Когда небеса рассветит, Когда затянутся раны, Мы вспомним, что больше не дети. И это будет так странно… «Колыбельная чародею»
— Агатсума. Эй, Агатсума! Ай, это без толку… Акаме морщится, пряча за презрением страх во взгляде, и спешно оставляет клеймёного Стража в одиночестве. «Это не должно меня беспокоить, — твердит себе Нисей. — В конце концов, функции Бойца он выполняет исправно, так какая разница, чем он занят в несистемное время? Пускай хоть дыру в стене зенками своими пустыми продолбит, меня парить не должно! Главное, чтобы на моё не посягал» Природный Боец Возлюбленного месяц за месяцем внушает себе подобные мысли, но паника всё равно плотной хваткой вцепилась в горло, ведь сам Агатсума отдаляется, словно истаивает, оставляя Хозяину послушную оболочку Стража, но игнорируя всяческие контакты. А это означает лишь одно — неугасающий интерес Сеймея, обожающего пробираться в экзистенциальные глубины и ломать саму суть. Акаме же остаётся лишь наблюдать немой бунт и неспешную дрессировку, самому стараясь не угодить «под раздачу».***
— Рицка… Прости, Рицка… И единым образом всплывают в памяти тысячи эпизодов с криком «Глупый Взрослый! Опять ты извиняешься? Что толку от твоих слов?!». Явственно слышится возглас, насыщенный такими разными интонациями: от праведного возмущения до вселенского отчаяния. Такого разного и такого любимого Рицки. — Прости… Агатсума находится там, где его желает видеть Возлюбленный. Сеймей никогда не озвучивает «прописных истин»: чистый Боец сам знает, когда быть услужливой тенью, а когда стать частью стены, когда устраиваться изваянием на диване, созерцая внешний мир сквозь стекло двери, и когда чинно попивать чай, создавая за столом нужный Хозяину антураж. Страж знает, когда нужно неотступно следовать по пятам или подать шарф, чтобы Жертва не простудилась в такую переменчивую погоду. Но чем бы это ни представлялось постороннему наблюдателю, на деле Соби не проявляет инициативу — он видит приказы в жестах Аояги, распознаёт в языке его тела, и синхронно исполняет. Идеальный Страж. Казалось бы, дзен достигнут. Но… Идеальный Страж, но несовершенный Агатсума Соби. Когда единственная цель Жертвы — превосходство, Бойцу не стоит задумываться о методах и качестве победы. А Соби, воспитанного в традиции элегантного, художественного стиля сражения, всегда воротило от решений Возлюбленного. Хотя Боец тщательно глушил эти ощущения, поскольку возможность принадлежать Жертве превалировала над любыми другими чувствами. И ведь Агатсума таки добился своего! В бою с Безлунными Возлюбленный назвал Соби своим Бойцом, отдав предпочтение чистому перед природным. Вот же он — тот самый момент триумфа! То, к чему Агатсума стремился с малых лет, свершилось! И в это мгновение стоило ликовать! Торжествовать, мешая гордость с гордыней в одном бокале, вот только… Сердце не ухнуло радостно, не совершило кульбит, презрев всю логику функционирования биологического организма, как бывает, когда в крови вскипает дикая смесь экстаза обретённой мечты. Сердце Агатсумы Соби молчало антарктическим камнем. А разум сопротивлялся гнетущему ощущению в груди изо всех сил. — Ты оказался прав, Рицка. Я… просто глупый взрослый… Я… Вышколенная память мгновенно воссоздавала перед мысленным взором желаемую картину реальности. Объединённые навыки Бойца и художника делали ее живой, объемной. Воображение Агатсумы позволяло проживать то, что в действительности казалось невозможным, — в фантазиях Соби всегда виделся с Рицкой. Они встречались в парке. Школьник неизменно находился за столиком. Он то решал домашнее задание, то