Подмена

Перед тем, как снова погрузиться в студенческую беготню, Антон тоже видел сон. Как и Арсений, он не придал ему никакого значения — очевидно же, что под впечатлениями будет сниться то, что так взбудоражило мысли до этого. Поэтому Антон даже не потрудился запомнить, что ему приснилось. Единственное только, что, когда Антон распрощался с Арсением и Димой, у него на секунду промелькнули кадры из того сна. Почувствовал своего рода дежа вю. Очевидно, это случилось потому, что он воочию увидел виновника мозгового штурма. Увидел Арсения — и в голове эхом отразились эти кадры. Кадры были странными сами по себе — но даже исходя из этого фактора Антон не потрудился озадачиться причинами появления во сне именно такого сюжета: Была глубокая ночь. Антон видел Арсения — будто находился рядом с ним, как наблюдатель. Арсений был в лесу, его лицо освещалось единственным источником света — телефоном с приглушённой яркостью. Арсений прятался за деревом и время от времени выглядывал, смотрел куда-то. Когда Антон проследил за взглядом Попова, он увидел что-то, что поначалу не понял — какие-то мелькающие фонарики, силуэты, освещаемые этими фонариками. Непонятно. Арсений поднёс телефон к лицу. — Пять мужчин, — прошептал Арсений в микрофон, прикрепленным к рубашке, и поглядывая во фронтальную камеру телефона, — тащат через лес клетки. Ночь, полтретьего. Арсений снова оборачивается, бормоча что-то по типу «я всё о вас расскажу, всё»… Антон бросает недокуренную сигарету, туша ее ногой, и думает, что Дима, оказывается, реально очень неплохой парень. Проявил интерес к фестивалю, не кичится наполненной кредиткой Арсения — хотя, вроде как, деньги это общие. И вообще, он из Во-ро-не-жа. Он вырос там же, где и Антон. У них общий дом. Антону он определенно кажется ровным чуваком — как он сразу успокоился после извинений Антона? Да Антон бы после того, что он сам сотворил, без лишних слов врезал бы. А Дима все понял. Хороший парень. Определенно гораздо милее Арсения. Попытался понять ситуацию Антона и мотивацию к бездействию, не стал психовать и сразу говорить «все, блять, разворачиваемся!» Антон открывает дореволюционную дверь МХТ и заходит в слабо освещенный коридор первого этажа, кивая охраннику. Шастун до сих пор удивлён, что Арсений приехал. И не куда-нибудь, а к стенам его университета — просто чтобы встретиться. И чтобы сразу развернуться. Может, не стоило так однозначно высказывать нежелание разобраться в произошедшем? Антон даже мотает головой, отгоняя эти мысли. Они поменялись, все закончилось — у него действительно нет времени во всем этом разбираться. Учёба в театральном занимает все дни, работа — все ночи. У него реально совершенно нет времени на это. Антон раздосадовано смотрит под ноги, пытаясь понять, как ему переключиться от этой ситуации — сейчас сценическая речь, и быть в мыслях где-то еще может оказаться чреватым для игры. Антон поднимает голову и видит, как ему навстречу идет какая-то девушка, смотрящаяся очень одиноко в пустом коридоре университета. Антон хмурится — все уже на парах (кроме него, который так безбожно опаздывает), почему она тут? Подойдя ближе, Антон видит, что это Ира — фамилию не помнит, но отчетливо узнаёт в ней однокурсницу, которой он помог с документами в первый день их учебы. А еще, кажется, именно с ней он целовался на посвяте. Ира смотрит вперед немигающим взглядом и шагает очень медленно, кажется, совершенно не замечая Антона. — Ира? — Антон делает шаги в направлении к ней. — Ира! — обращается он, повысив тон. Ира поднимает брови и часто моргает, будто очнувшись. Смотрит на Антона. — Ты чего тут? Все нормально? — спрашивает Антон, замечая немного растекшуюся тушь под глазами девушки. Через секунду после того, как Антон задал вопрос, лицо Иры морщится, и она всхлипывает. — Эй, — Антон без замедления обнимает девушку, гладя ее по голове, — тихо, тихо, — шепчет он, чувствуя, как девушка дрожит. — Что случилось? Ира рыдает чуть ли не взахлеб и мотает головой, давая понять, что говорить она сейчас не может. Антон гладит ее по спине, пытаясь успокоить, и думает, что сегодня на пару по сценической речи он не идет. Охранник, выпустив снова выходящего покурить Шастуна, ухмыляется, увидев идущую за ним девушку. Антон подкуривает Ире, и тень от ее ресниц красиво отражается на щеке. — Что он сказал? — спрашивает Антон у Иры. Закуривает сам. — Ничего, — шепчет девушка, неумело затягиваясь. — Только, что я не подхожу под общий образ курса. Глаза Антона округляются. Да, конечно, мастера, набирающие себе актеров, известны своими неожиданными вбросами по типу «выкинуть актера прям перед экзаменом, потому что у того ужасный этюд» или не объясняя причин не брать на курс совершеннейших талантов. Но такое — исключить студентку на второй год обучения, да еще и осенью, самое начало учебы… Просто потому, что она не подходит под общий образ. Общий, сука, образ. — Я не знаю, куда сейчас идти, — говорит Ира, немного успокоившись, — сейчас уже нет никуда набора, я просто теряю этот год, — со свистом затягивается, выпуская вместе с дымом шепот: — господи… Антон сигарету не докуривает.

