***
Увести пациента из под носа хирурга – не самое страшное, что ей предстоит сделать. И не самое противное. Прошли те времена, когда смерть пациента будила в молодом хирурге желание бросить всё и уйти в другую профессию. По прошествии лет к неудаче такого рода привыкал каждый, по-разному: кто-то старался не думать совсем, кто-то противопоставлял свои «победы» в операционной «неудачам», кто-то обязательно искал причину, но все рано или поздно привыкали. В своё время от равнодушия выворачивало наизнанку, позже женщина свыклась и с этим. Издержки профессии. Но сегодня она открыла новую грань. В прошлый раз, она не знала, человека из которого собирались извлекать сердце для «её пациента», а сегодня принимала в этом непосредственное участие. Казалось, что это она сейчас лежит на кушетке, тело онемело, кровь в венах застыла. Ей предстояло вынести смертельный приговор одному человеку ради спасения другого. Пока осматривала его, боялась одного: что парень всё ещё жив. Она бы этого не перенесла, поскольку надежда схватила её так же крепко, как она ухватилась за этот шанс. Она бы просто разбилась. Но он был мёртв. – Фаина, сообщите его родственникам, что он в терминальной стадии. Этот парень стал сегодня жертвой не только аварии, он стал жертвой отчаявшегося человека. Двух отчаявшихся людей. Сегодня именно эта женщина станет причиной смерти одного человека и возможностью на жизнь – другого. Приговор одному, как отмашка для действий второго и шанс для третьего. Ни капли сомнения, только вперёд к цели, а обдумывать, бояться и расхлёбывать она будет потом. Пока судьба благоволит им, надо действовать. Сейчас нельзя было терять ни минуты, необходимо было убедиться, что теперь никто и ничто не помешает ей спасти его. – Алло, это Павлова, Склиф. У нас появился донор. Да, можно констатировать смерть мозга. Черепно-мозговая травма. Молодой мужчина, 20 лет. Отказа? Нет никакого. По презумпции согласия. Да. Конечно. Да. Ждём. Хорошо.Стоит представить, что нас не стало: Жизнь под ударом, я под ударом.
В следующую секунду, заверенное нотариально, заявление о несогласии на изъятие после смерти органов, найденное в рюкзаке погибшего, в незнающих пощады руках зав.отделения, превращается в, не имеющую силу, горку бумаги. В какой-то момент Ирина выпадает из транса. Слёзы наворачиваются. Неизвестно от осознания ли того, что она творит или от облегчения, что спасение так близко, а может от понимания, что после всего, что она уже прошла помимо шанса на спасение есть, маячащая у неё на пути, вероятность, что всё пойдёт не так, как надо. И этот подарок судьбы исчезнет так же легко, как появился. Вошедшие в кабинет родители погибшего парня, заметно пошатнули решимость не готовой к разговору женщины. Память её предала. Глядя в глаза ревущей матери и, не осознавшего случившегося, отца, Ирина лихорадочно рыскала по уголкам сознания, в поисках причины, толкнувшей её на должностное преступление. Что её буквально свело с ума, раз она так хладнокровно копала самой себе яму, из которой в будущем ей не выбраться. Пока она искала ответы на возникшие внезапно вопросы, ясно было одно – обратной дороги нет.***
– Кривицкий в какой операционной? – Ирина наклонилась посмотреть журнал регистрации, ожидая ответа, - Я не слышу ответа. – ей было необходимо увидеть человека, ради которого она совершила преступление и играть в молчанку с Ниной не было времени. - Чё оглохла? Я как-то неправильно задала вопрос? – Почему, я слышу. Где Кривицкий, он…чё, я так не помню сразу, где он оперирует. – Лазарев?! – женщину немного забавляла эта ситуация, возникло ощущение, что она работает не с взрослыми людьми, а с детьми. Но допрос продолжила. – Оперирует один? – Пока один. – Пока один? – Да…– длительный отпуск кардинально повлиял на способность Нины прикрывать коллег. Уже не один раз она давала маху, и этот случай не был исключением. – Вас уволить? – игра затянулась и зав.