***
Ретромпектива - чудесная вещь. Например: по логике вещей Марианна должна была получить номера телефонов друзей Богга. Это могло бы пригодиться при таком сценарии, как этот, когда кто-то решил перестать поднимать трубку, превращая Марианну в нервную катастрофу всякий раз, когда приходит звук сообщения, заставляя её спешить, спотыкаясь и разбрасывая вещи по квартире, просто чтобы узнать, что её тренер хотел перенести занятия. Может быть, они узнают, что случилось с шотландским лидером, с которым её познакомила жизнь и который сделал необходимым по какой-то пока не обнаруженной причине, узнать, где он живёт, и, вероятно, прийти к нему, чтобы избить за игнор - да, это могло бы значит избить калеку, но она как бы тоже калека, так что это исключение. Другой пример: по логике вещей Марианна должна была согласиться, нет, настоять, несмотря на фиаско с лестницей, прийти к нему домой за обещанным им тортом, чтобы она не только знала, где он живёт (см. объяснение выше), но и также могла встретиться с его матерью, которая казалась милой, если не довольно эксцентричной, дамой, которая думала о благополучии Богга, что делало её и Марианну единомышленниками и, соответственно, товарищами. Но это задним числом, а ретроспектива - изумительная вещь, 20/20 в случае Марианны, поэтому всё, что она может сделать, это сесть в свой огромный стул в гостиной и потребовать - она устраивает сцену, снова спорит с электроникой под вздохи Донны, которая с каждым днём становятся всё громче и тревожнее - «Вызов Богг». И если иногда Сири путает слова, из-за её пересохшего горла или быстрого дыхания путаются одинокие слоги, ну, отстойно быть Сири. И чем дольше он не берёт трубку, тем злее и решительнее она становится, а количество голосовых - а также общая пассивная агрессия этих сообщений - растёт в геометрической прогрессии. Однажды, в момент ясности (и Дон спрашивает, не хочет ли она пойти и сделать что-нибудь, что угодно, только чтобы перестать штурмовать голосовую почту бедняги, потому что даже она, девушка, которая чуть ли не преследовала Дениса Мэттерса в восьмом классе, сейчас считает, что это просто немножко слишком) Марианна перестаёт задумываться, не переборщивает ли она, и нет никакой пользы от того, что она самая несносная в этих отношениях Шрёдингера, но определенно должен быть и кто-то Внезапно Исчезающим Мудаком, и черт возьми она собирается испечь ему грёбаный торт с этими словами на нём, чтобы они отпечатались на его глупом лице, когда она бросит его в него. Она этого не увидит, но определённо не пропустит. Ладно, она может промахнуться. Но важна идея. Проходит две недели. Номер, на который вы звоните, в данный момент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже. - Ну и нахуй тоже иди. Дон забирает свой айфон, когда они оба теряют счёт по количеству оставленных ею голосовых. Последний был простым и локаничным "Я не злюсь", после чего он ударился об стену квартиры. - Марианна, я не могу делиться с вами личной информацией мистера Кинга, - Уэлч с раздражающим терпением уклоняется от всех попыток выудить из него адрес Богга. - Хотя со мной связалась его мать, которая сообщила мне, что Ирвин не сможет посещать наши сеансы в ближайшем будущем по личным причинам, и что это никоим образом не должно нас беспокоить, поскольку у него всё в порядке. На самом деле, если это принесёт вам хоть немного покоя, у Ирвина дела лучше чем когда-либо. Марианна подумывает о том, чтобы избить Уэлча тростью, но на самом деле это не его вина, она не хотела бы, чтобы он делился её информацией, если того требует ситуация, к тому же он пожилой, и он ей вроде как нравится, совершенно платонически. Она не ненавидит его, просто становится крайне отчаянной и обеспокоенной - когда его монолог, переходящий от раздраженного к радостному до приглушенного экстаза, ударяет по лицу, и она осталась с яростью, свисающей на краях нижних зубов, и у неё есть СЛОВА, которые хочет сказать, и сказала бы, если бы челюсть не сжалась от чистой наглости этого предложения. Лучше, чем когда-либо. - Ты. Не. Сказал. - Она умудряется сжать зубы и слегка подёргивать брови, как будто они обрели собственную жизнь, и этот экзистенциальный кризис заставил их ненамеренно понять цель своего существования. Марианна не знает, было ли это тем, что она когда-либо делала, а если да, то не может вспомнить. Но то, что она помнит - это статья о визуальной