Гармония

От Махиро металлически пахнет растворимым кофе и горько-древесным одеколоном. Запах привычный настолько, что Айка чувствует его даже на расстоянии, хотя скорее это просто память — аромат призрачно холодит нос и щекочет горло, отчего хочется то ли чихнуть, то ли кашлянуть. Айка сидит на кухонном столе, болтает ногами и разглаживает складки на платье — бледная лимонно-жёлтая ткань чуть-чуть до колен не достаёт, обнажает их несовершенную угловатость, — а брат небрежно, в обычной резкости движений ворочает грибы на скворчащей сковородке, которая разбрасывает по кухонному фартуку маслянистые пятна, раздражающе цепляющие внимание. Правилами заведено, что отмывает их тот, кто последний готовил, но Махиро делает это до того отвратительно и небрежно, что они вечно вдрызг ругаются с Айкой (посуда, к счастью, не летает, зато звенит от звуковой высоты резких реплик), а потом этим занимается Йошино, вздыхающий и с улыбкой качающий головой — эти двое совсем как дети. — Ненавижу грибы. И ты это знаешь, — Айка морщит брезгливо нос, передёргивая неприязненно плечами и ощущая, как истончается и без того прозрачный запах Махиро, тонет в густом запахе шампиньонов и топлёного сливочного масла — от сочетания этого подташнивает и мутит; Махиро в ответ бросает, не поворачиваясь и лишь немного ведя головой к плечу: — Зато Йошино их любит. Вода в чайнике начинает бурлить, закипая, и тот отключается с автоматически щелчком — гаснет лампочка, подмигивающая оранжевым светом. Над носиком густым облаком собирается пар, чтобы затем постепенно рассеиться, истаять в воздухе. Айка тут же спрыгивает со стола и поспешно заполняет подготовленные заранее чашки — чаинки окрашивают кипяток в золотистый цвет, а затем в воду плюхаются тоненькие и несколько рваные по краям дольки лимона. Айка сама чай без сахара пьёт, а сожителям своим засыпает аж по две ложки с горкой, помня их привычки, как свои собственные. Стол всегда накрывается на троих, и это с течением времени становится своего рода ритуалом: Йошино чаще всего в ночную смену в больнице работает и возвращается как раз к завтраку — дверь входная открывается с привычным шорохом. Они с Махиро по пробуждению её отпирают, чтобы уставший Йошино не рылся в карманах и сумке — Айка из кухни выпархивает, обхватывая тонкими руками его шею, и ноги поджимает, в самом буквальном смысле повисая на. Йошино столь же обычно покачивается, без укоризны в который раз повторяя, чтобы она так больше не делала, и привычно придерживает парой дюймов выше талии, практически под руки. Она же улыбается безмятежно, и пальцы нетерпеливо и жадно цепляются за рукава его мятой после смены рубашки. Йошино не забывает поворчать себе под нос, не зло, скорее устало и немного неодобрительно, когда Айка следует за ним в ванную, наблюдая, как он намыливает руки и умывается — на лице следы бессонной ночи, бледность и впалость глаз. Её замечание, что стоит подольше спать и почаще питаться, хотя бы лёгкими перекусами, сопровождается благодарной и абсолютно дежурной улыбкой — оба знают, что Йошино чрезмерно ответственный, и от страха упустить ценные для жизни пациента мгновения его желудок завязывается узлом, а от горы бумажной работы просто не остаётся сил добрести до торгового автомата и купить себе хоть что-нибудь. Они с Махиро улыбаются друг другу сдержанно, едва приподнимая уголки ртов, но тепло, и это та ценная, с трудом добытая нежность, что они позволяют себе, потому что у брата Айки в почёте едкие ухмылки, а у Йошино — снисходительные усмешки, и преодолеть барьер, предупреждающий любую искренность и доверие, тяжко даже сейчас — они за эту ограду держатся цепко, готовые если что обратно перескочить, но уже не хотят. Они стараются вести в отношениях политику честности, и со временем (и скрипом) это удаётся. Хотя бы по чуть-чуть. За столом эти трое что трапеза, то сидят одинаково: Йошино и Махиро напротив друг друга, а Айка посередине, точно звено между ними — поначалу и