Исцели мою душу

Неужели это та самая любовь, которой посвящают песни и стихотворения? Почему сердце бьется так быстро? Почему дрожат руки? Почему он кажется таким красивым? Дейенерис Таргариен шла слишком быстро. Сумерки, давно поглотившие ночной небосвод, опустились и на улицы города, что заиграл разноцветными огнями и красками. По спине бегали мурашки то ли от холода, то ли от воспоминаний о руках Робба Старка, что так нежно зарывались в океан платиновых кудрей. Губы до сих пор приятно горели, не в силах перестать тянуться до ушей. Щеки были непривычно красными, а аметистовый взгляд светился неподдельным счастьем и влюбленностью. — И как ты пойдёшь домой? — Молодой Волк всевозможными способами пытался удержать на своих коленях Дени, в то время как она что-то мурлыкала ему на ушко, от чего его голова шла кругом. Они собирались так каждый вечер, за исключением тех дней, когда родители желали видеть их за ужином. Плевали на запреты и просто любили, прижимаясь друг к другу слишком тесно, будто каждый раз — последний.  — Ножками, волчонок, ножками. Высотки постепенно исчезают. Вдалеке показывается холм, а на нём — одинокий особняк, напоминающий огромного красного паука. Этот самый паук, резиденция мэра, в печальном свете луны выглядит ещё более устрашающим, вселяя в души обычных прохожих животный страх. Бедные людишки ускоряли шаг, ежились и отводили взгляд прямо на тротуар, боясь поднять его обратно. И Дени их понимала. Место, в котором она выросла, всегда было неуютным и холодным. По ночам его разрывали крики. Крики Рейлы, её матери, просившей о помощи, крики отца, в очередной разругавшегося с обычно спокойным, меланхоличным Рейгаром и крики Визериса, который снова зазнавался, считая, что все на свете, в особенности Дейенерис, ему что-то должны. Иногда ему даже хватало наглости приходить в её комнату. В такие моменты он, слишком злой или, в крайнем случае, пьяный, хлопал дверью, уверенным шагом направляясь к сестре. Та в свою очередь замирала — кровь в её жилах неумолимо стынула, хрупкое тельце охватывала дрожь. В следующую секунду работала лишь удача — если ей повезет, то он просто встанет прямо над ней и будет сверлить пурпурным взглядом серебряную макушку, нежели нет, что бывало чаще всего, то на бледной коже будут появляться новые кровавые отметины до тех пор, пока разъяренный Джон, или как его называл Эйрис — Джейхерис, не останавливал его, почти насильно выкидывая безумного родственника из комнаты своей весьма неудачливой тети. Он склонялся на ней и долго-долго извинялся за то, что в очередной раз опоздал. В его истинно старковских глазах горело сожаление, а басистый голос становился каким-то хриплым. В этом Джон и Робб были похожи. Вот только Молодой Волк никогда не узнает, что Визерис Таргариен творит со своей сестрой в этом чертовом доме, похожем на паука. Дверь особняка открывается и Дени почти облегченно выдыхает, оглядывая абсолютную мглу, царившую внутри. Она скидывает туфельки на каблучках, оставляя их на пороге и уже босиком собирается проследовать по коридору, огромному помещению с угольными стенами и множеством дверей, как вдруг включается свет. Первым, что бросилось в глаза, стала ярко-алая, кровавая дорожка. Дейенерис слишком медленно поворачивает голову в сторону, откуда слышится назойливый кашель, требовавший незамедлительного обращения внимания. И встречается с осуждающим взором Джона, что стоял, скрестив руки на груди, подобно своему отцу.  — Дени, — на первый взгляд могло показаться, что её племянник был абсолютно спокоен. Однако его лик, привычно мягкий и простодушный, будто бы немного ожесточился. Даже густые брови слегка изогнулись, сходясь у переносицы, а полные губы поджались. — Нам нужно поговорить. А дальше всё было как в тумане. Все, что могла делать Дейенерис, это, точно тень, следовать за ним и ждать, надеясь на лучшее. Бесконечные темные коридоры с множеством картин, изображающих почти всю династию, тянулись слишком долго. Пурпурные, аметистовые, иногда почти черные взоры наблюдали за идущей парой совершенно по-разному. Какие-то с высокомерием, со злобой. Какие-то с нежностью, мягкостью и величием. В то время как некоторые с разящим безумием. При контакте с босыми ногами дорогой паркет похлюпывал и поскрипывал. А арки с изящными рельефами были покрыты серебром, со вставками из рубинов. Излишне холодно Джон распахивает пред своей тетей дверь, ведущую в его собственную комнату, и кивает внутрь. Она же послушно пересекает порог совершенно другого, непохожего на весь остальной дом помещения и, не понимая, что делать, встает посередине, виновато понурив личико.  — Присядь, — Дейенерис не собиралась и двигаться со своего места. — Не время упрямиться. От настолько нежного тона она вздрогнула, усаживаясь на мягкой постели своего племянника, что встал прямо пред ней, усиленно всматриваясь в испуганные аметисты.  — Почему ты мне не сказала?  — О чём? — Правильно, строй дурочку. Как будто от этого что-то да изменится. Сердце предательски трепещит, ладони потеют, страх охватывает всё естество и она бы сбежала, если бы он не опустился пред ней на колени и не взял бы её дрожащие руки в свои, пытаясь подарить хоть какое-то успокоение.  — У тебя кто-то появился, — не вопрос, а утверждение. Утверждение, которое окончательно вводит серебряновласую в истерику, подобную той, которая появлялась, когда Визерис посещал её комнату. Откуда ты, чёрт побери знаешь? Слезы окропляют слишком бледные щеки, а в горле заседает ком, который не давал проходу кислороду и банальным словам. — Дени, черт, почему ты плачешь?  — Он… Он… — дрожащие уста, словно в бреду, извергают слова. Джон хмурится, ласково оглаживая костяшки её тоненьких пальчиков, и щурится. В его голове всплывает множество вариантов того, почему же Дейенерис ведёт себя так. И не один из них не является чем-то положительным для того паренька, который так бестактно целовал её в тени заботливых елей и сосен.  — Что он? Она молчит минуту. Две. Молчание нагнетает. Истерика накрывает. Тишина давит. Сердце замирает. А губы шепчут:  — Он сын Эддарда Старка.  — И? Дейенерис Таргариен глядит на него, как на полудурка. Неужели он ничегошеньки не понимает? Если Эйрис или Визерис узнают об этом, то её неумолимо заточат в собственной комнате, а его просто престрелят, как маленького неопытного волчонка. Перестань быть таким спокойным и делать вид, будто ничего не происходит.  — И…?  — Разве это меняет твоё отношение к моему кузену? — Джон качает головой, разочарованно плюхаясь близ своей ошарашенной тёти. — Нет.  — Тогда в чём проблема?  — Ни в чём.  — Вот и я так думаю. Она шла по тёмным коридорам резиденции Таргариенов, словно тень. И только к следующему дню узнала, что в честь восемнадцатилетия Джейхериса Таргариена мэр решил закатить огромный прием, на который было велено приехать всем представителям знатных домов вместе со своими семьями.