***
У Чары болит голова. Болит с самого утра – и она не знает, что с этим делать. Боль была несильной, не оглушающей, но она присутствовала на протяжении нескольких часов, не пропадая, вызывая головокружение от резких наклонов, и это раздражало. Дома никаких лекарств, кроме антидепрессантов, выписанных Альфис, нет. Чару бесит, что она не знает. Не знает, почему ее голова болит (из-за недосыпа, таблеток, кофе или всего и сразу). Не знает, как от этого избавиться. Не знает, что она вообще должна делать со своей никчемной жизнью. У нее болит живот от голода, потому что она не ела ничего с самого утра, но головная боль вызывает ненавистное чувство тошноты, поэтому ее воротит даже от вида любимого шоколада – казалось, единственной вещи, которая приносит ей хотя бы небольшую радость. Работа была бы хорошим отвлечением, но, выйдя на крыльцо и постояв две минуты, Чара понимает, что у нее нет сил на то, чтобы идти куда-то (пусть даже и ферма находилась в десяти минутах ходьбы от ее дома). В конце концов, посетители там появляются нечасто – Напстаблук не будет ругаться, если она пропустит один день. Напстаблук вообще умеет ругаться? Чара пытается рисовать, но боль невыносимо раздражающе стучит в висок, отвлекая от процесса, и после десятка неудачных попыток набросать какие-то очертания она бросает это дело. В конце концов, она даже не знает, что рисовать. Голова будто пустая. Изобретенные Альфис таблетки должны работать так, чтобы все «нехорошие» (как бы выразилась Фриск) мысли, точнее те, которые вызывают негативные эмоции, должны исчезнуть из головы, или хотя бы притупиться. Видимо, недоработка состоит в том, что ученая не учла, что «хороших мыслей» у депрессивных людей не так уж и много – потому и в голове туман. Чаре не нравится. Она предпочтет думать о самоубийстве и своей никчемности, чем не думать вообще – так она хотя бы не ощущает себя овощем. Живот жалобно урчит от голода, но от одной мысли о еде начинает воротить. Чара берет в руки телефон. На быстром наборе – Фриск, Альфис и Ториэль. Звонить первой – обрести себя на недолгий и мучительный разговор, третьей – на чужие беспочвенные переживания. Проще всего связаться непосредственно с Альфис, попросить перевести ее на другие таблетки, можно даже набраться наглости попросить их доставить до своего дома. Чара мысленно содрогается при мысли о том, что в противном случае ей придется потратить целый день на невыносимо долгую и тяжелую дорогу до Лаборатории и обратно. dr.ch.: здравствуй. извини за беспокойство. дело в том, что мне не очень подходят таблетки, которые ты выписала. у меня от них очень сильно болит голова. ты можешь предложить мне что-нибудь другое? Отправив сообщение, Чара уже хочет отложить телефон, но ответ приходит незамедлительно – как будто Альфис все это время сидела над гаджетом и ожидала от нее сообщение. Чара переводит взгляд обратно на экран и чертыхается. MMKCFan1: Здравствуй, Чара. Дело в том, что это пока что единственный препарат, прошедший испытания и безопасный, который я могу предложить. Другие лекарства пока находятся в разработке. Я могу посоветовать тебе уменьшить дозу, но это может повлечь ухудшение твоего общего состояния. Чара с досадой бросает телефон на кровать – тот, отпружинив от матраса, падает на пол с глухим стуком. Пару раз он еще дребезжит, сообщая об уведомлениях, скорее всего, Альфис дописывает свои сердечные извинения. Живот начинает сводить. Чара болезненно морщится – видимо, ей придется что-то съесть. Кроме нескольких плиток шоколада, на полке с едой лежит два куска хлеба и одно крабовое яблоко. От последнего сейчас ее тянет стошнить меньше всего, и Чара вгрызается