правда была связью, затем лишь перешла в роль постоянного элемента для обоих, как и они один для другого. Она ногу за ногу всегда закидывает, как бы случайно касается ступнёй колена Йошино, а у брата мельком притрагивается к руке, извечно прося подать солонку, хотя и её вообще-то не употребляет ещё со времён средней школы (белой смертью не называет — просто не переносит, наслаждаясь естественным вкусом еды, однако своим мальчикам не забывает добавить, при этом не пробуя и умудряясь угадать с пропорциями, как и в случае с сахаром). Их отношения такая повседневность, не меняющийся и выученный давно наизусть график, но каждого члена предложенной функции это устраивает, потому что они — постоянны по одной из осей. Пары в колледже — библиотечное дело — начинаются ровно в девять, и Айка покидает квартиру первая, забывчиво оставляя на тумбе в прихожей ключи и проездной на метро, обыкновенно тратя потом на жетоны всю мелочь и вздыхая, когда не принимают в кафетерии крупные купюры. Благодаря ей книги хаотично разбросаны повсюду — на подоконниках и стульях, высятся стопками на полу у постели, служат подставкой для цветочных горшков, не говоря уже о том, что от них ломятся полки шкафов. Сборники Шекспира, идентичные по содержанию, но разнящиеся изданием, годом и переводчиками, зачитаны до трещин на корешках и бахромы страничных краёв; другие книги даже не тронуты, пылясь долгие месяцы, если не годы, и на вопросы о них Айка безразлично пожимает плечами — заинтересоваться книгой и бросить через пару абзацев для неё не в новинку. Шекспир любим больше, чем все другие авторы мира. Махиро уходит на час позже, как обычно отмахиваясь от предложения Йошино вымыть посуду, хотя это сэкономило бы ему десять минут на путь до рабочего здания; он гремит тарелками, резко сдувая надоедливую чёлку, лезущую в глаза, которую уже месяц как стоило бы состричь, а друг (они решают оставить это определение неизменным, чтобы не путаться в новых), уже почти сонно глаза прикрывая, приваливается к нему со спины, утыкаясь носом в изгиб шеи и обнимая за пояс крепко, будто прикипая. — Мне страшно, что однажды приду со смены, а вас нет, — признаётся Йошино, и тоска в его голосе сквозит и пробирает до самых косточек. Махиро замирает, и глаза его поражённо расширяются, а вода продолжает шуметь, унося в водосток пенистые шапочки средства для мытья посуды. В ежемесячных счетах за квартиру у них всегда значится перерасход воды, и избежать этого не удаётся, сколько себе не обещают на вечерних (почти семейных) собраниях, признавая, что подобное отнимает слишком многое даже от их совместных зарплат. — Этого не случится, — обещает Махиро глухо, так, что слова его словно мерещатся в журчании воды, и Йошино напрягает изо всех сил слух. Мокрая рука медленно поднимается, и собственное движение Махиро будто со стороны наблюдает, проводя ласкающе ладонью по мальчишеской щеке, точно утешая, а тот прикрывает глаза и улыбается, ластится к родной руке, как котёнок. — Я не могу без тебя и Айки, а она не может без нас с тобой. Мы трое повязаны слишком тесно и крепко, — усмешка вычерчивается кривовато по губам, а после Махиро вздрагивает, издавая шумный вздох: Йошино поворачивает голову и целует его ладонь в самую середину, затем тычется в неё носом, тоже совсем как зверёнок. Безбожно Махиро опаздывает на работу, лишаясь премии в этом месяце — так (не)удачно у начальника сегодня отвратительное настроение и куча придирок ко всём. Возвращение Айки домой знаменуется громким хлопком в коридоре — значит, день прошёл хорошо, потому что она любит внимание, и если что-то разозлило или расстроило, то входная дверь закрывается одним шорохом, различить который возможно лишь при условии, что напряжённо ждёшь возвращения и вслушиваешься в каждый звук. Ещё она любит с порога преувеличенно повышенным тоном спрашивать, что на ужин; Йошино сонно выбирается из постели, приглаживая бегло и абсолютно безрезультатно волосы, подхватывая заколками