочь ему расслабиться, поэтому просто устраивается так, чтобы ласкать эту худую спину, которую он так давно вожделеет. Он ведет руками по бокам, чувствуя, как подрагивает Стив, Баки и сам дрожит, ничего не может с собой сделать, он склоняется, опираясь одной рукой о кровать, а второй продолжая гладить Стива, и целует в основание черепа, где он соединяется с шеей. Стив под ним выгибается, словно встрепенувшись, но Баки уверенно касается губами позвонка, и слышит тихий-тихий полустон-полувздох, чувствует, как Стив немного расслабляется, и продолжает свой путь, губами касаясь каждого позвонка, обводит языком острые лопатки, от чего по телу Стива бегут мурашки, и мурашки пробирают самого Баки, он чувствует, что все делает правильно, что Стиву, если не хорошо сейчас, то обязательно будет хорошо. И он готов расшибиться в лепешку, чтобы так и было. С каждым поцелованным позвонком дыхание Стива тяжелеет, как и его собственное. Баки кажется, что он сейчас задохнется от вседозволенности, когда он проводит языком по копчику, вырывая из горла Стива странный стон, полузадушенный. Баки чувствует, как Стив напрягся, но уже не может остановиться. Его подхватило и потащило волной желания, член уже стоит, но дело не в нем. Баки боится, что Стив передумает, остановит его, хотя он уже не смог бы остановиться, продолжал бы ласкать. И он проводит языком по ложбинке, обхватывает ладонями половинки ягодиц и раскрывает их, чтобы лизнуть вход Стива. Тот издает какой-то совсем непонятный звук, а Баки лижет снова, просто дурея от вседозволенности. Наверное, он бы никогда на такое не решился, если бы не однажды подслушанный разговор, но там говорили о женщине. Но чем Стив хуже женщины? Ничем, Стив лучше, гораздо лучше, потому что Баки по нему с ума сходит. — Ш-ш-ш, не зажимайся, — просит Баки, снова облизывая вход Стива. Баки чувствует, что Стив старается, но получается у него плохо. И Баки не находит себе места, боясь, что Стиву неприятно, что он не хочет, но не может отказать. И Баки спрашивает: — Ты уверен? Если нет, если ты не хочешь. Стив длинно выдыхает и поворачивает голову, глядя на Баки через плечо черными от желания глазами. — Хочу, — отвечает он, глядя прямо в глаза. — Очень хочу, Баки. И Баки плавится под этим взглядом, вспыхивает, выгорая дотла, теперь точно уверен: Стив хочет его, о таком не врут, тем более, не врут так. Он снова склоняется, облизывая вход, проходясь языком от яиц до самого копчика, и Стив снова длинно выдыхает в подушку, и тогда Баки пробует надавить на вход языком, проникнуть внутрь. Он надавливает кончиком языка на тугие, сжатые мышцы, проникая. Стив всхлипывает, стонет коротко, уткнувшись лицом, Баки уверен, пылающим сейчас, в подушку. Баки продолжает облизывать и толкаться языком, дурея от вседозволенности, от того, что сейчас делает со Стивом. И Стив постепенно привыкает к этим ласкам, уже не зажимается, ему приятно, он расслабляется в руках Баки и даже подается на его язык. Баки тяжело дышит, его член трется об одеяло, ему хорошо и больно одновременно, он больше не может ждать, поэтому отрывается от Стива, и тот непонимающе поворачивается. — Вазелин, — коротко говорит Баки, и Стив достает баночку из прикроватной тумбочки. Баки берет ее, целуя Стива, а потом снова опускается между его ног, набирает на пальцы побольше и размазывает по входу. Думает, боится, что Стиву будет больно, и пробует вставить в него палец. Он протискивается с трудом, с ужасом думая, как же он вставит туда член, но Стив насаживается на палец, Баки кажется, что ему даже приятно, хотя он совершенно в этом не уверен. Он не хочет причинять Стиву боль, готов все сейчас же свернуть, и плевать на колом стоящий член, можно же просто подрочить, только не причинять боль любимому человеку. Но Стив замирает на пальце Баки, прислушиваясь к своим ощущениям. Баки хочет что-нибудь спросить, но все почему-то казалось глупым нелепым, поэтому снова погладил Стива по бедру, успокаивая, и добавил второй палец. Стив стонет, и явно не от удовольствия, и Баки вытаскивает пальцы, переворачивая Стива на спину. — Мелкий, — он гладит Стива по бедрам, не хочет прекращать, но если Стиву больно, то ничего не получится. — Давай, Баки, — просит Стив, обхватывая его ногами. Как всегда грудью на амбразуру, — ну же. Мне не больно. Стив врет, и оба это знают, но Баки хочет, и не может отказать Стиву, потому что тот тоже хочет чего-то. Баки обмазывает вазелином свой член и приставляет его ко входу. — Стиви, сейчас я еще могу остановиться, — Баки трясет от всего: от напряжения, от желания и от страха. Он знает, что первый раз всегда особенный, потому что его не повторить, но он никогда не думал, что это будет так напряженно, так нервно. У него почти падает, но вид такого раскрытого и готового на все Стива поднимает не только настроение. Баки начинает проталкиваться в Стива, и тот зажимается, зажмуривается, но не