Кинестетик

      Дима был кинестетиком. Точнее, психологический тест, который он прошел от скуки, распознал в нем личность, познающую мир через прикосновения. Этим Брекоткин себя и оправдывал.       Заметив навязчивую потребность прикоснуться к Максиму, которую он зачастую даже не осознавал, Дима сразу свалил все на психологию. Мол ему действительно проще излагать свои мысли в движении и прикосновении. Так речь кажется выразительнее: ободряющее похлопывание по плечу или шепот почти над ухом могут передать гораздо больше, чем подбадривающие слова или упоминание о том, что информация приватна. Так оно и было. Практически со всеми, с кем Диме приходилось общаться. Но с Максом это обретало совсем другое значение. К нему просто хотелось прикасаться.       В Максиме он видел эталон спокойствия, уверенности и контроля, недостижимый для Димы с его порывами и неусидчивостью, метаниями из крайности в крайность. Возможно, на этом они и сошлись. Две противоположности. Не лед и пламя, но тем не менее. Когда сталкиваются такие непохожие характеры, есть два варианта: либо они дополнят друг друга до единого целого, либо уничтожат все вокруг. Очень хотелось верить в первый вариант.       Дима не относился к числу людей, зацикленных на рефлексии, но даже его настораживало то, с какой стремительной скоростью он сближался с Максимом. Вроде только они были приятелями, а уже выбираются в пивную вдвоем, чтобы расслабиться после тяжелого дня, большую часть которого они провели вместе. Это здорово, найти человека, с которым будет комфортно вдвоем, но Дима чувствовал, что начинает зависеть от общения с ним. Именно это его и настораживало.       Каждое мгновение, проведенное в компании Максима, было как глоток свежего воздуха — вроде можно и без него, но начинаешь задыхаться. Радовало то, что Ярица тоже стремился оказаться рядом, как бы невзначай пожать лишний раз руку или приобнять за плечо, чтобы поднять настроение. Это радовало и пугало одновременно. Особенно, когда Дима перестал отрицать, что хочет еще.       Казалось, у этих двоих в отношении друг друга не было понятия личное пространство. Им было комфортно сидеть рядом так, чтобы соприкасались колени или руки. Команда уже давно навесила на них ярлыки «лучших друзей», но они оба чувствовали нечто более глубокое, чем положено чувствовать друзьям.       Максим не видел в их близости ничего необычного. Для него в порядке вещей было терпеливо выслушивать пылкие речи Димы на разные темы, следить, чтобы он не перегорал, и всячески стараться его подбодрить, когда у такого сильного духом Брекоткина опускались руки. Он старался быть рядом, когда Дима в нем нуждался, а происходило это все чаще и чаще. Парни видели друг друга в разных состояниях и знали такие подробности, о которых никто не подозревал. Между ними сохранялось безоговорочное доверие.       Сомнения так и терзали бы Диму, если бы не подвернулась возможность испытать все на деле. Ребята написали сценку специально под них, и Брекоткин узнал об этом лишь когда она была готова. Замысел действительно был интересным и забавным, но в сценарии была одна деталь, которая затмевала все это. Дима должен был поцеловать Максима.       Они читали сценарий вместе. Максу сразу понравилась сценка и он предложил отрепетировать сразу же, тем более время позволяло. Дима задумчиво почесал затылок и протянул: «Ну-у-у, почему бы и нет, давай попробуем». Парни начали читать текст с листа, подбирая для реплик подходящую интонацию. Авторам идеи пока что все нравилось.       Дойдя до особого момента, Дима на секунду замешкался, но потом притянул к себе Макса за шею. Команда рассчитывала увидеть обычное соприкосновение губ или вообще поцелуй в уголок рта, но от поцелуя, который продемонстрировали парни, чуть ли не посыпались искры. Долгий, страстный, влажный и поглощающий все внимание и целующихся, и зрителей. Максим придерживал за затылок Диму, стараясь углубиться, но тому показалось, что зрелище затянулось, и Брекоткин мягко разорвал поцелуй.       — Мдаа, — протянул Рожков, — такое на телевидение точно не выпустят.       Дима держался за шиворот максовской футболки и глупо улыбался. Было очевидно, что между ними пробежала искра, и это заметили не только сами парни. В помещение будто резко стало душно, Дима чувствовал головокружение и приступ эйфории. Все сомнения в его голове развеялись: если чувства пришли, то их стоит принять. Тем более, что с припухших губ Ярицы никак не сходила такая же глупая улыбка.