отделения перешла в активное наступление. – Нет. Так и не получив прямого ответа, но сделав выводы, Ирина Алексеевна покинула пост приёмного отделения и направилась в операционную, где, скорее всего, и прятался бывший жених. В своем предположении она не ошиблась. И как только увидела Кривицкого в операционной, вопреки её приказу, спасающего девушку от смерти, абсолютно чётко поняла, что всё, что она сегодня сделала – не зря. Всё имеет свою цену. И она её заплатила. – Это плановая операция? – спросила Ирина, не в состоянии отвести от него глаз. Улыбнулась, промелькнувшему на его лице, испугу. – Да, удаление опухоли и пластика гортани. – отчитался мужчина, взглянув сначала на Ирину, потом переглянувшись с Костей и опустив глаза на пациентку. – Сколько ещё по времени? – Минимум…3-4 часа. – Кто отвечает за операцию? – Ирина поймала на себе нервный взгляд Кости, который явно не совсем понимал ситуацию и чувствовал себя не комфортно. – …Я…Ирина Алексеевна, у Вас что-то срочное? Вы немного мешаете. От праведного гнева начальства хирурга спасла пожарная сигнализация. – Геннадий Ильич, после операции жду у себя в кабинете.– Ирина быстро покинула операционную.***
Начальство не заставило себя долго ждать. С лёгкой руки старшей медсестры к вечеру Ирину оглушительно громко и чрезвычайно нервно вызвали «на ковёр». Но механизм был запущен, скорее всего, органы уже изъяли. Не станут же они требовать, чтобы их вернули обратно. Всё остальное не так важно. Осталось поделиться новостью с Геной. – Ну я должен был оперировать! – настойчиво, но мягко, чувствуя вину, за сказанные в операционной, слова, начал оправдываться Кривицкий, обернувшийся, к вышедшей из лифта, Ирине, – Это моя операция…– как-то неубедительно продолжил мужчина, ища понимания в глазах женщины, облокотившейся о стенку и прижавшей руки к груди. – Я спас девчонку! – добавил в оправдание. – Ир, ну ради Бога! – не выдержав её испытывающего взгляда, не сдержался хирург. Ирина молчала, пока хирург пытался определить, что его ждёт за нарушение прямого приказа начальства. Она не сказала ни слова, сначала улыбнулась так, как делала это 30 лет назад, а потом и вовсе начала смеяться.***
Медицинский центр. Вечерний сумрак медленно обволакивал Москву. В реанимационной палате двое. Двое взрослых, хорошенько побитых жизнью, людей, которые спустя десятилетия, не стремились к воссоединению, но у судьбы, как всегда, оказались свои планы. – Хочешь стать родственницей? – Ты что, замуж меня зовёшь? – Зову. – Нуу, гм…ты-ты уже звал и бросил. – Ирина медленно отходила к двери. – Если не помру, не брошу. Честное слово. – вяло, но настойчиво продолжал, бледный и похудевший после операции, Гена. – Я приду, когда тебя ещё в палату переведут, ладно?! – Ирина практически стояла у двери, её реакция была похожа на побег. – А замуж? – с надеждой в голосе повторил Гена. – Я пойду. – шёпотом ответила Ирина, чувствующая, что вот-вот хлынут слёзы и оттого подходя к двери ещё быстрее. – Осим Хаим, Егорова. – Я пойду. – повторила она и скрылась за дверью, оставив мужчину в одиночестве с кучей пикающих приборов и сердцем, борьба за которое ещё не закончилась. Она не имела ни малейшего понятия, как и когда будет объяснять ему, почему не может выйти за него замуж; каким образом сердце, не стабильно бьющееся сейчас у него в груди, оказалось в реестре органов; почему её уволили с работы; почему он должен съехать и почему в ближайшее время им нельзя будет видеться. Но всё это будет завтра, а сейчас её ждёт тёмная пустая квартира и кот, на которого снова началась аллергия.