трансформации человеческого образа на протяжении веков, начиная с византийской эпохи и вплоть до ранней готики, и то, как её голос ломался, когда энергично писала её за три дня до крайнего срока, голова по плечи в книгах, с высоким содержанием кофеина и сахара, но она скорее умрёт, чем разочарует (себя). Для этого она была слишком упряма и упорна. (Это было время, когда она перестала пить кофе.) Она, заключает Марианна, всё ещё слишком упряма для этого. И слишком устала от компромиссов. И от множества других вещей. - Что ж, я сама хотела бы его поздравить, - она улыбается и чувствует, как глаза покрываются множеством морщин, театрально разглаженных. - Тогда тебе лучше подождать, пока он свяжется с тобой, - Уэлч поглаживает ей руку, и в его прикосновении чувствуется стариковость. - Я уверен, что у него есть веская причина для дистанцирования от вас. В конце концов, он действительно очень заботится о вас. - Если вы так говорите, доктор, - кивает она и уходит. У неё есть шотландец на инвалидной коляске, которого она может найти, чтобы несколько раз ударить его по лицу и, вполне вероятно, сказать ему, чтобы он отвалил. Насколько это может быть сложно? Видимо, очень. - Марианна… дуется? - Я думаю, она напугала своего нового парня. Будучи сумасшедшим, сталкером, психом и прочим. Есть причина, почему Дон на всё лето разбивает лагерь дома - это не имеет никакого отношения к Марианне, на этот раз, а скорее к тому, что Дон не хочет проводить с их отцом больше времени, чем обязана, - и Марианна должна была это сделать, ожидала, что Санни станет неотъемлемой частью её пребывания здесь, но не такой неотъемлемой частью, как сидение на кухне с момента, когда она выползла из спальни, до того момента, когда заснула. Они молоды и влюблены, и она получает всё это, но их нагло используют для эмоционального восполнения или чего-то ещё, а затем отбрасывают в сторону, что портит даже самое лучшее настроение. - Он не мой парень. И я не сумасшедшая, - её чашка приземляется на стол со слишком громким лязгом. - Я зла. - Моя сестра не понимает, что когда злится, это не длится долго. - Направляя их мать, Дон наливает ещё чая. Духовка мурлычет, вентилятор крутится, пока жар поднимается еще один пирог. - Типа, ты злишься час или два, максимум день, кричишь в подушку, пробиваешь стену, как обычно. Но не неделями, Марианна. Ни неделями. - Я могу злиться столько, сколько хочу. - О, конечно, можешь. Иногда ты как... папа. - О, это хороший ракурс! - Фотоаппарат рядом с ней, и что-то с треском зашевеливается, фольга срывается. - Как ты могла догадаться, Марианна, - она упоминала, что Санни недавно увлёкся поляроидом? Наверное, стоит. - Твой отец не может отпустить тему «младшая дочь хочет переехать к своему парню сомнительной национальности, расы и/или финансовых перспектив. - Старый добрый папа не хочет делать больше родительских ошибок чем уже сделал, - конечно, в присутствии сестры есть положительные стороны. Её чай, например, это просто совершенство фруктового, сладкого и свежего, ограниченная коллекция или что-то в этом роде, и ничто по сравнению со слегка разбавленным сахаром, который кто-то не мог понять, как смешать - это не так уж сложно, правда: берётся ложка, кладётся в чашку и, блин, пару раз поворачивается по часовой стрелке, легко. - Ты не можешь обвинять его в том, что он немного параноик. - Марианна, если ты будешь скрипеть зубами ещё сильнее, мне снова придется подметать пол. - Духовка пищит с удивительной настойчивостью, запах тяжёлого и сладкого яблока разносится по небольшому пространству, которое, кажется, полностью занимает Донна с её узкой изящной рамкой кружащихся юбок и босых ног на плиточном полу. Дверца открывается, полотенце смахивается с крючка, и легкий шипение боли - Донна и её обычная поспешность, не может дождаться, пока эта проклятая штука немного остынет - когда керамическая форма приземляется на железные прутья печи. - Плохо, что я всё еще достаю рукава для чашек из случайных ящиков... Иногда в гневе Марианна забывает, что она всё ещё лгунья. - Что ты сделал с моими рукавами? - Ничего такого! - Полотенце летит ей навстречу и ударяет её по лицу. - Это просто… стрёмно? Я понимаю, что тот, на котором написано ваше имя, довольно симпатичный, но другие, ну, это просто картон из чайного квартала, ничего особенного. - Не трогай мои рукава. - Сгиб пальца ловит чашку, подносит ко рту, нижние зубы