Пьяная любовь

Кузьма улыбается пьяно, взгляд пляшет, плывёт куда-то. Его покачивает из стороны в сторону, ноги не держат совсем, а на душе легко, пусто, тепло. И всё вокруг таким смешным кажется, таким абсурдным. Ваня хмурится недовольно и смотрит на него осуждающе. Он возмутительно трезв и ему совсем не весело. Кому в три часа ночи понравится ехать черт-знает-куда за другом, который совсем не умеет пить? — Ва-а-а-не-ечка! Ты приехал! — тянет Сапрыкин. — А как ты узнал, где я? Колесников мученически закатывает глаза. — Ты мне сам позвонил, идиот! — Да? Значит, мой телефон где-то здесь… А я думал, что потерял его. Кузьма удивленно хлопает по карманам джинс. Мобильное устройство к его неописуемой радости предсказуемо оказывается в одном из них, с чем он тут же делится с Иваном, почему-то считая, что это должно поднять ему настроение. Тот хватает друга за плечи и настойчиво ведёт к выходу, не обращая никакого внимания на протестующее мычание. — Ва-ан-я-я! Я не хоч-у-у домо-ой. — На сегодня с тебя точно хватит, — бурчит Колесников тихо, обращаясь скорее к себе, чем к Сапрыкину. — Вспоминать же потом будет стыдно, дурачок! — А я не соб…ираюсь ничего-о вспоми-ина-а-ать! — Да я уже понял, — невесело усмехается Ваня. — Господи, ответь, за что мне это всё? Кузьма лопочет что-то нечленораздельное, но Колесников не пытается разобрать — всё равно ведь ничего разумного не скажет сейчас. Да и не нужно это. Ему, на самом деле, ответ знать совершенно не интересно. Ваня в случайности не верит. Судьба ведь не человек, чтобы делать глупые ошибки. Как только за ними закрывается дверь и шумное невыносимо душное помещение оказывается позади, Иван перестаёт хмуриться и глубоко вдыхает. Прохладный ночной воздух заполняет лёгкие и бодрит, отгоняя шлейф сонливости и вызывая зудящее где-то под рёбрами желание прогуляться по городу, закурить, дождаться рассвета на каком-нибудь мосту… Но развитое с годами чувство ответственности не позволяет ему быть легкомысленно романтичным, поэтому Колесников отгоняет лишние мысли и вызывает такси, придерживая начинающего засыпать Кузьму одной рукой. Когда машина подъезжает, тот уже благополучно сопит Ване в плечо, поэтому ему приходится назвать водителю свой адрес, благо жена с дочерями уехала к родителям на дачу, чтобы дети «хоть немного подышали свежим воздухом». Он бы, конечно, с удовольствием поехал с ними, если бы на этой неделе не были назначены пробы. По крайней мере, Иван это объяснял себе именно этим. Он просто должен серьёзно подготовиться, чтобы получить эту роль, поэтому отдалился от семьи. На время, всего на семь дней. Затем Лина с девочками вернётся домой и он вновь будет образцовым отцом, почти всегда занятым, но всё равно как-то выкраивающим лоскутки времени для любимых людей. Всё опять встанет на свои места и будет правильно. Но пока на часах двадцать минут пятого, пьяный Кузьма спит на его плече, а на душе одновременно легко и невыносимо грустно не понятно от чего. Тем временем небо начинает медленно розоветь. Когда такси подъезжает к его дому, Иван нежно, но настойчиво запускает руку в кудрявую шевелюру. Кузьма морщится сонно и медленно разлепляет полные непонимания глаза, а Колесников только улыбается и молча расплачивается с водителем. — Я тебя до пятнадцатого этажа не дотащил бы, извини, — говорит он чуть погодя. Сапрыкин корчит полную страдания гримасу и хватает его за руку, чтобы не упасть. — Только не говори мне, что у вас не работает лифт, — ворчит он. — Не буду. Между восьмым и девятым этажами Кузьма уже проклинает не только алкоголь, строителей и Ваню, но и всё мироздание в целом. Однако, они всё же добираются до квартиры. — Лучше бы… ко мне…поехали, — говорит Кузьма, тяжело дыша. — Я не знаю адрес, а ты заснул, — отвечает Колесников, пытаясь попасть ключом в замочную скважину, что довольно затруднительно, когда рука подрагивает от напряжения — за вторую всё ещё цепляется Кузя. Преодолев, наконец, дверь, они вваливаются внутрь и, какое-то время, просто сидят на полу в тёмной прихожей (сил включить свет не осталось совсем). Затем Ваня поднимается и, сняв обувь, идёт на кухню. Кузьма никак не реагирует на это, продолжая сидеть с закрытыми глазами, прислонившись затылком к холодной стене. До него доносится скрип дверцы шкафчика и шуршание упаковки. Открыть глаза вынуждает лёгкое прикосновение к плечу. — Цитрамон, — заявляет Иван, протягивая ему стакан воды и две таблетки. — Через полчаса должно подействовать. Сапрыкин благодарно улыбается. — Спасибо. — Если поспишь, станет легче. Иди в душ, Кузь, а я пока постелю. Ванная справа по коридору. — Может не стоит? Мне и тут хорошо. Колесников морщится. — Глупостей не говори. Сам дойдешь или мне проследить? — Сам, — ворчливо отзывается Кузьма, нехотя поднимаясь с пола. — Вот и молодец. Одежду свою одолжу. Ванную комнату он находит быстро, раздевается же в разы медленней. Тело сковывает неловкость. Взгляд, как назло цепляется то за детский клубничный шампунь, то за четыре зубные щётки в прозрачно-зелёном стакане, то за пухлую жемчужно-белую женскую косметичку на стеклянной полке рядом с электрической бритвой. Кузьма чувствует себя до боли чужим и старается не смотреть в зеркало над раковиной, аккуратно складывая одежду на пол (ему такая педантичность не свойственна, но что-то заставляет оттягивать момент). Холодная вода привносит в рассудок немного ясности. Кузьма прижимается лбом к кафелю и зажмуривает глаза. Ваня заходит без стука, поэтому он вздрагивает от неожиданности, когда слышит его голос. — Всё хорошо? — спрашивает Иван, и Сапрыкин благодарит Вселенную за то, что тот не может видеть его сейчас из-за шторки. Уши предательски краснеют. — Конечно. Я скоро выйду. — Не спеши. Я пойду чай поставлю. Зелёный? Кузьма согласно мычит, и Колесников, удовлетворённый ответом, уходит на кухню. На низенькой табуретке Сапрыкин находит темно-синее махровое полотенце, широкие тренировочные штаны и футболку с Винни-Пухом, а рядом тапочки. Когда он выходит, Ваня улыбается ему так искренне, что скованность исчезает сама собой. Они молчат, но тишина не угнетает, а, напротив, успокаивает. Ведь пока хватает сил молчать, можно не беспокоиться о будущем. Кузьма сидит на стуле и хрустит шоколадным печеньем, а Ваня выдыхает сигаретный дым в открытую форточку. Он мог бы пойти на балкон, но оставлять друга одного совсем не хочется. Колесников украдкой посматривает на Кузино отражение в стекле и мягко усмехается, ловя ответный взгляд. Солнце кажется таким бледным, по сравнению с… — Спать не хочешь? — спрашивает он, резко стряхивая пепел с сигареты, будто пытаясь вместе с ним избавиться от нахлынувших мыслей. Кузьма привычно проводит рукой по волосам. — Хочу. Но смысл? Всё равно уже утро. — Воскресенье людям для того и дано, чтобы отсыпаться после пьянок. Сапрыкин фыркает в кружку, но послушно идёт за Ваней, взявшимся проводить его в гостевую комнату. Вопреки ожиданиям, как только голова касается подушки, он проваливается в царство Морфея. Ему снится, что Ваня лежит рядом с ним на солнечной, поросшей алыми маками поляне и ласково обнимает со спины.