буйную чёлку, и буквально выползает в коридор, зевая во весь рот; прикрыть его ладонью не удосуживается, и Айка щурит недобро глаза. — Ты ужасен, — фыркает, картинно отбрасывая за спину волосы; одной рукой она опирается о стену, а указательным пальцем другой подцепливает задник полуботинок и стягивает их, даже не распуская узлы шнурков. Йошино хлопает недоумённо ресницами и идёт следом, полувнятным бормотанием предлагая помочь донести покупки до кухни и получая гордый отказ; магазинные пакеты шуршат, плюхаясь на табуретку, пока Айка распахивает резким движением холодильную дверцу. На тех полках всегда полупустота, и благо, что нет повесившейся мыши. Плитка, покрывающая кухонный пол, матовая, цвета кофе с молоком — выбирала тоже Айка, правда, так давно, что Йошино этого момента не застал: они были тогда ещё не знакомы. Ступни девушки мягко шлёпают по ней, вызывая ассоциации с утиными перепончатыми лапками, и это не может не нарисовать нежную улыбку на губах. Порывисто мальчишка крепко обнимает её за талию и, приподнимая над полом, кружит по тесному пространству — испуганный девичий визг, переходящий в смех, ударяет по ушам, а ладони упираются в его плечи, то ли придерживаясь, то ли пытаясь отпихнуть. Они замирают в таком положении на несколько секунд: руки Йошино поддерживают Айку под ягодицы, её пальцы сцеплены замком на его шее, и тела у обоих затекают, а взгляды сияющие соединены, не прерываемые даже взмахами ресниц. — Как думаешь, что Махиро хотел бы на ужин? — при наклоне головы у Айки чёлка полуприкрывает один глаз — у Йошино с языка так и рвётся шутка про одноглазого пирата. Привередничать не приходится, пускай Айка и заходила в продуктовый магазин, так что выбор останавливают на омлете с зелёными оливками и кусочками копчёной колбасы — тот факт, что это блюдо относят, как правило, к завтраку, их ничуть не смущает. У них давно всё не по правилам, традициям и предписаниям. Вечерний воздух, как и утренний, пахнет прохладной свежестью, поэтому форточка распахивается — Айка к ней время от времени тянется, опираясь коленом о табурет, а пальцами хватаясь ловко за раму, и с наслаждением прикрывает глаза. Тут Йошино от ехидной реплики про схожесть с мартышкой не удерживается — в него мгновенно летит мокрая тряпка, обычно лежащая у раковины и покрытая цветными разводами от разлитого на выходных соевого соуса или выкипевшего на плиту кофе. Попытки ущипнуть его или тыкнуть пальцем под рёбра безуспешны. Горелый запах задевает обоняние обоих спустя несколько минут — Айка чертыхается, ругается и торопливо выключает конфорку. Гарь не выветривается, раздражает и заставляет крылья носа трепетать, а после на Йошино обрушиваются сокрушения в компании с обвинениями. Он не обижается и не отвечает ничего, просто пожимает плечами: знает, что Айка не всерьёз, просто не любит, когда что-то идёт не распорядку. Махиро домой приходит как раз в тот момент, когда Айка, оттаивая понемногу, шутливо пихает Йошино в плечо и ворчит, а тот обнимает её, примирительно целуя за ухом и улыбаясь от негромких, формальных бурчаний. Когда Махиро появляется на кухне, они друг от друга не отскакивают застигнутыми врасплох любовниками — лишь поворачивают головы в его сторону, и также одновременно приветливо улыбаются. На стол в шесть рук накрывается быстро, а садятся немного ближе друг ко другу, чем утром; Айка смеётся и называет брата дурачком, когда узнаёт, при каких обстоятельствах он потерял премию (о том, как это по финансовому положению в этом месяце ударит, они не вспоминают вслух), а Махиро ворчит на угольный горьковатый привкус у омлета, у которого кайма из чёрных кружев. И Йошино, и Айка отводят взгляды, совершенно синхронно отпивая из стаканов с соком, а затем не выдерживают и прыскают от смеха, заливаясь им озорно. Оба почти задыхаются: глаза жмурятся, в уголках собираются слёзы, а хохот переходит во что-то среднее между хрипами и хрюканьем. — Как дети, — фыркает показным презрением