Передоз по почте

У Даниила лёгкая жизнь — хотя, скорее, существование, как он думает. Ему от жизни многого не надо: немного еды, тёплое жилище и круглосуточный доступ к книгам. Ах да, еще пару тысяч на хорошую дурь — теперь всё. С этим справляться ему помогает самая гадкая, на его взгляд, работа в мире, ибо написание сомнительных статеек не всегда идёт ему на руку. Но и эта проблема была решена. Псевдоним — самая крутая штука, которую придумали люди. Его «Марья Гавриловна» рвала всех своими самыми правдоподобными «сенсациями», при этом заправляясь самокруткой и чашкой крепкого польского кофе. «Ну и пусть», — думает Ермаков, вновь отсылая статью в редакцию. Один раз бросил универ, один раз его выкинули оттуда — ничего необычного в том, что он с журналистикой вот так, на расстоянии кабельного шнура. «Оно и к лучшему», — думает он, считая, сколько времени он бы потратил на настоящую, кропотливую работу. Может быть, он бы и стал неплохим писателем, но та коробка с надписью «мусор» говорит обратное, и мысли эти сразу же уходят далеко и надолго. До определённого прихода уходят. Как у мелкого наркомана, у Даниила они достаточно часты, поэтому и коробка уже тяжеловата. Днём к нему заходил почтальон и, кажется, немного уставший студент, пусть это был один и тот же человек — Дане всё равно, потому что нет, это совершенно разные люди. У работника глаза от слова «никакие»: скучные и неинтересные, а у парня, не спавшего довольно долго, — взгляд заторможенный, но при этом дикий, прямо как и у самого Ермакова, и это привлекало, манило к некой благодарности, к лишней тройке купюр и к внезапному подарку в виде не такого уж и ненавистного Льва Толстого. «Интересное знакомство без имён», — отметил про себя Даня, шлёпая босыми ногами на кухню, где в холодильнике оказалось так же пусто, как и в желудке. Ничего лучше, чем позвонить в доставку китайской кухни, журналист сообразить не смог. Жить в одиночестве оказывается очень скучным занятием на второй год, когда такие вот гости в виде доставщиков еды или посылок, соседей сверху, собирающих деньги на треклятый домофон, тот же редактор — это некое развлечение, единственное живое общение, ибо выходить на улицу Даня не хотел и не любил. — Какая странная у тебя жизнь, — сказал однажды сам себе Ермаков, уже ехавший крышей от разговоров с самим собой. Это его даже не напрягало. Зачем, когда есть неплохая партия травы без каких бы то ни было обязательств? Но иногда скрутку хотелось поделить хотя бы на двоих. А ещё он любил самые уебанские видео из просторов Интернета. И не то чтобы на трезвую голову. Иногда такие посиделки отдавали позже очень странными воспоминаниями, которые приходилось как-то блокировать, списывая на побочный эффект. Утром, когда солнце только начинало подниматься над городом, Даниилу позвонила редактор и сообщила, что ему придётся пойти в университет на семинар. — И нет, у тебя никто не спрашивает, Дань, — скривил свой голос под женский он, поправляя единственную ёбаную рубашку, потому что «оденься поприличней, нам ещё не хватало, чтобы ты слился с учащимися». Он-то знал, что, была бы его воля, здание того университета снесли бы давным-давно и забыли бы, как страшный сон, потому что он его ненавидел, всем, блять, сердцем своим, на дух не переносил. Собственно в том, что его помнят, Даниил был уверен. Главный распиздяй двух лет, кто бы мог подумать, что сам Даня Ермаков вернётся в это место. Идти по коридору со скрипящими половицами, звук которых раздражал уже больше, чем вся эта ситуация, было ещё терпимо, пока на глаза не попался декан, который удивлённо смотрел на его прямую фигуру, как на неожиданный и очень приятный сюрприз. Ох, Даня помнил, сколько бабла спустил на последней сессии, чтобы получить зачёт. — Вот видишь, Ермаков, я говорил, что пробьёшься, а ты не верил, — его ехидная улыбка раздражала похуже долбанного галстука, который неприятно тёр шею. — И вам не хворать, — от силы своей памяти, он, по правде, не мог вспомнить, как зовут эту крысу. Всякому была известна его кликуха, но никак не имя. Как оказалось, декан с кем-то разговаривал, но скрыл своей необъёмной тушей собеседника. — Виктор Петрович? — окликнул его чей-то мужской, но тихий голос. — Ах, да-да, простите, Юлий, — тут же спохватился, как оказалось, Виктор Петрович, — рад представить вам моего самого любимого бывшего студента — Даниила Ермакова, — если слово «любимый» можно было прожевать и выплюнуть, оно имело бы именно такой звук. Возможно, у Дани поднялось настроение именно сейчас, в момент, когда он увидел знакомое лицо в змеином логове студенческой жизни.