***

От грозы воздух пахнет озоном и сыростью. Антон зажимает краешком губ покусанный фильтр, снимает браслеты и кольца, убирая их в передний карман рюкзака. Не любит носить украшения в дождь, уж лучше оголить бинты. К тому же, в кальянной, где он работает, посетителей практически не осталось — рукавов рубашки хватит. На сценическую речь он все-таки сходил — получил презрительные взгляды со стороны однокурсников и преподавателя за опоздание, но не ходить — после такой-то информации от Иры — было бы крайне самонадеянно. Вылететь в начале второго курса. Из-за «образа курса». До сих пор в голове не укладывается. Такие вот случаи напоминают, где ты находишься, и что место твоё — большая удача, которую можно легко упустить. Закидывает ноги на решетку резного балкона, всматриваясь в прекрасный вид на ужасного Петра, стоящего посреди Москвы-реки. Первая пауза за день, и Антон позволяет потоку сознания отправиться в свободное плавание, вслед за призрачной струей дыма. После пар он звонил маме. Помнит, как ухо поддувало, и он боялся, что мама уже спит — пары у него обычно часов до восьми-девяти, не меньше. Но мама ответила сразу. — Тошенька! — Мам? — Антон прижал телефон к уху, будто боясь, что в любой момент связь прервется. — Привет, мамуль. Ты как? Лиза рассказала мне. У тебя что-то серьезное? — Нет, малыш, — спокойно ответила она, — прооперируют, и все пройдет сразу. Расскажи лучше, как у тебя дела? — А операция когда? — не слыша последнего вопроса, спросил Антон. — Двадцатого октября. Антон остановился, несмотря на накрапывающий дождь. Даже отвел телефон, чтобы свериться. Да, сегодня тринадцатое сентября. — Почему так долго?.. До двадцатого октября больше месяца. — Ну… знаешь, подготовиться надо, анализы разные сдать… Плюс на бесплатные операции очередь. Бесплатные. Вот оно. — А если платно? — дрогнувшим голосом спросил Антон. — Быстрее, конечно. Но, Тошенька, сам понимаешь — у нас таких денег нет. Так как у тебя… Антон пообещал себе, что деньги будут. После этого он на автомате рассказал, что у него все хорошо. На вопрос, как ведет себя Лиза, скрепя сердце ответил, что нормально. Говорят, если лгать и лгать без конца, любая ложь сойдет с рук. Тушит окурок о подошву старых кед, засовывая бычок в переполненную пепельницу. Оборачивается, заглядывая внутрь — посетителей все еще нет. Кто пойдет в кальянную в полночь посреди рабочей недели? Достает еще одну сигарету. Замечает, что в пачке остается последняя. Лезет в рюкзак и достает книжки — домашнее задание, прочитать до конца недели «Божественную комедию». Окей, гугл, как научиться не спать? Ночной ветер поддувает, норовит перелистывать страницы. Антон медленно курит и сковывает свои сердце и душу в стальную броню. Говорят, если лгать без конца, ты сам поверишь в свою ложь.  — Все хо-ро-шо. Я справлюсь,  — шепчет себе под нос Антон. И читает, насильно заставляя свое сознание разбирать сюжет сквозь тернии сложного слога.