Махиро. Руки его скрещены на груди, точно у сурового родителя, зато губы подрагивают выдающей с головой улыбкой. У раковины они пихаются и брызгаются — Айка взвизгивает, всё пытается подхватить волосы резинкой, чтобы не мешались, в то время как её мальчики слаженно работают: Йошино моет, а Махиро стирает кухонным полотенцем воду, и ни одна капля не ускользает от его внимания, зато все они летят в сторону Айки. На платье её распускаются цветы горчичного цвета, отчего уличная прохлада, врывающаяся через всё ту же форточку, студит. Перемытая посуда блестит влагой, составленная в сушилку — Махиро проводит тыльной стороной ладони по лбу, прикрывая устало глаза; проследя этот жест, Йошино раньше, чем успевает подумать, тянется к нему, и натруженные годами пальцы обоих переплетаются в крепкий замок. Качнув одобрительно головой — её мальчики всё-таки самые лучшие на свете — Айка тихо притворяет окно и задёргивает занавески, пряча городские огни за матовой пеленой. В спальной комнате стоит проигрыватель для пластинок, и пока Йошино с Махиро переговариваются, Айка скользит по углам квартиры, потом опускается на пол и перебивает картонные тонкости упаковок, у которых стёртые от времени уголки и поцарапанные изображение исполнителей. Свет не включается — проезжающие по дворам машины мельканием фар освещают комнату, и в эти секунды не приходится щурить глаза, вчитываясь в едва различимые в вечернем мраке надписи. Игла касается чёрных бороздок пластинки, проигрыватель сонно, по-отечески тепло шипит, а затем начинает звучание тихая мелодия — перебор гитарных струн с вплетением мягкого женского голоса. Мальчишеские шепотки умолкают. Свет на кухне гаснет. Щёлкает застеклённая дверь в неё, закрываясь. Прислонившись к спальному косяку, Айка держит руки сложенными за спиной, а уголки губ — высоко поднятыми, вписывая зубы в нижнюю губу, когда Йошино и Махиро одновременно протягивают ей руки, свои всё также держа по-прежнему соединёнными. Шумный выдох Айки сопровождается шорохом ткани, когда она выпрямляется и вкладывает свои ладони в их — плавно и влито, точно ставшие на своё место детали. Иногда они моются все вместе, обычно в банные дни в середине месяца, когда можно позволить себе набрать целую ванну горячей воды, вспенивая её одной каплей из особого ароматического флакончика, что Айка прячет на верхней полке в шкафчике за зеркалом. Предварительно до красноты вымывают тела друг друга мочалками, обмениваясь двусмысленными, но ничуть не сальными и не похабными шуточками. Юноши придерживают Айку — своё главное сокровище — помогая переступить высокий бортик ванны, после смеются — вода из-за трёх тел выплёскивается за края, растекаясь по полу, и, пока они решают, кому потом вытирать, ванная комната превращается в место наводнения. Вода — парное молоко; Айка запрокидывает голову, бормоча, что так чувствовала бы Офелия облегчение после высвобождения из плена безумия, а Йошино с усмешкой опускает ладонь на её щёку и гладит, только затем озвучивает мысль, что не может такого быть. Они могут долго спорить — Айка бурно жестикулирует, вылёскивая новые лужицы на пол — и не приходить к единому ответу, обрываясь на середине реплик, когда вода остывает уже до того, что находиться в ней становится зябко и попросту неприятно. Махиро, успевающий за это время в полудрёме посидеть, тянется за душевым шлангом и пускает горячую воду, щёлкая дующуюся на Йошино сестру по носу. А затем разногласия рассеиваются: смываются в слив вместе с мыльной водой. После кожа пахнет смесью душистого мыла и разогревающих масел, а чистые пижамы приятно касаются кожи; вопреки глупым предрассудкам, Айка из ванной выскальзывает первая, и к появлению своих мальчиков уже сидит на кровати, тщательно расчёсывая волосы, за что Йошино ласково кличет «Рапунцель». О книги время от времени приходится спотыкаться — Махиро щедро сыплет ругательствами, в ответ ему раздаются ехидные сестрины комментарии. Вспыхивая, её глаза часто щурятся