Не навреди

       — У тебя есть типаж? — спрашивает Ангела в ни к чему не обязывающей конфетной манере, стоит лишней сейчас официантке отдалиться от стола.        Этого стоило ожидать — не могла ведь Циглер выдержать в безмолвии целый вечер. Тем более — такой. Под хрустальными люстрами в несколько ярусов, елейными улыбками работников в наглаженных фартуках и взглядами посетителей не менее именитых, чем она сама. Однако брови Мойры рефлекторно сходятся у переносицы.        Посмотреть на Ангелу — у нее все легко и просто. Сама она — воздушная и приглушенно искрящаяся, как шелк, что струится с ее точеных плеч. Ангеле идет тесная рабочая водолазка, домашняя футболка, в которой девушка едва не тонет, идеальное в отсутствии излишков ничего, но в платьях она точно не человек вовсе. Некое высшее существо, опустившееся к простым смертным по особенно замысловатому расчету. С тем же расчетом, думает О’Доран, и задан вопрос.        — Боишься, что я сбегу от тебя? Резонно, — она окидывает зал долгим взглядом, врезается им в горделиво вытянувшихся администраторов, пронзает музыкантов — видимо, из тех, кому до музыки настоящей добираться столько же, сколько человечество шло к освоению космоса, — обводит упрятанные одеждами силуэты других гостей и не запоминает ни единого лица.        На это Ангела закатывает глаза. Похоже, она серьезна. Не только насчет причудливого вопроса. Насчет всего происходящего. В конце концов, ужин в ресторане — дело не каждого дня даже для них, ученых. Тем более для них.        — Я никогда не задумывалась об этом, — продолжает Мойра, делая вид, будто увлечена стейком перед собой, хотя ноги так и просятся громогласно застучать по полу. — Была занята другими вещами.         — Врете и не краснеете, доктор О’Доран.        — Истинно так, Циглер.        Фамилия начинается сильным отрывистым выдохом, чтобы кончиться им же, но долгим. Неверное движение языка, полусекундное промедление, сильно сжатые губы — она обнажит корни говорящего. Фамилия Циглер мерцает во всемирной сети, бликует на обложках научных изданий, плотно врезается в бумагу, по которой ведущий очередной конференции оглашает список приглашенных. Самой Ангеле она нравится мало — слишком сложна. Как разделяющая подобную долю, О’Доран протестует: в ней что-то есть.        Свет играет на пленке камер: малиновый, как игристое вино, бирюзовый, как любимый галстук Мойры, золотой, как волосы Ангелы. Та словно создана для сальных объятий вспышек. Увидеть ее хотят все. Если не саму девушку — хоть странную фамилию.        Ангела Циглер — человек мира. Ей уверенно идет огненно-рыжая черепица Венеции, желтый, весь в трещинах и сколах кирпич Чикаго, отбрасывающие блики небоскребы Лос Анджелеса. Она везде найдет для себя место, везде станет равной, своей, затем — кумиром. Но вот незадача: возвращается цюрихская пташка, как почтовая голубка, на одну и ту же крышу. Это почти обидно — чего девушка могла бы добиться, лишенная оков привязанностей. Однако Мойра соврет, если скажет, будто ее это не устраивает.        В ее объективе Ангела числится главнейшей фигурой.        Проходят безмолвные минуты. Виновница их пришествия, верно, успевает забыть о вопросе — не зря столько уплачено за атмосферу заведения. О’Доран же помнит прекрасно. И чувствует на себе ответственность.        — Я думаю, ты мой типаж, — она тут же поводит плечами, как будто отряхиваясь от сказанного.        На мгновение Ангела замирает. За него О’Доран успевает усомниться в ясности собственного рассудка — до того пристален взгляд напротив.        — Что еще?        — Ничего, просто... Не думала, что ты скажешь нечто подобное. — Наконец, девушка оживляется: медленно тянется к своей визави, чтобы накрыть холод ее руки теплом своей. — Но это приятный сюрприз.        Из остатков сил Мойра держится, чтобы не отдернуть руку. Даже улыбка, якобы признак того, что все хорошо, не приходит, когда так нужна. “Несуразно”, “абсурдно”, “тревожно” — в склоках первых приходящих на ум слов О’Доран едва способна разобрать, почему.        — Уж надеюсь, потому что повторять его я не собираюсь.        Ложь раскалывается в унисон со звонким смехом Ангелы.