в сочную мякоть. Сок, текущий по ее языку, кажется совсем безвкусным. Механические часы, висящие над входной дверью, пробивают один раз – напоминание о том, что ей пора принять таблетки. Чара с тоской смотрит на пачку желтых пилюлей, на каждой вырисовано улыбающееся личико – что за издевательство. Пожалуй, следует последовать совету Альфис, и снизить дозу. Лучше так, чем мучаться от головной боли. Чара опускается на кровать и растягивается вдоль нее. Переворачиваясь на боку, она утыкается взглядом в стену. Она знает, что, наверное, не заснет – ее мучает бессонница всю последнюю неделю, и даже по ночам ей требуется несколько часов, чтобы забыться рваным сном. Сейчас она точно не уснет. Чара закрывает глаза. Если она так полежит, может, ей станет немного полегче. В Доме везде пахло выпечкой и чем-то цветочным. Чем дальше от кухни, тем менее выраженным был запах, но даже в самых дальних комнатах он хорошо слышался. Раньше бывало, что у Чары начинала кружиться от него голова. Но, когда у тебя нет тела, с подобными проблемами ты уже не столкнешься. Чара наблюдала, как Фриск сонно рассматривала свое изображение в широком зеркале. При мягком освещении ее кожа выглядела еще более желтой, чем обычно. Пальцы скользили по стеклянной поверхности, очерчивая контуры лица. Чара нагнулась к чужому уху и подбадривающе прошептала: - Это ты! Уголки губ у Фриск приподнялись, и она поправила волосы, чтобы получше рассмотреть свое лицо. В узких глазах, несмотря на усталость, сверкали возбужденные искорки предвкушения приключений. На щеке красовалась царапина, оставшаяся после падения. - Не помню, когда последний раз смотрелась в нормальное зеркало, - негромко, чтобы у Ториэль не возникли вопросы, почему она разговаривает с зеркалом, ответила Фриск. – У нас в приюте они все были побитые и разрисованные. Чара потянулась прикоснуться к чужому плечу, вновь забывая, что ее прикосновение не почувствуют. На лице Фриск появилась неловкая улыбка, и Чара отдернула руку, делая вид, что она просто потянулась. - Пойдем спать. Тебе надо набраться сил перед дальней дорогой, - Фриск согласно кивнула и побрела к комнате, где она уже успела побывать при обходе дома. Спальню окружал приятный полумрак. Здесь запах сладости был уже не такой пряный – скорее всего, Ториэль редко держала дверь в эту комнату открытой (и, скорее всего, редко сюда заходила). Фриск, сбрасывая с себя грязный свитер, кинула его на пол и с наслаждением вытянулась на постели. - Я готова проспать целую вечность, - восторженно прошептала она. Чара усмехнулась. Она бы многое отдала за возможность снова почувствовать мягкую теплую кровать после тяжелого дня. Будучи призраком, все, что она испытывала – эмоции и иногда, если она сильно сосредотачивалась, прикасаясь к чему-то, могла отдаленно это почувствовать. Насколько сильно вселенная поиздевалась над ней, что лишила ее тела и оставила маленькую возможность при этом что-то ощущать? - Чара, - сонно пробормотала Фриск. – Ты знаешь какие-нибудь колыбельные? Этот вопрос рано или поздно появился бы. Уже не первого ребенка, упавшего в подземелье, Чара убаюкивала подобным образом. Конечно, она всегда могла им отказать – Чара никогда не было любительницей пения, особенно колыбельных. Но затем она вспоминала этот животный страх, когда она летела с обрыва, кровь на желтых цветах, оставшаяся после ее падения, зверское чувство одиночество и отчаяние при понимании, что она больше никогда не вернется домой… И запевала. - Небо сверкало аметистом, Звезды были похожи на маленьких рыбок. Тебе следует научиться понимать, когда пора уходить, Тебе следует научиться говорить. Твое длится день, Мое – вечность. Когда они получают то, что хотят, оно становится им не нужно, Так что я хочу, чтобы ты пошел и забрал все! Кажется, это была любимая песня ее отца. Чара уже практически не помнила, как он выглядел, не помнила, как он улыбался, даже не могла сказать, сколько ему сейчас было бы лет. Однако воспоминание о том, как он ставил кассету Кортни Лав и заводил своим низким, звучным голосом, до сих пор осталось ярким. Чара не помнила больше ничего, но отчаянно цеплялась за это воспоминание, как будто это была последняя вещь, которая делала ее хоть немного живой. Фриск уже давно уснула, а Чара все продолжала напевать себе под нос мотивы песенок, текста которых она уже не помнила. Она остановилась, только когда за спиной скрипнула дверь. Обернувшись, она увидела Ториэль. Если бы Чара могла, она бы задержала дыхание. Последний раз она видела ее очень давно – последний ребенок упал сюда более пяти лет назад. Казалось, ее приемная мать совсем не изменилась. Было бы странно, если бы она постарела – монстры, не имевшие детей, никак не менялись с возрастом. В ее крепких руках по-прежнему чувствовалась сила, а в лице и ласковой улыбке читались нежность и доброта. Только сейчас, спустя столько времени, в чужих глазах Чара прочитала бесконечную боль, которую не могло уже ничего залечить. Сердце пронзила жалость. Ториэль наклонилась, поднимая свитер, и на мгновение Чара увидела ее усталой, сгорбленной, покинутой всеми старушкой – она пожалела, что не сказала Фриск аккуратно повесить свитер на спинку кровати. Выпрямившись, Ториэль снова стала похожа на себя – сильную и заботливую монстриху. «Мне так жаль», - хотела сказать Чара. Ей так много еще чего хотелось сказать… Ториэль уже уходила, перекинув грязный свитер через плечо. Она открыла дверь. - Мам… Дверь с грохотом захлопнулась. Чара открывает глаза. Она какое-то время лежит, смотря в стену и пытаясь с трудом переварить приснившееся. Она ненавидит, когда ей снятся сны, еще больше она ненавидит сны, которые напоминают о чем-то неприятном. Чара не знает, что было для нее более неприятно: то, какой она жалкой была, когда хотела погладить Фриск по плечу и не могла; усталые глаза Ториэль; или, может, воспоминание о том, что тогда она еще могла чувствовать что-то хорошее. Перед глазами застыла картина жалостливой улыбки Фриск. Тук-тук. Тук-тук. Чару будто резко вытаскивают из омута. Она осознает, что уже продолжительное время в ее дверь кто-то стучит, причем достаточно настойчиво, и с каждым разом стук становится все увереннее и громче. Чара думает, что стоит открыть, пока ей не снесли дверь к чертям. Она с трудом поднимается с постели. С облегчением понимает, что голова уже не болит, но во рту пустыня Сахара, а на подбородке засохли мерзкие дорожки слюны. Чара, еле переставляя ноги, бредет до раковины, глотая ледяную воду и обтирая ею лицо. - Да иду я, иду, - бормочет она, сплевывая скопившуюся во рту слюну. – Для кого табличку на дверь повесила, интересно? До последнего она надеется, что это Напстаблук внезапно пришел поинтересоваться, почему она пропускает рабочий день. Чара открывает дверь. «Блять». Чара закрывает дверь – по крайней мере, хочет это сделать, но костяная рука не дает ей. Сильный мерзавец. Чара злобно дергает дверь за себя, но она, только проснувшаяся и в самом разгаре депрессивного эпизода, вряд ли имела шансы против здорового и наверняка выспавшегося монстра. Она оставляет надежды избежать диалога и нехотя выглядывает на улицу. Санс в футболке, заляпанной кетчупом (ну разумеется), стоит на пороге ее дома, придерживая одной рукой дверь и решительно глядя снизу вверх. Чувствуется в его позе что-то напряжённое, как