***

Уже к вечеру, вернувшись в свою небольшую, но довольно уютную съемную квартирку, Кузьма с замиранием сердца достаёт телефон и проверяет отправленные сообщения. Последнее написанное было адресовано маме и отослано четыре дня назад. Значит, смелости ему всё-таки не хватило, несмотря на немалое количество выпитого алкоголя. Он облегчённо выдыхает и оседает на пол. — Слава Богу, — шепчет он, но в горле неясно от чего стоит ком. Тем временем Ваня закуривает последнюю сигарету, в который раз за день перечитывая коротенькое сообщение, разбудившее его ночью. То самое, по которому он с помощью «джипиэс» искал свою кудрявую, несчастную, пьяную любовь, соврав потом о звонке. Всего три банальных слова, а сколько радости, боли, безнадёжности. Он бы предпочёл никогда их не получить, ведь так было бы проще смириться со своими собственными чувствами. К сожалению, это решать не ему. Когда истлевший окурок отправляется в переполненную пепельницу, Колесников удаляет сообщение, как уже делал на Кузином телефоне, пока тот спал. Его кудрявое солнце никогда не узнает, что чувства взаимны. Так будет правильно и честно по отношению к нему. Через неделю возвращается Лина. Окно открыто нараспашку, но воздуха катастрофически не хватает.