звенят о фарфор и… останавливаются. Она почти забывает, что злится. - Что, чёрт возьми, такое чайный квартал? Санни, продолжая крутить фотоаппарат, ставит камеру на стол. - Довольно крутая чайная на южной стороне. Там есть все эти причудливые чаи, травы и прочее. Например, кастрюли, чашки и все те вещи, в которые вы добавляете смесь и приклеиваете их к краю чашки, и они выглядят как кошки и крошечные люди, а есть тот, который выглядит как этот маленький серый ламантин... - То есть... это единственное в своем роде место? - Что-то щёлкает, что-то скрипит, и в голове Марианны начинают крутиться какие-то странные винтики, о которых она даже не подозревала. Благослови Донну и безмятежный энтузиазм Санни по поводу крошечных предметов домашнего обихода. - Больше похоже на "Место". - На самом деле получил от них эту. Донна трясёт банкой с чаем. Как прелюдия к крупному музыкальному произведению, как ритуальная палка дождя в далекой стране, это работает. Марианна чувствует, как её ноги двигаются ещё до того, как идея даже воплощается в жизнь. - Пойдем. - Куда? - В чайную, Дон. Ступня зацепляется за трость, прикручивает спортивные штаны и растянутую футболку, проверяет, чтобы она выглядела так, будто только что вылезла из постели, и макияж нуждается в серьёзном освежении, а если Дон, полностью оглушенная на кухне, могла бы что-нибудь сказать, она бы, наверное, приказала Марианне переодеться, но Марианна уже подходила к входной двери, натягивая тапочки. - Но у нас есть чай, Марианна. На полпути она бежит рысью назад, руки, роются в ящиках, где Дон прячет телефон - любитель, думает, что может скрывать вещи от девушки, которая прячет сигареты лучше, чем кто-либо другой в старшей школе. - Господи, Дон, просто пойдём. Я всё объясню в машине. Санни, возьми ключи. - Но пирог! - Да боже. Куплю я тебе пирог. Проклятый пирог! Но мы должны идти. Они оба стонут почти в унисон, свойственный супружеским парам и людям, которые слишком хорошо знают друг друга, и Дон захлопывает плиту. - Ты мне больше нравилась, когда дулась.***
Чайный магазин находится примерно в получасе езды от них - опять же, в воскресенье днём, и трафика там почти нет - но Марианна может поклясться, что это самая длинная поездка на машине в её жизни, если не самая скучная. Её логика проста - поскольку она объясняет своей сестре в машине, на которой Тейлор Свифт повторяет рёв Тейлор Свифт (и даже не старые вещи): если её образ мышления верен и в чём-то похож на образ Богга (а это так, что подтверждается глупыми мрачными шутками, шепчущимися ей на ухо на скамейках в парке и в многолюдных кафе), Богг должен жить где-то поблизости. Никакая нежная чувствительность не заставит кого-либо из них уйти от дома к терапии дальше, чем должны (конечно, не из-за лени, злобы или отсутствия данных чувств). Вот почему мальчики-хипстеры из кафе в 63 шагах от неё открывают для неё дверь, когда выходит каждый четверг, и угощают её булочкой без глютена, если они разделяют остроумное подшучивание (она называет это своей "слепой булочкой" и на вкус как прах чьей-то бабушки, но Дон, как ни странно, нравится) - постоянный покупатель - хороший покупатель. - Это разговоры о серийных убийцах, Марианна, - кричит Дон над Тейлор Свифт, которая настаивает на том, чтобы встряхнуть ее. - Согласись, это немного жутковато. Верно, Санни? - Я бы сказал "да", но она меня ударит, а я за рулем, - Марианна его не бьёт, но щипает, и машина слегка поворачивает. - Каждый сам за себя, детка. - Видишь? Жутко. Ладно, может, немного, но Марианне нужны ответы, а если не они, то хотя бы некоторые намёки, а если не они, то… то ничего. Марианне ничего не нужно, даже если она ни в чём не нуждается.***
- Привет, да, я ищу парня в инвалидном коляске, - она ставит колени о нижнюю часть стойки, шипит от боли, но продолжает, с непреклонной зубастой ухмылкой на лице. - У него шотландский акцент, очень длинный нос и очень громкий голос, если он хочет. Зовут Богг. Её пальцы сжимают край дерева, отчаянно надеясь, что ответ, который она получит, не будет похож на "извините, никогда о нём не слышали". Что она получает, так это Дон, прочищающая горло за спиной. - Что? Что-то не так? Они его не знают? - О, думаю, они его знают. - Дон расслабляет пальцы. - И им это не нравится. - О, да, мы знаем этого засранца, - звучит девушка за стойкой так, будто она ровесница Дон, студентка колледжа, и, если бы её голос не