будто он очень долго собирался с духом, чтобы прийти себя, а сейчас явно не чувствует себя особо комфортно. Он даже не ухмыляется, вопреки обычному. - Что ты хочешь? Несколько секунд Санс молчит. Чара мнется на пороге, чувствуя себя неловко в собственном доме. Санс это хорошо умел – заставлять чувствовать неловкость. - ну, для начала, куртку. Чара мгновенно бледнеет и чертыхается про себя – от стыда или облегчения, она не знает. Ну конечно, с чего бы ему приходить к ней для чего-то еще! Сейчас она ему отдаст его лохмотья, он уйдет, и больше они никогда не увидятся. - Жди здесь. Прежде чем Санс успеет отреагировать, Чара хлопает дверью и быстро окидывает взглядом помещение, пытаясь вспомнить, куда она дела куртку. Пропажа находится быстро – лежит на краю кровати. Смутно она вспоминает, что тогда, измотанная долгой прогулкой по Ватерфоллу и коротким путем, отрубилась прямо в ней. Хорошо, что Санс этого не знает. Чара хватает куртку и быстро пересекает комнату обратно к двери, надеясь поскорее уже отделаться от незваного гостя. Но почему-то какой-то крохотной частью себя она чувствует обиду, что все, что ему нужно от нее – это лишь забрать свою жалкую одежду. - ты там наркотики производишь? к чему такая секретность? – хмыкает Санс, когда она вновь открывает дверь. - Так я тебе и сказала, - огрызается Чара. Они стоят какое-то время друг напротив друга – Чара нервно мнется на пороге, Санс просматривает свою куртку на предмет… чего? Дырок? Грязи? Будто она может выглядеть еще неряшливее, чем раньше. Но пахнет она действительно приятно, нехотя признает Чара. Ей как будто физически больно от повисшего ожидания того, когда Санс наконец уйдет. Он поднимает взгляд, и Чара ловит себя на какой-то мерзкой и непонятной мысли попросить его не уходить. Ее тут же внутри передергивает от самой себя, но почему-то… Почему-то теперь, после всех этих стремных дней, когда он следил за ней, после той давней стычки у ее дома, когда он чуть не угробил ее, после непонятного и странного сна, состоявшего из смеси событий из прошлого, эта мысль уже не кажется такой отталкивающей. - нам нужно поговорить. Чара не знает, что она чувствует. Облегчение, страх, растерянность? Почему-то из груди рвется смех. - Нам? – она фыркает. – Мы с тобой кто, замужняя пара? Проваливай. Она тянет на себя дверь, чтобы захлопнуть – «не давай мне это сделать, не давай» - Санс резко тянется вперед и подставляет свое плечо, не позволяя. У Чары что-то ухает в груди и летит вниз, и ей кажется, что она взлетает высоко-высоко на качелях. Она понимает, что Санс держит ее за руку, до боли сжимая костяшки, и, наверное, она должна злиться, но почему-то ничего, кроме любопытства и какого-то непонятного чувства тревоги, Чара не чувствует. - хорошо, - Санс вздыхает. – мне, - произносит он с нажимом, - нужно поговорить с тобой. В его взгляде читается просьба, практически мольба. Чара понимает, что может отказать. Она может послать его куда подальше, и он, не споря, развернется и уйдет, заберет с собой куртку, запах одеколона и последнюю надежду на то, что впереди будет что-нибудь хорошее. Почему-то Чаре сейчас кажется, что, если она скажет нет, то она так и будет влачить жалкое существование, таскаясь каждый день на работу к Напстаблуку и избегая других монстров и людей, пока в один день, не выдержав, не повесится на дереве у своего дома. Мысль о том, как ее труп будет качаться, пока ее не найдет какой-нибудь впечатлительный ребенок, заставляет по коже пробежать дрожь. Чара отпускает дверную ручку. - Тогда давай говорить.***