играл, то просто сидел, болтая ногами и созерцая сквозь кроны бегущие по небу облака. — Знаешь, Боец должен держать ответ перед собой и своей Жертвой. А я… я и себе самому… В первую очередь себе самому не хотел сознаться. Признать то, что всем другим было очевидно. Рицка взглянул вопросительно, чёрные пушистики на макушке тревожно застригли воздух. — Знаешь, Рицка, я… На самом деле я… Я на самом деле люблю тебя. Я правда хочу с тобой быть. В мечтах Соби мог рассказать младшему Аояги всё. Агатсума говорил часами, а вымышленный Рицка слушал. Иногда образовывался диалог, но чаще Соби запрещал себе придумывать ответы Нелюбимого, ведь в реальности, той самой — холодной и суровой, Рицка не простит Стража. — Знаешь, я раньше думал, что хочу принадлежать Жертве. Чистый Боец, никому ненужный, выкидыш самой матери-природы, всегда замена, всегда безликий, всегда недостойный. Я просто хотел стать частью чего-то. Оказаться собственностью некой абстрактной Жертвы, чей образ в моем воображении позже плотно оккупировал Сеймей. Соби протянул руку и погладил беспокойные ушки. Настоящий Рицка чаще всего шипел и отскакивал, и это опаляло Стража болью, которая, в свою очередь, приносила ощущение стабильности. Замкнутый и порочный круг. — Знаешь, я думал, что чем я полезней и совершенней, тем меньше вероятность, что от меня избавятся. Мои навыки Бойца филигранно заточены, и Сеймей… Возлюбленный оказался мастером, в руках которого инструмент становится драгоценностью. Да, Рицка, твой укоризненный взгляд абсолютно справедлив. Я оказался махровым мазохистом, не только принимающим происходящее как должное, но и восхищающимся своей участью. Вымышленный Рицка позволял себя обнимать и гладить. Он охотно забирался на колени Агатсуме, устраивал голову на его плече и слушал. Иногда Соби задумывался, что же именно слушает Нелюбимый: его слова или биение его сердца. — Знаешь, Рицка, именно поэтому тогда, долгих три года назад, я последовал за зовом Сеймея. Прости меня, Рицка, но своей Жертвой я видел его. Возлюбленный знал, как мной верно пользоваться. Нет! Постой, котёнок, прошу, не исчезай! Я должен… я хочу, покуда набрался храбрости, самому себе объяснить причины собственных поступков. Соби опустился на колено, несмело обнимая пальцами ладошку Нелюбимого. Младший Аояги замер встревоженной ланью, словно каждую секунду решая, как поступить. — Я ошибался. То, к чему я стремился, не было моей мечтой. Это было желанием испуганного ребенка, мир которого раскрошился в единый момент. И все эти годы, все мои решения, все действия сводились к одному… Горько осознавать. Нелюбимый расслабился, немного придвигаясь к взрослому, показывая, что решил остаться, что он рядом. — Ответ так прост и очевиден, но знаешь, Рицка, как долго я избегал его. Если бы я дал себе труд задуматься… давным-давно, до встречи с Возлюбленным и обретения ошейника. Еще учеником я мог понять ответ, но я жаждал не истины, а получить желаемое. Глупый, эгоистичный ребёнок… Аояги сочувственно опустил руку на плечо взрослого, слегка сжал, без слов выражая поддержку. Агатсума вздрогнул и поспешил скрыть лицо за рассыпавшимися пшеничными прядями. — Соби… — Всё хорошо, — получилось глухо и совершенно неправдоподобно. Нелюбимый вздохнул тихо. — Согласно статистике, восемьдесят два процента взрослого населения планеты строят сценарий своей жизни, вплоть до кончины, из стремления реализовать детские влечения и избежать полученных в том же детстве ментальных травм. Так что не кори себя столь строго, главное то, что ты смог это осознать. Уже это — победа. Агатсума усмехнулся. Что