был полон пренебрежения, он мог бы быть довольно мелодичным. - Давно не видела его. - Она поворачивается направо, её сопровождают лязгающие звуки, и она кричит. - Ян, ты недавно видел Угрозу Роллинга? На её крик открывается дверь, скрипят петли. - Нет, не совсем. ХВАЛА ГОСПОДУ. Бариста возвращается с фарфоровой чашкой на стойке. - Вы его слышали. Почему ты спрашиваешь, у него какие-то проблемы? - Она ухмыляется. - Потому что если да, думаю, у нас есть выпивка с твоим именем за счёт заведения. - Что-то вроде… - Марианна стиснула зубы и расслабила. Она хочет укусить себя за щёку, ударить кого-нибудь, что-то сломать, и что, что она злится на него, это не значит, что у них есть право… на… - Извини, сестрёнка, - Донна неловко обнимает её за плечи и пытается оттащить, - это была отличная идея, правда. - Их руки переплелись. - Давай, Марианна, давай возьмём печенья, их шоколадная крошка должна умереть. О, у них здесь самые милые кружки... - Подожди! Кто-то хватает её за руку, длинные и теплые пальцы обхватывают её, короткие ухоженные ногти впиваются в мягкую кожу на внутренней стороне её запястья, и тянет, мягко, но очень настойчиво. - Вы Марианна. Как "Марианна"? Её имя звучит так недоверчиво, как будто она - Ла Жаконда, которая внезапно вошла в чайную с платьем, рукой и определенно с улыбкой. Вот только Марианна не «Жаконда» и не знаменитая. - Я просто Марианна. Я тебя знаю? Девушка отпускает с тихим хлопком, издаёт звук, похожий на плохо скрытый визг, что-то вроде прыжков на одном месте и: - Йен, Марианна здесь! - За которым следует карабканье, дверь распахивается так широко, что ударяется о стену, дребезжащие чашки и стеклянные полки, кто-то мчится к стойке в раскачивающемся фартуке, резиновые подошвы скользят по кафельному полу. - Что? - Парень, вероятно, ещё один студент, шаркает, перегнувшись через стойку, низкий гул в горле где-то в районе её лица, а затем отпрыгивает назад. - Дай-ка угадаю, - говорит он высокомерно и, возможно, немного разочарованно, - она хипстер. - Йен, ёпарасете, вот почему ты всегда будешь убираться, - стонет девушка-баристра и шуршит какой-то оберткой. - А теперь иди и домой посуду. - Нет, подожди, нет, но это же Марианна! Тогда Марианна понимает, что это не то место, где она хочет быть. Потому что Марианна громкая и упрямая, но она не любит зрелищ. А быть Марианной - это верный способ быть таковой. - Спасибо, но мы пойдем… Донна, принеси печенье или что угодно… - Мы вас немного ненавидим. - Ян уведомляет её приглушенным тоном, а Марианна пытается сохранять нейтральное лицо. - Твой парень - самый чертовски надоедливый клиент, который у нас есть. Но теперь Мел должен мне двадцать, так что спасибо. - Извините? Я у тебя в долгу? Я поспорил, что она будет красивее любой твоей подруги... - Я НЕ его девушка. - Между ними что-то странное, - Донна, которой уже удалось вывернуться из-под локтя Марианны, делится своими мыслями, о которых никто не просил. - У тебя есть это в розовом? Йен наклоняется над стойкой, и при втором подходе он слишком сильно пахнет мятой и лавандой, и просто слишком сильно. - Просто выбежал, извини. Тем не менее, есть ещё зеленый и синий. Что касается твоего НЕ парня, мы не видели его пару недель. Что в некотором роде грустно, он хороший человек, если ты можешь не обращать внимания на лицо, манеру поведения, отношение… - Я поняла, спасибо, - Марианна прикусила нижнюю губу и борется с желанием ударить этого малолетку по лицу. Это помогло бы ей почувствовать себя лучше, но не решило бы её затруднительного положения. Уехать кажется лучшим вариантом. - Ну, хорошее у тебя место, но Дон, мы можем уйти? Колокольчик, означающий открывающуюся дверь, зовет её, как потусторонняя сирена электронного разнообразия. - О, но его друзья там точно знают, - Мел, другая из дуэта бариста, снова касается руки Марианны - в отличие от её партнера, ей каким-то образом удаётся быть решительной и сдержанной одновременно - и поворачивает ее к выходу и к выходу. Узнаваемый голос некоего Тханга и его "Ой, смотри, Стафф, это Марианна!" что прибивает её прямо к земле, где она стоит, запертая в подвешенном состоянии облегчения, неверия и надежды, настолько мучительной, что закручивает штопор прямо в её грудину. - Привет, - говорит она и чувствует, как ее глаз подергивается, что можно было бы неправильно истолковать как кривую улыбку, поэтому она позволила ей остаться. - Мне нужно