Меж листьев Изумрудного сна

Иирун смотрит на свои ладони, впервые за долгое время осознавая, что у нее вообще есть, оказывается, ладони, и переводит взгляд на удивительных существ, которые копошатся на склонах у озера, пытаясь разобрать завалы железа и помочь друг другу выбраться из-под огромных кусков кораблей. Эти корабли похожи чем-то на дирижабли, которые как-то раз удалось ей увидеть во время вылазки в человеческую столицу, да только вот у них как-то поменьше будет тряпок, а сам шар словно бы весь состоит из металла. Иирун не разбирается в гномских технологиях, а потому ей сложно даже вообразить, как такая махина может подняться в воздух, однако, с другой стороны, перед сейчас и не гномы. Потому что высокие, элегантные и сильные, они были чем-то похожи на калдорай, но одновременно с этим они похожи и на сатиров: копыта вместо ног, извилистые рога на головах… неужели это враги? Иирун вновь смотрит на свои ладони, они такого же темного цвета, как у некоторых существ, осторожно проводит крупными грубыми пальцами по коже, по рукам, по плечам — удивляется, усмехаясь про себя, тому, как чужаки взбудоражили в ней память о своём настоящем обличии, и в который уже раз переводит взгляд на обломки корабля, который откололся от другого, еще больше, настолько огромного, что, казалось, он мог покрыть собой один из мелких островов. Иирун в волнении облизывается, всматриваясь в длинные массивные фигуры пришельцев, и мотает косматой головой — хорошо, что она решила проведать здешних совухов, а то, те, бедняги, явно с перепугу с ума там сходят. Иирун озадаченно хмурится, все равно так и не понимая, что же происходит и кто сейчас перед ней, но стоит вдруг кому-то из-под завала болезненно застонать, как все у нее в груди сжимается, — и уже не важно, друг или враг. Потому что если кто-то в беде, этому бедняге необходимо помогать. Иирун, оборачиваясь кошкой, выпрыгивает из кустов, молнией кидаясь к уже столпившимся существам, безуспешно пытающимся освободить светловолосую девушку, и, призывно рыча, пугает своим появлением тут же подозрительно обернувшихся к ней… эльфов?.. О Элуна, как вообще следует называть этих недосатиров? Один из них, прикрывая собой остальных, угрожающе поднимает посох, говоря на каком-то непонятном языке, но Иирун лишь фыркает, закатывая глаза, и мягко проскальзывает мимо всех, успокаивающе приглаживая кисточкой хвоста заваленную светловолосую девушку (у нее в глазах словно бы застыл ночной морской свет), после чего поддевает головой арматуру, тяжело кряхтя, тут же оборачивается в медведя, с удивлением понимая, что даже его силы не хватает, и в итоге уже совухом, с радостью чувствуя себя частью чего-то большего, потому что недосатиры, ободрительно что-то выкрикивая, принимаются ей помогать, откидывает железо в сторону. И, ощущая первые неловкие взгляды, кошкой прыгает в кусты, лишь на мгновение оборачиваясь и замечая благодарный взгляд. В груди разливается тепло, и Иирун мчится все дальше и дальше от этого чувства. Она уже и забыла, что можно так себя чувствовать. Она даже и не помнит, что, оказывается, это настолько приятно. Интересно, семья будет рада ей так же сильно? Тоже ободрительно что-нибудь выкрикнет, принимаясь помогать? Улыбнется с благодарностью, обнимет, погладит? Иирун хочется верить, что да. Ей хочется верить, что когда она все же найдет свою семью, ей будет настолько же приятно, как минуту назад. Ночью со стороны лагеря недосатиров доносятся приятные звуки песен и этого журчащего языка, в небе пляшут отсветы костра, а на следующее утро в поселение приходит та самая светловолосая девушка, чтобы поймать нескольких и правда взбудораженных падением корабля совухов и, кажется, сделать им прививки (Иирун точно не помнит, что это, как-то раз подвергалась этой не самой приятной процедуре, когда дворфы приняли ее за бродячую кошку). Она неловко глядит вдруг на саму Иирун, замечая ее в отдалении, и радостно машет ладонью, озаряя все вокруг своей улыбкой, после чего спешит к ней с уколом наперевес. Понятное дело, любой бы побежал от настолько угрожающе выглядящего оружия подальше. Вот и Иирун, сменив личину совуха на кошачью, бежит, блаженно щурясь и вслушиваясь в совершенно не понятную, но очень притягательную речь девушки, и перекатывает на языке это странное, но до одури приятное ощущение, что она больше не одна.