Встреча в Базеле.

Они встретились в Базеле, в 1867 году. На крупной картиной выставке. Федор Михайлович выглядел крайне уставшим и изнуренным. Впалые щеки, мертвенная бледность лица, которая так свойственна героям его романов, и уставший взгляд выцветших глаз — все говорило о болезненном состоянии писателя. Видимо, падучая вновь обострилась и ела его изнутри. Рядом с ним стояла его жена — Анна Григорьевна Достоевская, бывшая Сниткина. Несколько мужеподобная дама, но, впрочем, весьма недурно одетая. До чего же порою был умилителен Достоевский: заваливал свою жену дорогими и изысканными вещами, нося при этом старый и нехило потрепанный болотного цвета сюртук. (Впрочем, так было ровно до того момента, пока Федор Михайлович вновь не «заболел» игрой в рулетку). Он заметил их сразу. Конечно, он не мог не заметить. Иван Сергеевич Тургенев. Шикарный, одетый с иголочки, эффектный аристократ, с аккуратной и изящной седенькой бородкой и чудесно уложенными седыми волосами. — Здравствуйте, Федор Михайлович. Анна Григорьевна, вздрогнув, повернулась к Тургеневу. Она смешалась, и, право, была не готова к столь неожиданной встрече. — - Ох, Иван Сергеевич, mon cher, я так рада видеть вас! Какими судьбами в Швейцарии? Тургенев промолчал. Довольно угрюмо, с видом униженного и оскорбленного, он смотрел в затылок Достоевскому, который и дальше продолжал созерцать картину, ничего, видимо, не замечая. — Должно быть, эта работа произвела на Вас большое впечатление, Федор Михайлович? — в голосе Тургенева слышались нотки нарастающего негодования. — Федор, Федор… — Анна Григорьевна отчаянно трясла своего мужа за руку. — Как тебе, право, не стыдно… Достоевский очнулся. Заметив Тургенева, он лишь небрежно и как бы еще не совсем придя в себя спросил — Что? Тургенев побагровел. Он готов был взорваться. Он был не в себя от гнева. «Да что возомнил о себе этот каторжник? Этот старый повеса, этот… Спокойно, Иван, спокойно». — Я спросил — начал Тургенев с каким — то нервно — раздраженным смешком — я спросил, как Вам эта картина, Федор Михайлович? На картине был изображен мертвый Иисус Христос в гробу. Самым необычным в этой картине была ее натуралистичность. На трупе были все признаки разложения. Были изображены раны, кровоподтеки, следы от побоев… Достоевский резко схватил Тургенева за руку, неистово бормоча. В взгляде его читалось безумие. — Это же как так, Иван Сергеевич? Как же так, Иван Сергеевич? Ведь если природа… Ведь если даже Господь бессилен… Так ведь от такой картины у иного вера может пропасть! — Припадок! Боже мой, припадок! — вскричала Анна Григорьевна, вцепившись в мужа что было силы. Тургенев пришел в совершенное замешательство. Взяв Достоевского за плечи, он начал дрожащим голосом: — Ну что Вы, любезный, полно вам, Федор Михайлович! Достоевского била дрожь. Казалось, что он будто выпал из реальности и не понимал, что происходит вокруг. — Сделайте же что — нибудь, je Vous en prie! — истерично кричала Достоевская. — Федор Михайлович, Вам… Вам нужно со мной в гостиницу… Я здесь совсем неподалеку снимают нумер… Вы понимаете меня, Федор Михайлович? Взгляд Достоевского начал проясняться. Он кивнул. *** Через полчаса они уже были в гостинице. Достоевский окончательно пришел в рассудок и чувствовал себя превосходно. Анна Григорьевна дала приказ заложить ей карету. Через несколько мгновений Достоевский и Тургенев остались одни. Тургенев достал бутылку дорогого французского вина. — Я предлагаю выпить, Федор Михайлович. Не откажите в удовольствии? — Покорно благодарю Вас, Иван Сергеевич! Стаканы были осушены. — Я ознакомился с набросками Вашего будущего романа. — сказал Тургенев. — Кажется, хотите его назвать «Идиот»? — Совершенно верно — с. — Знаете, этот образ Князя — Христа, не кажется ли… То есть, не думаете ли Вы, что роман выйдет… — А я, сударь мой, Иван Сергеевич, накануне прочитал критику на ваш «Дым». Что — то довольно прохладно встретили Ваш новый роман, не находите? — ретировал уже несколько хмельной Достоевский. — Да, нахожу. — сухо ответил Тургенев. В его глазах читалось презрение. — Ну, а впрочем, чего мне стоило ожидать, Федор Михайлович? Роман мой наполнен идеями новыми, идеями революционными и прогрессивными. Он в полной мере отражает настроения нашей русской интеллигенции… — Да к черту, к черту вашу русскую интеллигенцию! — неожиданно вспыхнул Достоевский — Цивилизация, прогресс, равенство и свободы! Вы только и кричите о том, что боритесь за истинные интересы русского народа, а сами не знаете этого народа, его не любите и не принимаете, считаете его за отребье и скот! Достоевский судорожно осушил еще один стакан. Раскрасневшийся Тургенев сделал тоже самое. — А как можно еще относиться к народу, который терпит такое бремя царского деспотизма! Я очень люблю наш великий русский народ, но ему нужна свобода! — Да не свобода нужна нам! Не революция! Вера нужна. Вера глубокая, вера христианская. Народ русский смиренен. В этом великая сила его… — Удивительно, конечно, Федор Михайлович! Иногда я, право, удивляюсь тому, что делает каторга с людьми: были сосланы убежденным либералом и атеистом, а вышли… — Ты! Да как ты смеешь! — Достоевский побагровел. Его пристальный и бешеный взгляд пронизал Тургенева насквозь. Выпив третий стакан, он, пошатываясь, подошел вплотную к Тургеневу. — Послушай меня, белуроченька, барчонок… Тебя бы сломали там. Ты бы потерял там человеческий облик… Ты… Поцелуй в губы. Влажный и страстный. Аромат его духов. Дорогих французских духов… Вся одежда вмиг оказалась лежащей на полу… Тургенев был сверху: он был легче своего партнера. Что за неожиданная страсть! Что за неожиданный поворот событий! Впрочем, у наших героев не было времени об этом подумать: Иван Сергеевич нежно целует Федину волосатую грудь… Рядом с большим крестом… Надеюсь, у тебя все такое большое, а, Фредди? — Так, стоп. Ну это уже совсем пиздец, чувак. Какой пизданутый на всю голову мудак решил написать ФАНФИК про ебущихся, блядь, классиков русской литературы?! Да еще и вставлять эту реплику в текст? Че бля, постмодернист такой дохуя? Говна въеби. КОНЕЦ.