увидеть Бог... Его имя застревает у неё в горле. Она делает вид, что это не так. Марианна стоит на пороге многоквартирного дома и всё время ищёт дверной звонок, как будто ласкает дверной косяк в тревожно знакомой манере. На самом деле сейчас это самая незначительная из её проблем, поскольку она отказалась успокаивать свои эмоции задолго до того, как Тханг, худощавый и невысокий, но не как Санни, в приземистой манере, как Стафф например, сопровождают её по коридору с оправданным трепетом. Стафф просто как бы следует за ними, но в то же время нет, в то же время он как бы притворяется, что не знает их (всё же даёт Дон и Санни сокращенную версию их "даты рождения", как Дон ахает и вздыхает, и "Марианна, почему я впервые об этом слышу?" ) Марианна полагает, что выражение её лица в данный момент не внушает никакой легкости, и это справедливо. - Вот, - она делает еще одну попытку, упершись руками в дверной косяк. - Где треклятый дверной звонок? Тханг кашляет справа. - Молоточек прямо перед тобой. - Молоточек, - повторяет она и борется с рычанием, которое она должна отложить на потом. - Значит, молоточек. Вместо этого она бьёт ногой по дереву. - Марианна! - О, ему это не понравится. - О, он может это набить - это не каламбур. Он мне должен. За дверью шаркают шаги, старые шлёпки хлопают по босым ногам, петли стонут, приветствуя её. Марианна берет себя в руки. - Привет, я ищу Богга? Она ожидает, что дверь захлопнется прямо перед лицом. Чтобы отвалили. Или что-то в этом роде. Марианна этого не ожидает. - Я никогда не думала, что этот день настанет, - отвечает женщина, возможно, в возрасте, определенно со слезами экстаза в голосе, когда она выжимает из себя жизнь в объятиях, которые посрамляют всю Дон, черт возьми, кого угодно ещё. - Это Марианна, - появляется из-за их спины её "проводник" с менее благоговейным страхом и более радостным облегчением. Более, но не намного. - Марианна, - женщина ставит её на землю - теперь, как это случилось - и начинает везде ее трогать. - Мы пьём чай, и вы присоединяетесь к нам. - На самом деле... - Богг! - Да, теперь понятно, откуда у него это. - Марианна здесь, и, к счастью, она не выглядит слишком рассерженной на тебя! - Нет, нет, поймите правильно, я очень зла, - честно поправляет Марианна, как это случилось, когда она стояла в дверях квартиры Богга с Тхангом и Стаффом, её сестрой и, вполне возможно, матерью Богга и каким-то образом она должна предупредить их, что она здесь, чтобы начать мессиво. - Так ему и надо, - фыркает в ответ дама и внезапно пожимает руку - её хватка крепкая, материнская, уверенная и мозолистая, но мягкая во всех нужных местах, и ни на мгновение Марианна не хочет позволять идти. - Я Гризельда, мать этого дебила. Заходите, он в гостиной. - Хорошо. - Марианна приближается, незнакомая обстановка сбивает её с курса ровно настолько, что ее ноги перебирают коврик, который сбивается и скользит, но решимость звучит ясно, вызывая у неё лихорадку. Её трость что-то задела, чью-то лодыжку, раньше ... - Снимай обувь! - Женщина безразлично перебрасывается через плечо, когда Тханг натыкается на её спину. - Э-э… конечно. Теперь, пытаясь скинуть тапочки, пальцы ног дергаются, потому что пол холодный. - Привет, я Донна, сестра сумасшедшей, это мой парень, у нас есть печенье. Она продолжает идти маленькими шагами и дико раскачивая трость, кожу покалывает, когда пространство вокруг неё расширяется, воздух превращается в ту же знакомую сосну и кофе, но с чаем и специями, тмином, перцем и тимьяном, смешанными вместе с влажной землей. Она останавливается, официально потеряная. Её следующий шаг включает в себя удар коленом о край журнального столика, что-то отваливающееся с глухим стуком и небольшое проклятие, вырывающееся из её рта, чтобы присоединиться к этому. - Я… что-то сломала? - спрашивает она, успокаиваясь и растирая синяк. - Нет, нет, всё в порядке, - отвечает знакомый голос, разом пробуждая её внутренний ад. - Просто книга, ничего особенного... - Хорошо, - кивает Марианна. Она на цыпочках идёт в его сторону, уклоняясь от вещей, которые звенят и ударяются, пока голень не прижимается к краю низкого дивана, и она не вонзает ручку ему в лицо. - Во-первых, тебе лучше дать объяснение, лучшее гребаное объяснение всей этой чуши, потому что кто, черт возьми, так делает?! Давление на её трость сдвигается на 20 градусов вправо. - Я здесь. - Он перемещает её со