отступает, надавливая пятками Баки на поясницу. — Ш-ш-ш, — Баки гладит Стива, стараясь не ворваться в него с размаху, хотя это очень сложно. Он видит, что член у него упал, а из зажмуренных глаз потекли тоненькие ручейки слез. — Стив. — Я хочу тебя, — упрямо говорит он. — И я тебя получу. И Баки понимает — получит. Не мытьем, так катаньем, потому что, если Стив что решил, то его невозможно было переубедить. И Баки самому хочется плакать от мешанины чувств и эмоций, которые сейчас бушуют в нем. — Расслабься, — просит Баки, потому что и ему тоже больно от того, какой Стив узкий, зажатый, — пожалуйста. Баки чувствует, как Стив расслабляется, и он протискивает в него головку полностью. Останавливается, давая привыкнуть. Смотрит, как ходит грудная клетка Стива, как тяжело он дышит, и сам дышит так же тяжело. И хочется уже вбиваться в податливое тело, потому что сил никаких нет терпеть, но нельзя, потому что это Стиви, его Стиви, такой доверчиво раскрытый перед ним сейчас. И Баки понимает, что ему больно, но ведь не отступится же. Стив чуть-чуть изгибается, подталкивая Баки, и тот входит до конца, падает на Стива, дышит тяжело. Оба замирают, прислушиваясь к своим ощущениям, к ощущениям друг друга. Баки чувствует, как сжимается Стив на его члене, а потом расслабляется, и уже только от этих странных ощущений сносит крышу, он готов кончить прямо сейчас, но держится, он хочет, чтобы Стиву тоже было хорошо с ним. — Мне не больно, Баки, — слышит он тихий шепот Стива. — Ну же, пожалуйста. И Баки начинает двигаться короткими толчками. Он хочет размашисто входить, но все еще боится сделать больно. Он поднимается, усаживаясь на пятки, подкладывает под Стива подушку, чтобы ему было удобнее, и начинает действительно трахать его, выходя почти на всю длину и резко входя. Ощущения, как его член крепко, тесно, до одури приятно обхватывают тугие мышцы, застят глаза, все мысли выдуло из головы, осталось только удовольствие, свое и Стива. Баки меняет положение, скорее случайно, чем действительно хочет этого, и тяжелое дыхание Стива разрезается стоном, тихим, коротким стоном наслаждения, Баки уверен в этом. Он продолжает вбиваться в него, не меняя положения, ласкает рукой член Стива, и чувствует, как тот начинает крепнуть, а сам Стив подается на член, стонет тихо, тянется к Баки руками, хочет погладить его, обнять. Баки наклоняется к Стиву, он хочет, жаждет его прикосновений, чувствует, как Стив выгибается ему навстречу. Баки слепо тянется к его губам, находит их и утягивает Стива в умопомрачительный поцелуй, лаская, вылизывая, глуша их общие стоны, потому что нельзя, потому что эта любовь запретна, но как может быть запретна любовь? — Я люблю тебя, — хрипит Баки и прикусывает плечо Стива, чтобы не закричать от выбивающего дух оргазма, который возносит его на вершину блаженства. Он чувствует, как бьется под ним Стив, но почти ничего не понимает и не воспринимает, кроме того, что ему тоже хорошо. Баки перестает быть, он рассыпается на мириады осколков, каждый из которых — удовольствие, он ничего не видит и ничего не слышит, кроме трех слов, заветных трех слов, о которых мечтал, и мечта его сбылась. Трех слов, сказанных самым дорогим на свете человеком. Они оба перепачканы в сперме и вазелине, но Баки плевать, он аккуратно выходит и ложится рядом со Стивом, прижимая его к себе, целуя. Теперь можно вот так, открыто, не боясь, что Стив узнает, обнимать, целовать, сходить с ума от собственного счастья. — Я рисовал тебя, — вдруг говорит Стив, натягивая на них одеяло. К ним никто не придет, никто не нарушит их уединение, и можно вот так вот лежать, обнимая друг друга, чувствовать кожа к коже, а не через одежду и одеяло. Стив достает из-за кровати альбом и показывает его Баки. Баки открывает альбом с затаенной радостью, что Стив показывает ему нечто, что не показывал раньше, и сразу же понимает, почему, когда видит первый рисунок. На нем он, совершенно голый валяется на кровати. На следующем опять он, и опять голый. И так весь альбом. — Я мечтал о тебе, — признается Стив, когда Баки, ошарашенный, отдает ему альбом, и Стив прячет его обратно за кровать. — Почему ты не сказал раньше? — спрашивает Баки, в общем-то, понимая, почему. Потому что Баки Барнс не выказывал особого интереса к Стиву Роджерсу, такого интереса, хотя Баки казалось, что он только что вслух не сказал о том, что любит и хочет. — Если бы я ошибся, я бы потерял тебя, — отвечает ему Стив. — А так я мог быть рядом как друг. Просто быть рядом с тобой уже было счастьем для меня. Баки ничего не говорит, он просто целует Стива, прижимая его к себе крепко-крепко, уверенный, что, когда он вернется с войны, Стив будет ждать его, что у них будет еще много времени вместе. А сейчас можно просто немного поспать, совсем чуть-чуть, но рядом-рядом. И Баки прижимает к себе Стива, и засыпает, как давно хотел, потому что теперь Стив знает.