***

— Я покажу тебе, как на часах спать, мор-рда! В этом весь Дима Журавлев — «юморист, КВНщик и простой деревенский паренек», как он любит говорить сам про себя, по совместительству коллега Антона. Антон дергается и сонно моргает от холодного, резкого пробуждения. — Это что, — ежится. Он заснул прямо на балконе, что нельзя назвать самым удобным местом для этого дела, — из Чехова? — Вот это ничего себе, — жеманно аплодирует Дима, — пятьдесят очков Гриффиндору! Может, название даже скажешь? Антон проводит ладонью по лицу, напряженно мыча. — Я не помню. Там что-то про дворника было. — Ладно, — Журавлев машет рукой, — и так сойдет! Актеры, капец конечно вы. Центр интеллигенции и начитанности. После этих слов вся экстраверсия Димы спадает — он замолкает и подсаживается к Антону, протягивая тому плед. Антон благодарно кивает, резво заворачиваясь в плед. Лишь одна рука выглядывает из этого кокона, зажигая уже зажатую зубами сигарету. — Знаешь че, Шаст. Иди домой, — говорит вдруг Дима, — я досижу тут твою смену. Антон удивленно глядит на Журавлева — с его это вдруг Дима, чей стиль общения походит на «поднимай свою задницу, мне одному тут что ли пахать», выдвигает такие странные предложения? — С чего это ты вдруг? — резонно спрашивает Антон, щурясь от попавшего в глаз дыма. — У тебя хочу спросить, — говорит Журавлев. Подается вперед, беря Шастуна за запястье. Антон на секунду смущается от неожиданного телесного контакта — Дима весьма непредсказуемый парень, и от него можно ожидать реально что угодно. Но потом понимает, что за то время, пока он спал, рукава предательски съехали. К горлу подступает ком страха. Он никогда и никому не говорил о своих проблемах. И не подавал виду, что они есть. А перевязанные запястья — прямое опровержение его образа «вечно веселого и заводного» парня. Это буквально выталкивает его из зоны комфорта под названием «пиздеж». Поэтому Антон молчит, потупив взгляд. — Я не собираюсь лезть в твою душу, если ты этого не хочешь, — серьезно говорит Дима, отпуская руку, — но, Антон, если тебе надо поговорить, то знай — со мной ты всегда можешь. Серьезно. — Хорошо, — натянуто улыбается Антон, — спасибо. Приятно, конечно, но Антон не думает, что действительно когда-нибудь придет к Журавлеву за сеансом психотерапии. — Да не придешь ты ко мне нихера! — как будто прочитав мысли, восклицает Дима. — Я тебе серьезно говорю, — повторяет он, — в любой момент говори. Со мной, — тычет себе в грудь. — Понял? — Да понял, понял я, — насупившись, проговаривает Антон, утыкаясь в плед. — И не заворачивайся гусеницей, а домой иди. — Дима начинает отбирать у Антона плед. — Все, давай, — хлопает его по спине. — Пока. Антон тянется за выскальзывающим пледом, но Дима вскакивает и уходит внутрь. Антон вздыхает. Поднимается. Чувствует неприятную ломоту в спине и игнорирует ее, залезая внутрь зала. Ищет глазами Диму, чтобы направить на него многозначительный благодарный взгляд. Находит. Дима салютует ему, говорит губами «вали» и показывает средний палец, чтобы еще раз убедить Антона в серьезности своего наказа. Антон салютует в ответ, заканчивая прощание тем же жестом, ухмыляясь — очень странная манера поддержки, конечно, но Антон не жалуется. И выходит, натягивая капюшон чуть ли не до носа. Все-таки, у Журавлева есть какая-то невероятная способность поднимать настроение и заряжать позитивной энергией даже таких пустышек, как Антон. И Шастун искренне, всеми фибрами своей душонки благодарен этому засранцу. На улице снова накрапывает дождь, но парень тянется рукой в рюкзак, вытаскивая украшения. Без них все-таки очень непривычно. Антон идет, откинув голову и смотря наверх, выискивая хотя бы одну звездочку. Лицо покалывает мелкими холодными каплями, это даже дождем стыдно назвать. На небе ничего, кроме коричневых облаков, подсвечиваемых тысячами уличных фонарей. Можно было не поднимать голову. Впереди Антона ждет очень, очень долгая ночь.