спокойным принятием того, что она стоит в его гостиной. Или, может быть, она ударит его в ближайшем будущем. Возможно, и то, и другое. И только за это она хочет ударить его ещё раз. Она должна завести счётчик или что-то в этом роде. - Благодарю. Так что насчёт объяснения? - Это должно было быть сюрпризом. - Предполагалось, что это будет сюрприз, - попуганичает она, когда небольшая толпа двинется за ней в другое место. - Мне нравится ваш дом, это чайные салфетки ручной работы? - Конечно, как смерть и налоги, дорогуша. Она ненадолго останавливается со словами: - Я говорила, что это была глупая идея. Я же говорила, что она на тебя рассердится. - Мама, пожалуйста, - отвечает Богг, но это больше похоже на усталое смущенное нытье. - Знаешь, она права. Может, тебе стоит начать слушать маму. Я сейчас... в ярости. - Её колено дёргается, ударяется о край дивана, это становится какой-то фишкой. - Кто, черт возьми, так делает? Один день мы лучшие друзья, другой - ты пропадаешь на три недели, без телефонных звонков, без текстовых сообщений - ты знаешь, сколько голосовых я оставила? Моя сестра думает, что я сошла с ума. - Это должно было быть сюрпризом, - повторяет он, затаив дыхание, как будто он застрял внутри него. - И да, я слышал все голосовые. Все сто пятьдесят . - Вас не поразило, что я могла отреагировать немного иначе, чем ожидалось? - Так и было, но только тогда, когда вы начали бросать телефон через комнату. Так что я подумал, что для этого было уже слишком поздно. - Ой, знаешь что, сейчас самое время! - Марианна понимает, что её руки летают в воздухе, когда её трость убегает от них и куда-то приземляется. Где-то далеко. Где-нибудь, откуда ей потребуется помощь. Это был худший продуманный план, который у неё когда-либо был. - Твоя трость... - Пофиг! - Её теперь пустые пальцы получают возможность дёргаться и ёрзать друг с другом, находить браслет, всё ещё закрепленный на ее запястье, даже если она делает вид, что просто натирает его, готовясь. - Не надо. Вот как это будет происходить: ты говоришь всё, что хочешь, я несколько раз ударю тебя по лицу, затем развернусь и оставлю тебя наедине со всеми твоими фантастическими сюрпризами, чтобы ты мог любезно отвалить и не пересекаться со мной когда-либо ещё. - Марианна... - Я рада, что мы понимаем друг друга. У тебя минута. Иди. Её суставы хрустят, когда она сжимает их. Под ним скрипит диван, и что-то вроде палки касается её ступни с странным звуком, как трость, но не совсем. Они делают паузу. Мир исчезает. Кипит чайник, жужжит муха об окно, звенит смех сестры за дверью. Марианна ждала. Марианна так ждала. Она может подождать ещё минуту или около того. Её ногти впиваются в ладони. - Марианна… Я проебался, - ну, это было быстро, как задержанное дыхание, приглушенное чем-то, как будто он говорил в ладони или что-то в этом роде. - Мама всегда говорит мне, что я зацикливаюсь на одном, и я забываю обо всем остальном, и я думаю, что на этот раз она права, потому что, оглядываясь назад, это действительно звучит как реально глупая идея... - Просто из любопытства, как долго ты собирался держаться от меня подальше? - В свою защиту, я полагал, что потребуется меньше... - Сколько? Он вздыхает. - Эм… мне сказали, что это займет около полугода или около того? Но это зависит от... - Что… типа… шесть месяцев как полугода? Ты уверен, что у тебя нет сотрясения мозга? ТЫ. УВЕРЕН? - И вкратце размышляет Марианна. Вкратце, шесть месяцев становятся продолжительностью жизни, шесть месяцев могут полностью изменить кого-то. Шесть месяцев могут всё изменить. - Потому, что ты не можете бросить чью-то жизнь на 6 месяцев без единой причины, а затем сразу вернуться и ожидать, что всё будет в порядке?!… Она не хочет спрашивать, планировал ли он это вообще. Возможно, это разобьёт ей сердце, независимо от ответа. - И вообще, что это за сюрприз? Потому что я больше ни в чём не уверена. - Ну... легче показать. - И снова этот нервирующий звук, как будто он пытается стащить с дивана что-то тяжелое. - Вау, да. Если это должно было быть шуткой, ты потерял свои привилегии безвкусного юмора. - Просто… - Он кряхтит, тяжело и напряженно. - Подожди секунду. - Нет. Нет. Знаешь что? - Её ладони вспотели, она трет ими футболку и бока. - Время вышло. Она качается, как её учил тренер, с плеча и вперёд, резкая, решительная, контролирующая. Однако вместо лица Богга её кулак сталкивается с чем-то