Этот мир плох, и мы — его часть. Томас Фуллер
Позже выяснилось, что власти не бросили людей, оставшихся в метро, и сделали для них ярусы пониже. Конечно, нельзя было назвать это «ярусом»: это были подземные ходы — множество бесконечных ходов — которые, наверное, много лет назад были сделаны совершенно для других целей. Все они были частично освещены, а еще там были выемки в стенах, предназначенные для временной стоянки, чтобы только не на проходе, и на этом, пожалуй, удобства заканчивались. Первое время «улицы» были заполнены народом, который спустился по шахтам лифта, но очень скоро все рассосались: у каждого был свой мысленный путь, у некоторых появились спутники, а кто-то передвигался со своими знакомыми (везунчики), и все они быстро исчезли с пути Таши и Каиссы. Молодая девушка и малышка шли не торопясь, иногда делая остановки для отдыха и расходуя свои припасы только по мере необходимости. Таша очень быстро приспособилась рассчитывать, сколько еды нужно съесть, чтобы получить максимум энергии и питательных веществ, при этом затратив минимум запасов. Она научилась разводить костерок для того, чтобы греть пищу и воду. У девушки даже получилось находить места водных источников и озер. Она перестала бояться летучих мышей, пауков и прочей живности, которой кишели темные ходы; выучилась обращать внимание на детали: казалось бы, все такие похожие, подземные ходы кардинально отличались друг от друга; фотографическая память на детали и общий план, очень помогала ей не заблудиться и меньше натыкаться на тупики. Постепенно девушка совершенствовалась во всем: в уходе за ребенком, в выживании под землей, в добывании воды и, если надо, пропитания. Ввиду постоянного движения и нагрузок на мышцы, она стала сильнее и закаленнее; ее уши научились распознавать каждый звук, а зрение обострилось. Когда ей наскучило напевать Каиссе колыбельные, Таша стала петь любимые баллады и песни, а потом — сочинять их в голове: придумывать мелодию, а затем озвучивать вслух. Живи другой жизнью, она не узнала бы, что столько всего может и что, на удивление, умеет хорошо петь. Она очень долго боролась с воспоминаниями о прежней жизни, а душевные травмы долго не заживали и очень болезненно зарастали, но у нее была Каисса — ее маленькая любовь и отрада, которой она отдавала все, что знала, надеясь на лучшее будущее. Таша поняла, что гораздо сильнее, чем думала, и способна побороть все внутренние коллизии, направив энергию в нужное русло.***
Девочка росла у Таши на руках: у нее вылезали молочные зубки и сменялись коренными; цвет глаз с младенчески-голубого менялся на светло-зеленый, напоминающий свежую весеннюю листву, как у ее матери; она уже пыталась ходить, но, как и у всех малышей, у нее не получалось, поэтому она вставала и упорно продолжала свои попытки. Каисса чуть подросла и заговорила. Она с интересом начала слушать, как Таша пересказывает сначала сказки вроде братьев Гримм и Андерсена, а потом постепенно переходит к «Хоббиту», «Джен Эйр», Остин, Достоевскому… У подводных источников, где было безопаснее всего, девчонка свешивала ножки и болтала ими в воде, жевала кончик косички и внимательно слушала свою тетю, ловя каждое ее слово и задавая сначала по-детски глупые и наивные вопросы, а потом, ненадолго замолкая, задумавшись, изрекала что-то вроде: «Человеку не нужно зрение, потому что так он будет влюбляться только в душу другого человека, а не в его внешность» или «Действительно благородно умереть, защищая свои убеждения». Она была умной девочкой, хоть и не училась в школе. Иногда Таша не могла даже и слова вымолвить ей в ответ от ощущения, что Каисса умна не по годам. Малышку интересовало все — от корешков и до высокой поэзии; она с интересом слушала, как стучит Ташино сердце, и интересовалась природой этого стука, а уже через пять минут, перескакивая на другую тему, ее волновало, почему дует ветер. Она была любопытной: везде совала свой маленький курносый нос, и стоило только отвести взгляд, как она уже бежала в другую сторону. Да, первые пару-тройку лет отличались своей безопасностью в плане проживания под землей, потому что тогда еще можно было спокойно засыпать и с костром и без костра, еще можно было шагать по неосвещенным участкам и ничего не бояться… Но то, что случилось потом, выбило Ташу и Каиссу из колеи. Малышке было около трех с половиной лет (Таша перестала считать свои и ее дни рождения). Тогда они прошли порядка двадцати-двадцати пяти километров и устали, не собираясь искать что-то получше: их не пугало отсутствие освещения на этом отрезке пути, потому что они привыкли к тому, что ходы, по которым они шли, были практически пусты от случайных людей. Таша разожгла маленький костерок, вытащила из сумки банку консервированного супа и вылила в котелок, чтобы подогреть. У Каиссы на шее висела цепочка с кулоном в виде шахматы (Таша нашла ее в сумке Алисы, когда собирала вещи в путь несколько лет назад), и она увлеченно вертела ее в руках. Бронзовые волосы свисали малышке на лицо, потому что хвостик, который завязала ей Таша, растрепался, и у девушки не было времени поправить ей его. Тишина поражала: не было слышно ни звуков падающих капель воды, ни шуршания песка по полу от сквозняка, ни писка летучих мышей, что кое-где свисали с потолка. Все шло степенно и спокойно, как и каждый их привал. Таша делала все слаженно, по привычке, и болтала между тем с племянницей, рассказывая ей про детские сады на земле: она сообщала ей о множестве детей в