Ненависть и меланхолия

      Его жизнь, погребенная в омуте тумана, давно только слепила и указывала только неверный путь и всегда не туда.       Он блуждал, путался, спотыкался…       И все равно упрямо, слепо продолжал делать все то же самое. Оступившись раз, делает это постоянно, думая, что спустя чреду ошибок тот единственный и верный выход откроется ему.       Но в конце всегда был тупик, а дорога искажалась и таила в себе каждый раз все новые сюрпризы, о которые и зацеплялись носки Его ботинок.       Веки сами собой закрылись и стало темно.       Фратте ввалился в эту маленькую комнату, погруженную во мрак, чувствуя, насколько ватные его ноги и бессильны повисшие веревками, руки.       Он давно перестал думать.       Чужие мысли ему запихивали в голову, заставляя воспринимать как свои собственные.       Окна плотно зашторены, парень сделал пару шагов в сторону рабочего стола, где, по его памяти, тот должен был стоять, и на ощупь нашел лампу, а второй рукой залез в карман брюк в поиске зажигалки или спичек – что-то подобное точно должно было бы быть.       Вскоре тусклый огонек попытался разогнать темноту, но получалось едва ли, освещая лишь кое-какие документы на столе и книжные полки возле него.       Фратте упал на стул, откинувшись на его спинку.       Рассудок все ещё не покидал туман. Густой и ядовитый вводил в обман, заставляя чувствовать себя преотвратительно. Еще ком в горле и какая-то странная горечь во рту. Что же это?       Она ввяжется на языке и заставляет горло першить.       Парень прочищает его снова и снова, пальцами охватывая шею, но тщетно. От этого жжение только усиливается. Фратте выравнивается и пытается откашляться, но это оказалось тоже бесполезным. Это было с родни жажды, и прекратить её можно было только тем, что утолить.       Пока он пытается вспомнить источник этих странно-ужасных ощущений, ответ уже лежит на его столе, завернутый в квадратик бумаги, а рядом записка: «Тебе нужно расслабиться. Р.»       Почерк и подпись «Р» будто сами говорили об их обладателе. Парень какое-то время осматривал найденное, но потом трясущимися руками быстро развернул сверток и быстро принял его содержимое.       Он замер. Бумага продолжала лежать в его ладонях, а пустой взгляд широко открытых глаз был устремлен куда-то вперед перед собой.       Снова.       Казалось бы, Фратте больше ничего не понимал. Будто бы его тело,просто наполненная воздухом плоть, само перемещалось и в режиме автопилота просто отстаивало чужие мысли, говорило чужими словами, совершало чужие ошибки и вредило себе       Цифры в последних отчетах сводили       его с ума.       Дела все никак не становились лучше, а только катились и катились в эту пропасть, утаскивая парня за собой и только понижая его авторитет в глазах отца.       Он уничтожил себя сам.       И сейчас это понял.       Холодные руки коснулись лица, пытаясь привести всего самого Ванетти в чувства, но в итоге появлялось лишь неприятное морозящее чувство, вызывающее тошноту.       Фратте снова откинулся на спинку стула, прикрыв глаза, жаждя хотя бы минуты покоя. - Нет… - Тихо причитал он с закрытыми глазами, вытянув под столом ноги. – Я не виноват. Это все ты.       Образ брата возник перед глазами. Как всегда самодоволен и неосмотрителен. Небрежен и упрям.       Ненависть иголкой кольнула Фратте и его пальцы, до сих пор лежащие на щеках, напряглись, а глаза стиснулись плотнее.       Сейчас он был похож на маленького ребенка. Как самый младший в семье вполне объяснимо, почему соответствовал сему титулу, но он всегда пытался прыгнуть выше своей головы. Хотел казаться старше и лучше. Но только запутался и сейчас эта сущность душит его. Фратте чувствует себя беззащитным.       Его глаза пекут, но тот мужественно сдерживает слезы.       И вдруг его утаскивает в другое видение. -Господи, Неро, как тебе только удалось примкнуть к группе бродячего цирка? – Взволнованно пеклась двенадцатилетняя Фио, еще не замужняя, но уже отданная без остатка семье. - Брось, Фио, - лишь широко улыбнулся её старший брат – Неро, таинственно пряча руки за спиной, что как раз заметил Фратте, которому было только девять, но его глаза таили в себе любознательность и взрослость не по годам. Но тогда ему все еще хватало просто любви, данной родителями. Такое понятие, как «признание» еще не гложило его еще детскую головку. - А что это у тебя за спиной? – Тот ткнул пальцем на локоть одной из рук брата, а потом перевел вопросительный взгляд на его лицо, чтобы увидеть которое, нужно было поднять голову.       Неро лишь шире улыбнулся, погружая Фио и Фратте в недоумение и заставляя их переглянуться. Он выставил перед собой руки, а в них были какие-то маленькие жонглерские мячики. - Где ты это взял? – Протянула Фио, но вместо того, чтобы отвечать Неро внезапно сделал шажок назад от них и начал перебрасывать их в руках, жонглируя, чему брат с сестрой несказанно удивились, с приоткрывшимися ртами наблюдая.       Детские взгляды были прикованы к прыгающим в воздух, а потом обратно в руки мальчика, мячикам, словно это было неким волшебством или даже гипнозом. Неро был весь напряжен, так, как недавно освоил этот навык и для его исполнения требовалась особая концентрация.       Внезапно Фратте что-то бросилось в глаза, заставляя присмотреться плотнее. Он заметил, что на одном из мячиков что-то есть и поспешил об этом сообщить. - Ой, а на том шарике что-то написано! – Воскликнул он, как и многие дети, называя именно «шарик», а не «мячик», и снова ткнул пальцем.       Лицо Неро вдруг исказилось недоумением и тот, будто забыв, что делал, замер. - Где? – Только и успел спросить он, прежде, уже находившиеся в воздухе, мячики упали ему на голову и тот, упустив все остальные на землю, принялся её гладить. – Ай.       Фратте и Фио вновь переглянулись. - Чего? – Слегка раздраженный их реакцией, фыркнул Неро, но когда его брат и сестра начали звонко смеяться и сам не удержался, чтобы не присоединиться к ним.       Было ведь…       И что-то хорошее.       Виски льется из бутылки в его стакан. Фратте делает пару глотков, раскрывая перед собой какие-то документы, пытаясь то ли забыться в них, то ли просто делая это по инерции. В любом случае ничего утешающего в этих бумажках не было.       Воспоминания вновь окутывает туман.       Маленький, звонко смеющийся Он, сменяется взрослым и уставшим с тяжелыми мешками под глазами, без единых искр в радужках.       Прошлое умирает.       Его сжирает эта горечь.       Фратте уничтожил себя сам.       И уже давно умер.       А это всего лишь тело, просто наполненная воздухом плоть, которое само перемещалось, будто бы в режиме автопилота, отстаивало чужие мысли, говорило чужими словами, совершало чужие ошибки и вредило себе.