ещё, плоским, жёстко-мягким человеческим, производя "амф" где-то под потолком квартиры или, может быть, за крышей, небом и дальними уголками Вселенной: то же самое место, которое в следующий момент передаёт голос Богга. - Твои… удары…, - стонет он, задыхаясь, вздрагивая, и Марианна не облегчает ему задачу, поскольку она всё ещё касается того места, в которое ударила. - Становятся… лучше. Но её пальцы скользят по рубашке с каким-то логотипом и находят ребра, длинные и слегка выступающие, и его сердцебиение, и объём его легких, расширяющийся в её объятиях, и то, как его бока, его бока дрожат со слабым воспоминанием о его мускулах и тонусе, когда он… стоит перед ней. - Сюр… приз? - Это… - она толкает его в грудь, всё выше и выше, и где этот мужчина вообще кончается? - Почему ты… Нет, как… - Протезирование, - бормочет он и шаркает, и Марианна обнаруживает, что его плечи сгорблены, напряжены и опускаются вниз по его рукам, опоры впиваются в его напряженные мышцы, когда он пытается удержаться, запястья судорожно сжимаются, когда он сжимает рукоятки кранчей в кулаках с острыми костяшками. - Ну, это… - Есть способ описать это, и он спрятан в складках его одежды, потому что именно там она их ищет, или, может быть, в ямке, которую создают его зажатые ключицы, но нет, там ничего не найти, поэтому она просто плюет. - Грубо. С каких это пор ты такой высокий? - Пошел в отца? - Нет-нет, есть высокий, а как ты - это неуместно, - она переключается на шёпот, наклоняясь ближе и ожидая, что он сделает то же самое - ему лучше сделать то же самое. - Я хоббит по сравнению с тобой. Думаешь, у тебя есть целых две трости, и ты можешь быть Гэндальфом в этих отношениях? Богг фыркает, но получается смесь удивления и замешательства, с легким трепетом. - Кем же я был раньше, могу я спросить? - Я не знаю, Арвеном на грёбаном коне! - Её дыхание выравнивается, обнаруживает Марианна, когда её сердце бьётся впереди неё, перекачивая кровь в мозг так быстро, что кружится голова, и ей приходится опереться на что-нибудь, на что угодно - о, но её трость где-то с другой стороны комнаты - так что она прислоняется лбом к следующему лучшему объекту, а именно к груди (его груди), и теперь сердцебиение удваивается. - Лжец. - Я не... - Лжец, - повторяет она. - Кому нужна прогулка, правда? Она чувствует, как он пытается уравновеситься, переходя от одной руки к другой - теперь она замечает, что он на самом деле не стоит, что потребовало бы переноса веса на его ноги, и это больше похоже на парение, становясь слабее с каждой минутой, а она начинает стыдиться, она заставляет его изнурять себя, он действительно казался немного усталым - а затем его дыхание мягко скользит по ее макушке, потому что это секрет. - Гулять с тобой - неплохо. Марианна понимает, что из её рта выходит какой-то звук, похожий на долгое непрерывное «мммм», которое не знает, чем именно оно хочет быть, просто звук, голос чистого личного выражения, сломанный, как белый шум старого радиоприемника, который её дедушка брал с собой на рыбалку, и теперь она - это радио, которое не может понять, что это такое. Её лицо и кончики пальцев всё ещё прижимаются к груди Богга, и именно поэтому она знает, что он сначала вздрагивает, а затем замирает, его кадык подпрыгивает. - Я... просто, - ошеломленно бормочет он, как будто только что понял сказанное, и это сразу его огорчило. - Можешь врезать мне в живот, насколько это было плохо. Радио Марианны прерывается. Он ломается, её голос булькает, губы подергиваются, глаза моргают, прикусывают язык, а затем извергается смесь мыслей, подходящих к месту и времени, уместных, уместных: - Ммммм-нет, все в порядке. Но ты идиот, если думаешь, что делать это для меня - хороший способ пойти, или, знаешь, для твоей мамы, а не то, что мы не ценим усилия, ты, должно быть, настоящая стерва - не твоя мама, я имею в виду, чтобы научиться ходить, младенцы каким-то образом это делают, но младенцы - гении - просто делай это для себя, маленькими шажками, учись ходить, учись снова летать. Моя сестра смотрит? Он поднимает голову и его подбородок касается её волос, когда он медленно, но неуклонно опускается. - Блондинка, осуждающая и высовывающаяся из моей кухни? - Да, это она. Думаю. Его ребра раздвинулись в большом вдохе. -Думаю, все ждут от меня извинений. - Пусть смотрят. - Её руки вцепляются в его рубашку и поднимаются. - Я нарушила наше обещание. Он склоняет