На ходу говориться намного легче - так сказал ей Санс, вытягивая ее за руку на улицу. Чара не стала спорить, наматывая параллельно шарф на шею. Ей говорить не легче никак. Но Санс, о чем-то задумавшись, не сразу вспоминает, что надо отпустить ее ладонь, и почему-то ей не хочется его отвлекать от мыслей бессмысленным отказом – он все равно настоит на своем. Первое время они просто бредут по тропинке, шаркая по камням. Санс долго собирается с мыслями, прежде чем заговорить. Чара его не торопит. Ей нравится молчать, уткнувшись носом в теплый шарф, слушая шорох текущей невдалеке воды. - ты помнишь что-то из своего прошлого? – наконец заговаривает Санс. – ну, до твоего… - он осекается. Чара задумчиво качает головой. - Смутно. Я помню какие-то наиболее яркие события. Основные. Остальное как в тумане. Перед глазами встает картинка из недавнего сновидения – Азриэль, дом скелетов, поцелуй… Чара жмурится, пытаясь прогнать эти мысли из своей головы. О том, что иногда ей снится то, что происходило в прошлом, она предпочитает умолчать. - пустота сжирает все хорошее в человеке. не только эмоции, но, видимо, и воспоминания, - осторожно отвечает Санс, бросая беглый взгляд на нее и снова переводя его на тропинку впереди них. – отец мне об этом рассказывал. - Это действительно так. Санс ничего не отвечает, смотрит как-то вкрадчиво, выжидающе, и Чара понимает, что он, видимо, ожидает какого-то рассказа. Она тяжело вздыхает. Скорее всего засранец понимает, как ей тяжело говорить, особенно о таких вещах, но специально, словно раскаленными щипцами вытаскивает из нее слова. Что же, рано или поздно пришлось бы об этом заговорить, и лучше это будет с тем, кто сможет понять. - Чем дольше я находилась там, тем больше я ненавидела все, что меня окружало. Я старалась цепляться за то хорошее, что у меня было, но, находясь там, ты постепенно теряешь связь с реальностью. Язык будто был ватным. Говоря, Чаре кажется, что она медленно поднимается на невероятно крутую гору – настолько это было сложно. Кажется, будто Пустота до сих пор остается внутри нее, и теперь сопротивляется изгнанию. Еще один глубокий вдох. Санс внимательно смотрит на нее, не перебивая, не сбавляя шаг, и, держа с ним темп ходьбы, говорить было намного легче, чем если бы они просто стояли. - Я начинала ненавидеть всех, кто когда-либо был связан со мной. Сначала люди, по вине которых я оказалась в Подземелье. Затем – Гастер, - от взгляда Чары не ускользает еле заметная дрожь Санса при этих словах, - который держал меня в больнице, когда я умирала, не давая напоследок увидеться с родителями. С каждым словом в голове всплывают неприятные подробности прошлого. Помнить слезы окружающей ее семьи монстров у больничной койки неприятно. Помнить, как она блевала кровью, задыхаясь от истерики, периодически теряла сознание и слепла – просто омерзительно. И все это сопровождал холодный взгляд ученого, который продолжал пичкать ее таблетками, не признавая то, что она умирала, и он не в силах ее спасти. Грудь резко обжигает маленьким огоньком ярости, и Чара с трудом подавляет это внутри себя. - Я не знаю, почему твой отец не хотел принимать мою смерть и до последнего боролся, хотя было понятно, что мне уже ничего не поможет. Воспоминание об этом лишь ускорило мою растущую ненависть ко всему живому. Я ненавидела Ториэль и Азгора за то, что они не любили меня так, как Азриэля; я ненавидела Папайруса, за то, что он был таким громким и раздражающим; я ненавидела эти тупые мультики, которые постоянно крутили в моей палате по телевизору. Чара чувствует, как к груди подступает комок. - Азриэля я тоже ненавидела. Не помню, за что, наверное, за то, что позволил мне умереть. Хотя, так глупо. Не он же меня пичкал этими лютиками. Она замолкает. Не