проклятая заповедь

На лице остывал снег, оставляя ледяной мгновенный отпечаток и скатываясь вниз, подобно слезе. Джон исчез, захватив с собой вину и миллионы жизней, которых косвенно, но погубил. Адриан улыбался, осторожно, смотря на горизонт, но на самом деле — в будущее. В мир, созданный им. «Самый умный человек», говорите? Бог? Возможно, мягко говоря. Он сильнее. Могущественнее. И справедливее. Создать нечто столь обширное, столь невозможное, как будущее, как мирное и спокойное будущее. Если ему не благодарен весь мир и сам «Бог». То Андриан наверняка не смыслит в понятиях праведных путей. Его — так уж точно неисповедимы. Он прошёл по лаборатории, высматривая частицы — атомы своей малышки, отданной в безрассудно-бессмысленное благо, во спасение своей жизни. И будто видел. Шепотом, с ухмылкой, снова извиняясь. Затем вышел, хрустя алмазным слоем под ногами. Неподалёку мерцали звезды алого следа. Последнего, что оставил его верный нравам друг — бывший товарищ, который, он уверен, был истинным хранителем. Хранителем их города, правды в людских сердцах и их надежды на что-то светлое, даже если это мертвое мерцание ночного города, который они могли больше никогда не увидеть, утонув в переулке — в потоке вечного, неиссякаемого дерьма, крови и похоти. Уолтер любил это повторять. Адриан любил слушать. Опустившись возле отпечатка чужой жизни, он снял перчатку и провел по замерзшему, но отчего-то еще горящему на ладони остатку, дыханию, упертому слову, Адриан уверен, из-за которого тот и был погублен. У Роршаха была своя правда. Своя вечная лодка: старая и продырявленная от времени, от смеха проституток, окунутых в покровы борделей, пропитанных выпивкой, мочой и блевотой; от пробитых в решето павших тел, от рук Комедианта, хотя того Роршах уважал больше, чем кого-либо в команде. Кого сам Андриан ненавидел за столь откровенную сущность, порочность и веру в то, что все дозволено. Что, спасая общество от самого себя, не стоит забывать, что ты сам — его часть. Так что выбор невелик. За маской прячешь не только лицо — твоя правда, твоя истина, твоя вера. За геройским прозвищем скрывается не только благодарность за очищение скверны ночного города — твои грехи, смытые этим словом — очищение. Что единственный, кто действительно должен быть смыт — они сами. — Кто-то должен был проиграть, — он произносит, выводя нечто, на уже впитавшемся в снег следе, — твоя правда была прекрасна, но ты не смог воплотить ее правильно. Чтобы она вжилась в общество, чтобы настал твой мир. Ты не был способен на жертвы, Роршах. И ты боялся той истины, за которую мы все боролись. Он усмехнулся, сжимая ладонь с замерзшей кровью. Адриан не хотел, чтобы она исчезла, смылась и растворилась. Он хотел, чтобы отпечаток, последнее мгновение мужчины, остались здесь. Впитались в него, сохранив там свою правду. Заполнили Андриана новым смыслом, показали то, что видел другой, что видел укоренивший в своих жилах порядок стертого с лица города, что видел истинный хранитель. И закрыл глаза.