озорно, и оба это любят безмерно, прощая все колкости. Постель для троих узковата — Йошино и Махиро лежат на боку лицом друг ко другу, Айка же располагается между ними на спине, таким положением дел довольная. Комната наполнена шорохами: скрипит протяжно кроватный каркас, взвизгивает, прогибаясь матрас, шелестит постельное бельё, когда Айка высвобождает руки и обнимает своих мальчиков, поочередно соприкасаясь лбами и носами с каждым, и шепчет «спокойной ночи». Этот ритуал они выполняют ежевечерне, и больше всего все трое ждут кульминации в виде нежных, мягких и тёплых поцелуев, которые несут немного жгущейся зубной пасты и чего-то личного, вроде вкуса самого человека, как запаха его, что остаётся на вещах. Махиро всегда первым отдаётся порывам и трётся носом о висок сестры, выпрашивая поскорее ласки — в ответ на это пальцы Айки зарываются в его волосы, взъерошивают, после чего она послушно целует названого брата. Выглядит сладко — Йошино любит наблюдать, подперев голову рукой, и не осознаёт, что по губам его растекается улыбка в такие моменты. Импульсивный Махиро всё пытается инициативу перехватить: цепляется за губы девушки зубами, играясь, старается столкнуться с ней языками, вжимаясь рот в рот, а Айка этого не допускает, улыбаясь в поцелуй, и дразнится, мимолётно очерчивая его губы и нёбо кончиком своего языка. Это выглядит самой восхитительной прелюдией на свете. Мягкое шуршание постельного белья, влажные причмоки, сглатывание, сдавленный стон, выпущенный Айкой в рот Махиро — от этого знатно ведёт, и вскоре Йошино к ним пододвигается поближе, тычась носом в шею Айки и тем самым безмолвно прося разрешить ему присоединиться. Губы у Айки уже припухшие, порозовевшие от прилившей к ним крови; улыбнувшись, она переворачивается на другой бок, и ладонь ложится на шею Йошино, притягивая поближе. С ним поцелуи всегда другие: Йошино нежничает предельно, и каждое прикосновение его языка к её рту смахивает на спрашивание разрешения, отчего Айка тихо смеётся губы в губы, на миг отрываясь и тыкаясь в нос юноши своим, жмурясь довольно. Постепенно тела переплетаются в странное единое существо — одна ладонь Йошино опускается девушке на талию, а другая скользит между лопаток, прижимая теснее к себе; Махиро в свою очередь жмётся губами сзади к шее сестры и тоже обнимает её за талию, сталкиваясь пальцами с Йошино и переплетая их привычно. Айка в их руках млеет, мнётся разогретым пластилином, выгибается, чувствуя сладкую негу в каждом мускуле. Под спиной — жёсткий матрас, по бокам — два жарких, глубоко и свистяще дышащих мальчишки, что закидывают на неё ноги и соприкасаются ступнями, а носами тычутся в её шею и плечи, точь-в-точь как новорожденные слепые щенки жмутся к матери. Глаза лениво следят за мельканием теней на ночном потолке, пока ладони гребнями зарываются в их мягкие, пушистые после мытья волосы, перебирая, слабо сжимая и оттягивая прядки. Каждую ночь Айка не жалеет нескольких минут на то, чтобы насладиться их близостью, бархатно-щекотным ощущением чужого дыхания на своей коже и помечтать о том, как наступит очередное утро, когда будет немного времени, чтобы понежиться в постели с её любимыми мальчиками, зарываясь с головой в подушки и одеяло и обмениваясь краткими даже не поцелуями, а чмоками в губы, щёки, носы, лбы, уголки глаз… А потом снова завтрак и взъерошенный Йошино, зевающий так широко, что забывает прикрыть рот ладонью, а ещё Махиро, ворчащий, что всё вечно приходится делать самому, и смягчающийся после поцелуя в щёку от сестры. Потом они снова разбегутся на учёбу и работу, а вечером соберутся за одним столом, ужиная привычно поздно и смеясь друг над другом беззлобно. Каждое новое утро будет приносить примерно один и тот же сценарий дня, впрочем, устраивающий всех троих, потому что приключений они хлебнули уже выше головы, даже если станут один на плечи другого, и оттого размеренность, содержащая лишь бытовые проблемы, для них есть воистину рай на земле.