еще мог сказать младший Аояги? Он бы непременно попытался утешить Стража и именно такими словами. Ведь это Рицка. Его любимый Рицка. — Спасибо, котёнок. Но мне так жаль, что осознание пришло столь поздно. Что ценой его оказались наши отношения. С тобою я понял, что такое жизнь, а в разлуке я понял каково это — остаться без жизни. — Посмотри на меня, Соби. — Рицка бережно гладит мужчину по голове. — Раз решил высказаться, зачем скрываешь слезы? — Нет-нет, Рицка, я не плачу, — шепчет Боец, сжимаясь сильнее. — Это просто снежинки стаивают с ресниц, видишь же — метель вокруг. Не беспокойся обо мне, малыш. — Это метель из лепестков сакуры, глупый Соби. Неужели ты не чувствуешь тепла? — Что? — Агатсума вскидывается, изумленно вглядываясь в Нелюбимого. Эти слова он не вкладывал в образ. — Раз решил прекратить лгать, так иди до конца! Слова младшего Аояги наполнены силой Жертвы, они окутывают Стража полем мягкого электричества, приятно покалывающего, согревающего изнутри. — Дурак ты, Соби, — ласково улыбается Рицка. — Глупый-глупый Взрослый. Ты бессознательно затягивал меня к себе в иллюзию, но боялся заметить, что я настоящий. Годы минули, мне скоро семнадцать, Соби, а ты всё ещё видишь меня четырнадцатилетним. Образ Рицки пошел рябью потревоженной озерной глади, и спустя несколько секунд перед Бойцом стоял юноша. Повзрослевший Рицка оказался на добрый десяток сантиметров выше старшего брата, более худым, с острыми чертами лица и с ясным, пронизывающим взглядом. — Видишь, истина — это просто. — Рицка… Но… Невозможно! Всё это время! — Я притворялся, да. С твоим уходом связь между нами не прервалась. Мы питали ее, ведь ни один не хотел разлуки. Я научился слышать тебя. Я оказывался рядом, когда ты этого желал. Я следовал твоему сценарию: иначе, ты не мог бы говорить… — Нет, Рицка! Не в словах дело. Я не думал, что… Почему ты…? — Агатсума опасливо заглянул в глаза Жертве. — Почему я простил тебя? Ты ведь это не в состоянии предположить? Соби закусил губу, давя желание отвести взгляд. — Да, я простил тебя, Агатсума Соби. — Рицка протянул руку и кончиками пальцев очертил выцветший контур губ Стража. — Я не мог понять происходящее, я боялся ошибиться, поэтому приложил все усилия. Пусть не сразу, но три года — достаточное время, чтобы всё переосмыслить, — в глазах Нелюбимого светилась уравновешенная мудрость. — Я больше не ребёнок. И ты тоже. Мы можем сами выбирать свою судьбу. Решать для себя, не убегая, не прячась. Без лжи и страха. Пусть прошлое останется в своих временах. — Но я причинил тебе столько боли… — Ты помог мне понять. И тебя, и меня, и даже брата. Теперь я знаю его замысел, и я знаю, как его остановить. — Тщетно, Рицка. Сила Возлюбленного… — Твоя сила, Соби! В одиночку Сеймей даже из-под энергетического контура выбраться не может. Помнишь, тогда в библиотеке окно для него разбил ты. Агатсума резко отвернулся. Тот эпизод невозможно забыть. Еще один острый повод презирать себя. — Довольно! Остановись, Соби! — Рицка опустился на колени подле, обнимая взрослого, крепко прижимая к себе. — Хватит. Не нужно ненавидеть себя, ведь ты — мой драгоценный Страж. — Рицка… Соби хочется опровергнуть слова Нелюбимого, привести тысячу доводов того, что он ошибается, ведь Агатсума — безымянный Боец и никак не может… Но Соби сильнее закусывает губу, всем сердцем желая оборвать порочный круг. Постепенно, под мерными поглаживаниями по спине, мужчина позволяет себе расслабиться, приобнять Рицку, устроившись щекой на плече и… — Рицка! — по спине Агатсумы пробегает холодок. Страж подрывается, сгребая за собой