***

В квартире сложно что-то разглядеть в неровном свете слабенького прикроватного светильника. Но вызванный ночью частный врач все равно добросовестно осматривает лежащую на диване в одной футболке Лизу: рассматривает суженные зрачки, измеряет пульс, прослушивает легкие. Недовольно качает головой при виде синяков от инъекций на руках. — Да, это передозировка, — озвучивает он вердикт неподвижно стоящему Антону. — К счастью, небольшая, и она практически с ней справилась. Но я введу налоксон, чтобы ускорить процесс. Врач поднимается с колен и открывает свою медицинскую сумку, доставая ампулу и шприц. Антон закрывает глаза и очень медленно делает вдох, пытаясь унять приступ беспокойства, который очень быстро сменяется вспышкой ярости. — Молодой человек? — вопросительно протягивает врач, замечая его судорожно сжатые кулаки, на которых поблескивают кольца. — Все в порядке, — почти не слышно откликается Антон. — Спасибо вам большое, вы можете идти. — Сейчас, только сделаю укол… — Я сам сделаю, — спокойно, но твердо возражает Антон. — Я уже делал ей такие. Врач внимательно смотрит ему в глаза и решает, что лучше не спорить. Отдает шприц с лекарством и покорно собирает свои вещи. Выходя из квартиры, смотрит в спину Антона с огромной жалостью и беспокойством. Пока Антон закрывал дверь, Лиза сумела как-то сползти на пол и сесть, помогая себе трясущимися руками. Правда, ее тут же вырывает остатками завтрака, так что Антон брезгливо морщится, останавливаясь в шаге от сестры. — Вот все, на что ты способна, да? Стирая ладонью слюну с уголка рта, Лиза, прищурившись, поднимает глаза. — Он оставил тебе налоксон. Займись делом, — хрипло требует она. Антон, выслушав ее с тихим бешенством в глазах, судорожно выдыхает через нос, после чего залепляет ей такую пощечину, что Лиза валится лицом на диван. — Какого… хера… — задыхаясь, проговаривает Лиза. Она проводит ладонью по щеке и смотрит на выступившую кровь — кольцо оставило ссадину на коже. — Я у тебя хочу спросить, — на грани цедит Антон. Обойдя лужу рвоты, приседает на корточки и бесцеремонно хватает сестру за покрытое синяками предплечье. — Ай! — вскрикивает Лиза. — Объясни мне теперь, какого хера ты творишь? — Пусти! Лиза пытается высвободить левую руку, но сил ее правой не хватает даже на то, чтобы разогнуть хотя бы один палец Антона. — Ты совсем не думаешь о маме? Ей нужны деньги на операцию, а ты тратишь их на это дерьмо, блять! — Антон, мне больно! — не выдерживая, выкрикивает Лиза, когда Антон сжимает пальцы еще сильнее. Лиза пытается ткнуть ему свободной рукой в лицо, но Антон с легкостью перехватывает за запястье и ее. — Нравится? — Отпусти! — Получаешь кайф? — Анто-он! Дождавшись, когда Лиза выдохнется, Антон рывком ставит сестру на ноги. — Что ты делаешь? — подозрительно осведомляется она, глядя исподлобья сквозь длинные пряди русых волос и трясясь мелкой дрожью. — Собираюсь привести тебя в порядок. Антон закидывает руку Лизы на плечо и отводит ее в ванную комнату. Там затыкает ванну пробкой, включает теплую воду и приказывает: — Раздевайся. — Это не самая лучшая… — пытается возразить Лиза, которая с трудом держится на ногах, но Антон, даже не дослушав, подхватывает ее на руки и усаживает в воду. Затем вручает мыло и мочалку. — Давай. — Антон… — От тебя жуткий запах. Начинай намыливать себя, если не хочешь, чтобы это делал я. Поджав губы, Лиза смотрит на свою намокшую футболку, на покрасневшие запястья — понятно, что синяков на них явно добавится, и, убедившись, что никакого сочувствия от Антона ждать не приходится, принимается покорно намыливать мочалку, а ею — себя. Ее хватает ненадолго: в глазах темнеет, и если бы не быстрая реакция Антона, она бы разбила себе нос о край ванны. — Не время спать, сестренка. — Да… я помню… Предприняв еще пару жалких попыток намылить себя, Лиза ценой огромных усилий поднимается на ноги и, содрогаясь всем телом, берет в руки душ. Она тут же падает вперед, но Антон не дает ей вывалиться из ванны. Собрав всю силу воли в кулак, Лиза все-таки понемногу смывает мыльную пену с волос и тела, заодно снимая футболку, оставаясь в одних трусах. — Ну что, так мой вид меньше оскорбляет твой эстетический вкус? — уже позже раздраженно спрашивает Лиза, закручивая краны, и роняет душ. Из вредности она бы сейчас ни за что не призналась, что после воды ей стало намного легче. — Меньше, — кивает Антон и протягивает руку. Уставившись на нее, Лиза все же хватается за ладонь и не без усилий выбирается из ванны на коврик. Антон молча накидывает ей на плечи махровое полотенце. Лиза судорожно растирается. После теплой воды воздух кажется слишком холодным. Отбрасывает намокшее полотенце на стиральную машину, беря с крючка другое, чтобы обмотаться им. — Чем займешься теперь? — Вколю тебе налоксон, уложу в постель и буду следить, чтобы ты не захлебнулась рвотой во сне. Закончив с полотенцем, Лиза поднимает руку и осторожно ощупывает ссадину на припухшей щеке. Она еще саднит, хоть и на фоне остальных проблем это кажется мелочью. Скрестив руки на груди, Антон вопросительно изгибает бровь. — Нет, ничего, — мрачно отзывается Лиза и опускает взгляд. Она распахивает дверь и, пошатываясь, первой выходит в коридор, а потому не видит, с каким сочувствием и с какой досадой на себя смотрит ей вслед старший брат.