потому что больше нечего сказать – потому что не может говорить. Если она скажет еще хоть слово, ее голос предательски задрожит. Чара чувствует, как начинает быстро стучать в висок, и, чтобы отвлечься, начинает осматриваться, шумно вдыхая сырой воздух. Она с удивлением понимает, что они уже далеко отошли от ее дома. Они как раз проходят очередной охранный пост, на котором, видимо, должен сегодня находиться Санс. Впереди виднеется дорога в Сноудин. - меня ты тоже ненавидела? Чара чуть не врезается в резко остановившегося Санса. Он поворачивается к ней и смотрит испытывающе в глаза. Она в очередной раз удивляется, как, смотря снизу вверх, он умудряется заставляет ее чувствовать себя такой маленькой и незначительной. - Я ненавидела всех… - за что? – не дожидаясь, пока Чара договорит , перебивает Санс. Он выглядел так, будто любой ценой сейчас готов был дорваться до правды. – что Пустота нашла во мне, за что заставила ненавидеть? Чара изумленно понимает, что на ее глазах выступили слезы. Она медленно вытирает их рукавом свитера, не сводя взгляда с Санса. Ее внезапно осеняет. - Ты… ты винишь себя в моей смерти, - шепчет она. - ответь. на. вопрос, - сквозь зубы цедит Санс. - Невероятно, - выдыхает Чара. Против ее воли уголок губы начинает приподниматься, и она чувствует, что на грани истерического смеха. – Ты… - она сглатывает, пытаясь справиться с участившимся дыханием. – Ты действительно все это время, сражаясь со мной, ненавидел себя за это? С ее губ все же срывается нервный смешок. - Какая ирония. Я исчезла из твоей жизни на целую вечность, несколько десятков раз убила твоего брата, воскресла, а ты до сих пор не можешь простить себя за то… В следующую секунду она чувствует резкий порыв ветра. Чара больно ударяется спиной о стену пещеры – так сильно, что на какое-то время ей становится трудно дышать. Она пытается сползти вниз на ослабевших ногах, но появившиеся в воздухе острые кости пригвождают ее одежду к поверхности стены, не давая пошевелиться под угрозой рассечь плечо. Санс стоит вплотную к ней. Чара чувствует его тяжелое дыхание на своем лице, и в его глазах горит огонь. Его руки в опасной близости от ее шеи. - захлопнись. Чара жмурится от страха и боли в спине. В голосе Санса столько неприкрытой ярости, что у нее по коже пробегает холодок. Она начинает жалеть о своей импульсивности, которая так и не покинула ее еще со времен заключения в Пустоте. Конечно, Санс не может ее сейчас убить. Не может ведь, да? - Я ненавидела тебя за другие вещи, - хрипло произносит Чара. – Это ты выбрал виновного в моей смерти в лице себя. - ты поэтому убивала Папайруса? чтобы отомстить? – словно не слыша ее, выплевывает Санс. - Я убивала всех. Папайрус просто стоял на моем пути. На моем и Фриск… - не ври. Пламя в его глазу становится ослепляюще ярким, и Чара отводит голову в сторону так далеко, как может – рядом с ее шеей в стену воткнута острая кость. Она чувствует этот холод на своей коже. Если Санс ее сейчас толкнет, кость войдет в ее плоть так же легко, как входит нож в ирисковый пирог. Чаре страшно. По-настоящему страшно. Тогда, у ее дома, Санс пришел с конкретной целью, с холодной головой и четкой целью, которую в любой момент мог поменять. Сейчас он был на эмоциях. Неконтролируемый. Она не видела его таким сильным и одновременно уязвимым уже очень давно. - Санс, - предпринимает последнюю попытку успокоить Чара, - мне больно. Отпусти меня. - за что ты меня ненавидела? - Я не помню! - ответь! – Санс опасно повышает голос, и Чара в ужасе чувствует, как кость приближается ближе к ее горлу. - Я правда не… - я знаю, что ты помнишь! - Потому что ты не забрал меня домой! – Чара