Жертву, больно сдавливая его плечи. — Почему твоя шея в бинтах?! Твоя мама опять… — Нет, Соби, — младший Аояги улыбается довольно. — Ты не сможешь угадать, лучше взгляни. Страж замирает, не в силах шевельнуться. Шея — личный кошмар чистого Бойца, а увидеть шрамы на любимом — хуже любой боли и смерти. — Ну же, давай. Рицка берет руки взрослого в свои, помогая непослушным пальцам Агатсумы справляться с бинтами. Соби так хочется, чтобы сию секунду уши заложило звоном разворачивающегося поля чужого Бойца, чтобы появился Возлюбленный, чтобы случилось что угодно, только бы не знать, почему на Рицке бинты. Но даже зажмуриться взрослый не может себе позволить. Бинты опадают слой за слоем, сокращая время жизни Агатсумы, а младший Аояги продолжал улыбаться — мечтательно и выжидающе. — Это… что?.. — на грани слышимости, ведь голос не слушается, а дышать давно нечем. — Зачем?.. По шее Рицки порхают Morpho menelaus, и Аояги сам расстегивает рубашку, открывая на ключицах вторую часть татуировки с надписью «Агатсума Соби». — Надеюсь, что хоть так ты поймешь, что ты не безымянный и не ненужный Страж. И что твоё имя — самое красивое. — Зачем ты это сделал, Рицка? — горько отзывается Агатсума. — Это неправильно. Это… Тату постоянная? Младший Аояги недовольно цокает языком. — К сожалению, нет. Постоянную можно набить лишь по достижению совершеннолетия*. Но к тому времени тебе не нужны будут никакие внешние доказательства моих чувств. Пальцы вплетаются в пшеничные пряди, делят на «ручейки», слегка массируют. Фиалковые глаза внимательно изучают лицо Стража, словно на нем отражается рисунок его души, и Рицка хочет узнать всё до мельчайшего штришка. Соби смотрит в ответ, понимая, что впервые за долгое время ощущает в груди не ледяную глыбу, а живое, трепетное сердце. Сердце, радующееся присутствию Рицки, ластящееся к его рукам, буквально выпрыгивающее наружу. — Я люблю тебя, Агатсума Соби, — уверенно произносит младший Аояги, и серый, пустынный мир чистого Стража подобно сверхновой взрывается, стремительно заполняя даже самые дальние уголки тысячами красок. Рицка подаётся вперед, приникая к губам мужчины. Первый поцелуй после долгой разлуки истерикой прокатывается по организму, судорогой сковывая все органы, но мягкие губы никуда не исчезают. Рицка целует бережно, но настойчиво, не оставляя для недопонимания ни единого шанса. И Агатсума отмирает — нега омывает тело, изгоняя боль, возрождая пыльцу на трепетных крыльях. Мужчина ближе притягивает юношу, спешно скользит руками по торсу, желая узнать, ощутить, запомнить. — Ай, Соби, щекотно! — Сейчас исправим. — Исправим что? Агатсума, ты совсем крышей двинулся?! — Нисей вертит пальцем у виска. — Ты хоть слышал, что я говорил тебе последние три минуты. Впрочем, если провалишь поединок, мне же лучше. Тогда Сей наконец-то прозреет насчет тебя и вышвырнет! — Акаме? — изумление в льдистых глазах длится долю секунды. Агатсуму трясет, но лишь внутри. Боец прекрасно владеет собой, зная, какое лицо предоставить публике. — Ты изобрел новый способ проигрыша в Системе? — Десять минут до выхода, — зло бросает природный Возлюбленный, жалея, что до сих пор не умеет калечить взглядом. Агатсума закрывает глаза, откидываясь на спинку дивана. Что это с ним было? Фантазия? Или действительность? Фантазия или…? И можно дальше сомневаться, сходить с ума, строить домыслы, принимать пустые решения. А можно прислушаться, и… ... почувствовать, как в груди бьётся живое, жаркое сердце! До встречи, Рицка. Скоро увидимся, Соби. ________________ * — По законам Японии совершеннолетие наступает в 20-ть лет.