***
Музыка, которую выбрал Виктор, повествовала о двух гранях человеческой любви. Первая, «Агапе» — чистое, светлое чувство, любовь ребёнка к матери, первая влюблённость юноши в девушку. Вторая, «Эрос» — жадная, яркая, бурная любовь двух любовников, разбивающая обоим сердца. — Значит так: Юра будет кататься под «Агапе», Юри — под «Эрос». Юра начал возмущаться, и у них с Виктором завязался жаркий спор, когда я внезапно прервал его: — Юрио, не стоит спорить об этом. Если ты боишься мне проиграть, так и скажи. Хотя, я думал, что ты способен изобразить что угодно на льду, как твой наставник. Юра поперхнулся воздухом, и хотел было начать орать на меня, но вместо этого тихо огрызнулся: — Ладно. Давайте сюда ваше «Агапе». Я тебе не проиграю, Кацудон! Я смотрел вслед своему юному сопернику, думая о том, что это прозвище неплохо можно использовать в криминальном мире. С юморком. Из задумчивости вывел мягкий смех Никифорова: — А ты молодец. Я бы так не смог осадить этого одинокого ребёнка. Я перевёл задумчивый взгляд на Виктора: — Расскажи мне о нём. Блондин посмотрел на меня с интересом, лукаво улыбаясь: — Выиграешь этот бой, я выполню твою просьбу. Ну, или тебе придётся поцеловать меня прямо сейчас. Я покачал головой, выезжая за пределы катка, бросая через плечо: — Ты жуткий провокатор, Никифоров. Ты знал? Вслед мне донёсся задорный мягкий смех человека, в которого я окончательно и бесповоротно упал. — Хорошо. Сначала «Агапе». Юко, следившая за нами на катке, включила нужную мелодию, вместе со мной и Юрой погружаясь в танец чистой любви. Виктор был похож на ангела, сошедшего с небес. Эта программа напомнила мне одну из его старых, когда его волосы ещё были длинными. Интересно, почему он их обрезал. Ему очень шло. Плавные движения, лёгкие шаги, лицо, являющее собой сосредоточие Агапе ко всему миру. Музыка закончилась, и Виктор остановился, стараясь перевести дух перед следующей частью. Юра рядом выглядел куда серьёзнее, чем за полчаса до этого: программа была хоть и очень красивой, но и не менее сложной от этого. — Так, теперь «Эрос». Юко включила следующую мелодию. А я смотрел на Виктора, и не мог отвести взгляд. Мужчина, только что являющий собой ангела, превратился в инкуба: жаркий, дерзкий взгляд, резкие, полные огня движения. Роковой мужчина, готовый украсть и разбить твоё сердце. Юра завистливо покосился на меня, а я думал только о том, сколько смысла он вложил в эти два танца. Чистая, прекрасная любовь наставника к своему протеже, и чувственная, яркая, сжигающая в запретном огне любовь одного мужчины к другому. Плисецкий и правда ребёнок, если ещё не понял это.***
Неделя за тренировками полетела, будто кто-то специально утроил скорость стрелок на всех часах в мире. Я пропадал то на катке, то в студии Минако, разучивая женскую партию фламенко. Когда Минако спросила, зачем мне это, я просто ответил: — Женская партия более чувственная, плавная. Она… я не знаю, она более жгучая. Наставница только пожала плечами, разучивая со мной танец. Мне не нужно было далеко ходить за образом Эроса. Он был передо мной ежедневно, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, провоцируя и дразня. К началу состязания, я был доведён до точки кипения этими провокациями. Никифоров будто специально напирал, пытаясь вывести меня из равновесия. Юрио же был странно собран и отрешён. На мой вопрос, кого он представил себе в качестве прообраза Агапе, Юра тихо ответил: — Мой… мой дедушка, Николай. Он заботился обо мне с четырёх лет. Я очень люблю его. Я тогда едва заметно улыбнулся. Всё же, этот громкий, грубый, жёсткий мальчик способен любить чистой, невинной любовью. Зал был набит до отказа. Всем не терпелось увидеть это шоу, по итогам которого решится очень многое в моей жизни. За пару дней до состязания, Виктор предложил нам выбрать костюмы из своих старых. Перерыв внушительный ворох вещей, я остановился на одном из моих любимых. Виктор отметил, что именно в нём когда-то выступал с программой, в которой сочетались мужское и женское начала. Юра остановил выбор на светлом костюме, как раз из той программы, о которой я вспоминал за неделю до этого. Юра выступал первым, и я внимательно следил за своим соперником. Плисецкий был необычайно талантлив и одарён природной гибкостью, что позволяло ему выполнять элементы, не доступные многим другим фигуристам-мужчинам. Однако его эмоции. Я чуть нахмурился. Это была ахиллесова пята Плисецкого: он концентрировался на качестве программы, забывая про эмоциональную часть. В этом он мне проигрывал. Когда музыка подошла к концу, Виктор незаметно для остальных наклонился ко мне со спины, шепнув на ухо: — Покажешь мне, кем мне быть для тебя? Я медленно расстегнул свою спортивную куртку, оставаясь в костюме. Зачёсанные назад волосы и отсутствие ставших привычными очков слегка нервировали меня, и это мне было не на пользу в эмоциональном плане. Обернувшись, я вручил куртку своему тренеру, бросив спокойный взгляд в его глаза. Серые, как грозовое небо. Напряжение отпустило, я медленно кивнул, после чего выехал на середину льда. Здесь я был в своей стихии. Эмоциональные, живые выступления — мой конёк. Во время выступления я чувствовал гордый взгляд Минако и слегка озадаченный взгляд Виктора. Мой тренер до последнего не знал о том, что я внёс собственные изменения в программу. Если Виктор был инкубом, заставляющим женские сердца страдать, то я воплощал собой суккуба: жестокую, коварную, манящую к себе женщину-демона. Ведь никто не запрещал мне чувствовать и играть свою роль так, как мне того хочется. С финальным аккордом зал взорвался овациями. А я смотрел на Никифорова, в глазах которого бушевала буря. И это было никак не связано с самовольным изменением его программы. Кажется, вечером меня ожидал серьёзный разговор. Плисецкий покинул каток до того, как были объявлены результаты. На прощание он только обронил, что не проиграет мне в следующей схватке. Я лишь улыбнулся Юко, передавшей слова мальчика. Такие соперники мне по душе.