голову набок, вытягивает длинную тонкую шею, в его голосе написано смущение. - Какое обещание? - Это, - заявляет она, потянув его за воротник рубашки. Он должен приспособиться, она понимает, слегка покачиваясь, падая вперёд, но он как бы в долгу перед ней тем глупым трюком, который он проделал, так что она имеет полное право на этот. Марианна растирает их лица. Она хочет поцеловать его. На самом деле, не так уж и сложно, если знать, куда целиться. Марианна не знает. Она может догадываться, так как её губы прижаты к щетине у края его нижней губы, прямо на шраме, который она нашла раньше. Она облизывает это. Богг задыхается. - Марианна... - Заткнись, - её голова немного поворачивается, и теперь все намного лучше, её руки скользят по его плечам и шее, большие пальцы потирают острый угол его челюсти, в то время как она, вероятно, оставляет свою помаду на его рту. - это намного лучше. Она обнаруживает, что закрыла глаза, когда они открылись из-за внезапного ощущения противоположного давления, достаточно сильного, чтобы её шея треснула. Это уменьшает - совсем чуть-чуть. - Хо-орошо? - не вопрос, скорее междометие, размазанное по её губам, которое она кусает, ему действительно нужно узнать, когда перестать говорить. И чтобы подчеркнуть свою точку зрения, она впивается ногтями в его шею и использует его мягкие стоны как предлог, чтобы засунуть язык ему в рот. Это показало бы ему, если ей удастся обратить внимание на что-нибудь ещё, кроме почесывания более неряшливой, чем обычно, бороды на её лице, и того, как тепло и содрогается глубоко его дыхание, когда его нос тыкается в ее щеку, и как мир медленно замирает, скользя и соскальзывая от бешеных ударов их сердец. В их густом гормональном оттенке Марианна парит, а пространство между её бедрами тяжёлое и тянущее, а её дурацкие очки мешают насытиться им, так что она позволяет себе просто сдёрнуть их с головы на пол и вернуться к гребням его позвоночника, неровным, как горный хребет, который она не может дождаться, чтобы обнаружить, но чтобы добраться туда, она должна пройти через множество других замечательных открытий, таких как сужение его туловища до его талии и бедер, почти тощий, почти костлявый, но очерченный таким образом, что ей хочется прижать всю себя ко всему ему и просто остаться так, возможно, навсегда. Или до тех пор, пока он резко не отстраняется, откидываясь назад, или пытаясь откинуться назад, когда она обнимает его, и задыхаясь: - Хорошо, здорово, совершенно замечательно, но я вот-вот упаду на тебя. И затем, неловко бормоча, как будто это его лицо горит чёртовым огнем, а не её, он добавляет: - Господи, женщина. Следующее, что она узнаёт - он начинает опускаться, а она всё ещё обнимает его и не падает, поэтому её руки сгибаются, и она держит его. - Ты… - её слова попадают в его ключицы и болтаются там, между сандалом, пряностями и влажной землей. - Хотя бы ешь в эти дни? Его подбородок трёт её макушку, и Марианна думает, что теперь её ноги могут подкоситься, когда он занимает свой нос в беспорядке, который она называет своими волосами - о, и она в целом беспорядок, не только волосы, но и ее деформированная одежда и кипящий котел чувств к этому человеку, для определения которых потребовались бы слишком сложные слова, а может быть, всего три - и его губы прижались к непослушным локонам. - Может, забыл пару раз. - Он ворчит, и это сладко рассердило её достаточно, чтобы она могла плакать, смеяться или и то, и другое. В результате она фыркает, и в результате вся его верхняя часть тела напрягается. - Давай, крутая девчонка, я же тебе сказал. Не стоит того. - Или как насчет того, чтобы я решила, что "стоит того", а что нет, пока ты заткнёшься и подумаешь над своим поведением. Заставляя меня так волноваться... Она щипает его, её пальцы впиваются ему в бока прямо под ребрами, и он дрожит рядом с ней. А потом... Потом они падают, вниз и вперёд, она испускает писк, но он исчезает в его груди, и пара рук, которые обвивают её как саван, как кокон, тянут её вперед, рука перетягивает её человеческие колени на его полимерные, с щелканьем и лязгом падающих хрустов и: - Марианна ты... Что такое Марианна, она даже не может понять, но это заставляет её пальцы ног сгибаться. Марианна знает, что они оба лжецы. И у них это действительно плохо получается. Марианна впивается пальцами в его спину и слушает, как он стонет ей в лоб. Марианна влюблена.КОНЕЦ