срывается на крик. Все стихает так же быстро, как и началось. Кости исчезают, оставив лишь отверстия в стене, и Чара падает на колени, больно отбивая их об каменный пол. Она тяжело дышит, пытаясь переварить произошедшее. Потирая шею, она обнаруживает на ладони капли крови – Санс все же оставил ей маленькую ссадину. Теперь она вспомнила. Неприятно. Она же так долго пыталась запихнуть это воспоминание как можно дальше в свое сознание... - ты же знаешь. отец бы никогда меня не послушался. Чара не знает, какое выражение лица у Санса, видя перед собой только его ноги в спортивных штанах, но она готова поспорить, что на нем – неподдельное облегчение вкупе с горечью. С горечью – потому что он ничего не мог сделать с неизбежным фактом ее смерти. Облегчение – потому что он не мог. Он опускается на корточки. Тянется к ее лицу, приподнимает чарино лицо за подбородок. Она видит, что по его щекам текут дорожки слез. - Ты плачешь. - ты тоже. Чара усмехается. - Я не знала, что умею. - я тоже. Он помогает ей подняться, с досадой смотря на ее разбитые в кровь колени. Чара знает, что теперь какое-то время будет прихрамывать, на спине останутся синяки, а ссадину на шее придется как-то объяснять Герсону, к которому она собиралась идти за едой через несколько дней, но… каким-то образом она чувствует себя намного легче. - забавно. я обещал отцу тебя и пальцем не трогать, но в итоге чуть не убил, - Санс будто виновато потирает затылок. – прости за… колени. и вообще. - Вообще? – решает уточнить Чара. Она знает, что сделает ему этим больно. И она дает ему право не отвечать. Но Санс поднимает голову и, глядя в глаза, выдает: - прости, что не забрал тебя тогда домой, - помолчав, добавляет: - быть может, ты бы так не ненавидела всех нас, если бы я это сделал. Чара качает головой. - Я не думаю, что этого можно было избежать. Люди с решительностью, такие как я и Фриск… обречены на подобные вещи. Гастер сказал нам так. Вместо ответа Санс пожимает плечами, внимательно рассматривая ее лицо. Чара знает, что он пытается заглянуть ей в глаза и понять, что она на самом деле думает о всем этом. Ей становится неуютно, и она отворачивается от него, оказываясь лицом к дороге прямиком в Сноудин. Чара опускает взгляд. Еще пара метров – и на полу начнут появляться первые снежинки. - Я не пойду дальше, - произносит Чара. – Не думаю, что готова к такому… шумному месту. И это первый раз, когда она признает вслух свою слабость. Она вздрагивает от неожиданности, когда чувствует, что на ее плечи набрасывают куртку – снова. Чара оборачивается. Санс стоит перед ней со своей привычной полу-ухмылкой, засунув руки в карманы штанов и расслабленным лицом. Будто и не было между ними этого откровенного разговора пару минут назад. Если это можно назвать разговором… - Может, в другой раз, - словно пытаясь смягчить отказ (зачем?) произносит Чара. - в другой раз, - эхом повторяет Санс. Они стоят друг напротив друга, внимательно глядя в глаза и пытаясь понять, что думают друг о друге, пока Чара не встряхивает плечами и не делает первый шаг прочь. - тебя проводить? – Санс протягивает ей руку, но она качает головой. - Достаточно с меня сегодня твоих способностей. Думаю, мне действительно нужно пройтись. Санс хмыкает. - я скоро зайду к тебе, - и уточняет: - за курткой. - Ну, разумеется, - и Чара не может сдержать какой-то дурацкой улыбки. Она начинает уходить, и до последнего борется с желанием повернуться и посмотреть, ушел ли Санс или остался понаблюдать, как она исчезает за поворотом. Уже заворачивая за угол, Чара все же не выдерживает и осторожно бросает взгляд через плечо. Почему-то ей опять захотелось улыбаться.