группах и об интереснейших занятиях, на которых детей обучают распознавать виды облаков, цветов, фруктов, животных… Она рассказывала об алфавите и математике, так увлекшись помешиванием супа и рассказом, что не заметила, как Каисса странно замерла на месте и насторожилась. — Кая? — Таша отпустила ложку и повернулась в сторону племянницы: девочка смотрела куда-то в темноту, за пределы освещения огнем. Малышка вскочила на ноги и подбежала к Таше. — Там что-то страшное, — пробормотала девочка, и Таша вздрогнула. — Что там, солнышко? — сдерживая дрожь в голосе, спросила девушка. — Я боюсь, Таш… Таша вытащила из кармана сумки пистолет, который раздобыла как-то раз, и поставила пальцы на взвод, прижав его сбоку. Она притянула свою малышку к груди и стала ждать, медленно поднимаясь на ноги и готовясь чуть что сорваться с места. С минуту ничего не происходило и Таша оторвала взгляд от прохода, осторожно обратившись к малышке: — Может, тебе показалось? Что ты там… Тишина, лопнув, словно шарик, разразилась страшным воплем. От страха у Таши заложило уши, и когда-то давно лопнувшая и зажившая перепонка начала неприятно ныть. Вопль продолжался несколько секунд откуда-то из тьмы, из глубины коридора, но девушка уже поняла, что это не человек и не животное, скорее всего. Но кто тогда? Девушка кинулась собирать пожитки в сумку, ведь, убеги они без всех своих вещей, это означало бы верную смерть от голода или холода. Каисса испуганно всхлипнула и зажала рот руками, а Таша принялась быстро затаптывать ногами горящие щепки, чтобы это нечто не бежало на свет, как на маяк. В потемках они ринулись в другую сторону от этого звука, даже если это означало бежать назад, откуда они пришли. «Видимо, мы зашли слишком далеко», — промелькнуло у Таши в голове, пока она, закинув рюкзак на спину и держа Каиссу на руках, неслась прочь оттуда. Она надеялась оторваться, но ее ноги скоро устали от такой сильной нагрузки, а дыхание сбилось, и она начала вилять из стороны в сторону, как раненная антилопа. Из ее горла вырвался хрип, когда она попыталась вдохнуть воздух, и тут же прервался, словно проглоченный — вновь наступила пугающая тишина. Она остановилась, потакая своим слабостям, и, открыв рот, начала смотреть по сторонам. Она бежала в теперь испуге, что могла сбиться с верного пути и прийти куда-нибудь не туда. Несколько секунд она стояла, как вкопанная, не замечая двух огоньков, наблюдающих за ней сбоку, из углубления в стене. Таша повернула голову на свет, исходящий от них, и встретилась взглядом с чем-то, что утробно сопело, глядя на нее в упор. — Таша… — пискнула Каисса. — Это что, чудовище? Нечто рявкнуло и Таша дернулась, готовая упасть замертво. Страх сдавливал ей горло, колени тряслись, а в руках был самый «ценный груз», который только мог быть у нее. Она поняла, что до сих пор сжимает рукоятку пистолета, которая готова была вот-вот выскользнуть у нее из руки — до того ее ладони вспотели. Очертания неизвестного существа не были видны из-за кромешной темноты, но его глаза сияли, как светлячки, немного освещая шероховатую кожу, испещренную множеством глубоких шрамов и словно обваренную в кипятке. У него не было волос — по крайней мере, так решила Таша, когда смотрела на существо, боясь пошевельнуться. От увиденного ее начало тошнить, ком подступил к горлу и закружилась голова. Единственное, что ей пришло в голову из более-менее рационального, — это медленно двигаться назад, отходя от существа подальше, на безопасное расстояние. Она двигалась тихо, бормоча под нос: — Тш-ш, все хорошо, хорошо. Я только уйду, и ты не причинишь нам зла… Все в порядке… — Дойдя до развилки трех ходов, Таша, все еще вперившись взглядом в два огонька, немного повернулась в сторону одного из тоннелей, как существо ринулось в ее сторону, разражаясь таким пронзительным голодно-агрессивным ревом, от которого кровь бы застыла в венах. Таша закричала, выдвинула руки вперед и начала стрелять в мчащееся нечто. Она выпустила не то шесть, не то тысячу пуль, пока поняла, что оно уже давно мертво. У девушки на лбу выступил ледяной пот, и она осела на пол, тяжело дыша. Каисса уже стояла возле нее, смотря в сторону трупа твари, которая хотела сожрать их с потрохами. Таша заплакала, а Каисса, напротив, вытащила из рюкзака фонарик и подошла с ним к мертвецу. — Отойди, Каисса, — настойчиво пригрозила ей тетя, сама не узнав свой скрипучий твердый голос. — Мы не знаем, что оно такое. Уйди от него! — Таша, дрожа, поднялась на ноги, но девочка уже внимательно рассматривала существо, морща свой нос от неприязни. Это было что-то, отдаленно напоминающее человека: его кожа была блестяще-розовой, в некоторых местах словно обуглившейся, а на всем теле действительно не было ни единого волоска. Оно было тощее, с острыми коленями и локтями, а пальцы на руках и ногах скорее напоминали ржавые клюки с острыми когтями; лицо, спина и живот были покрыты глубокими бороздами неизвестного происхождения, а грудная клетка больше напоминала кровавое месиво из-за пуль, попавших в нее. Существо лежало на земле с открытыми глазами, зрачки его напоминали кошачьи, зубы были острыми, словно у собаки, и все оно навевало ужас, ужас и только ужас. Оно хотело убить их. Оно, мерзкое, злое и голодное, появилось неизвестно откуда, и неизвестно, сколько их еще, там, в темноте. — Гадость, — сказала Каисса с таким видом, будто ее заставляют есть вареный шпинат, а живот Таши скрутило, и все, что она ела сегодня, изверглось куда-то на пол.