Час огня

      За одну ночь осень вступила в свои законные права. Похолодало значительно и без надежды на теплые деньки. Небо затянуло грязно-молочное полотно. Сырые от ночного ливня деревья начали готовиться к зиме, меняя зеленые платья на желтые. Или они готовятся уже давно, просто Феликс не замечал? На их ветвях висели тяжелые ледяные капли, неизбежно стремящиеся к простужено хлюпающей под ногами земле. На улице ни души. Ни кошек, ни собак, ни птиц. Они решили поспать лишний час, раз уж такая погода. А человеку в остывшем доме не спалось.       Сидящий на обугленном столе Феликс не отрывал глаз от меланхолии за окном. Он посчитал, что если стол под ним проломится и он рухнет в щепки — то так ему и надо. Клим не хотел просыпаться. Лекарь спал лицом в подушку, обнимая все, до чего смог дотянуться. Сейчас он был таким безобидным, что Феликс невольно поглядывал на его растрепанную макушку и улыбался. Парню бы прикинуться одеялом и угодить в объятья Клима, но что-то подсказывало, что хорошего по-понемножку.       В коридоре раздался скрип половиц, затем — осторожные шаги. Феликс прислушался. Он не мог понять, куда идет Август, но надеялся, что тот ищет не Клима. Стая ледяных мурашек закралась за воротник и пробежала вдоль позвоночника, когда змеиный шепот за спиной позвал Феликса.       Парень обернулся и увидел стоящего в проеме Августа. Его посеревшая ночная рубаха, обнажившая тощие икры, выглядела особенно мрачно и пугающе в такую погоду. Седой мужчина смотрел прямо и не моргал, и Феликсу казалось, что Август ничего перед собой не видит просто потому, что ничего вокруг нет. Нет ни кровати с Климом, ни стола с Феликсом, ни пола, ни потолка. Ничего не существует. И от этого взгляда хотелось лезть на стену. Парень с ужасом ожидал чего угодно от этого жуткого и больного человека и больше всего сейчас хотел, чтобы Клим проснулся. Но досыта напившегося лекаря сложно разбудить.       — Феликс, — повторил шепот, — можно я войду?       Неуверенный кивок послужил ответом. Август медленно проплыл к кровати, едва касаясь пола босыми ногами. Он присел в ноги к лекарю и с тоской посмотрел на него.       — Гравилат всегда был самым редким цветком на нашем лугу.       После этих слов Август поднял глаза на Феликса, и тот пожелал, чтобы седой мужчина снова перестал его видеть. Это были те самые редкие мгновения, когда Август приходил в себя. Не до конца, но он понимал, где находится и кто говорит с ним, и потому его глаза наполнялись такой болью, что Феликсу стало просто невыносимо.       — Разбуди его, — попросил парень, — он хотел бы с тобой поговорить.       — А разве ты не хочешь поговорить со мной? Спросить что-нибудь? — предложил Август.       — Эм, да… наверно… — промямлил Феликс. — Ты ведь видишь все, так? И знаешь, кто я? Знаешь о моем проклятье?       — О твоем проклятье я ничего не знаю, — неживым голосом ответил седой. — Знаю о твоем благословении. И о твоем рождении. Но ты это тоже знаешь.       — То есть, все-таки… Я правда был зачат в колдовстве? Поэтому огонь пожирает меня изнутри?       — Огонь? Так, маленький огонек. Твои силы в сравнении с предстоящим так малы! Но ты прав. Ты действительно родился благодаря колдовству и потому пропитан им. Раствори свою силу в себе, стань с ней одним целым и тогда она подчинится тебе.       — Все так говорят, — грустно вздохнул Феликс, — но это не так просто.       — Да, это не просто. Я вот не справился, — отстраненно ответил Август.       Смешанные чувства, похожие на стыд и вину, закрались в сердце Феликса, постепенно вытесняя страх. Повисла неловкая пауза, и чтобы избавиться от нее, парень сказал:       — Мои родители приняли решение, а мне теперь всю жизнь расплачиваться.       — А ты предпочел бы не рождаться вовсе? — уточнил мужчина.       — Иногда — именно так. Слишком много всякого было…       — А Клим? Ему было бы одиноко без тебя.       — Как же! — обиженно воскликнул Феликс, — у него и без меня толпа друзей.       — Если ты считаешь другом любого, кто говорит с ним, то да, это так. Но Климу нужен кто-то, о ком он сможет заботиться, кого сможет защищать. Если он никому не нужен, то он и не видит смысла заботиться о самом себе.       Август коснулся щиколотки Клима, торчащей из-под одеяла. Он не мог не любоваться белым телом в посеревшей постели, таким спокойным, светлым, чистым. Мужчина невесомо погладил ногу, коснулся пальцев, которые сразу же поджались от холодного прикосновения.       — Ммм, а? — пробурчал сонный Клим, ворочаясь в постели и возвращаясь из тяжелого сна в реальность.       — О, ты проснулся! — оживленно воскликнул Феликс. Уж теперь-то ему не придется продолжать этот неловкий и тоскливый разговор. Радостная улыбка медленно сползла с лица парня, когда он увидел, как Клим смотрит на пришедшего в себя Августа. Было что-то страшное в том, как сильно он был счастлив сейчас. Лекарь смотрел на друга, как на огонь последней надежды, ничего не говорил и лишь болезненно улыбался. Феликс почувствовал себя лишним и не нашел другого выхода, кроме как оставить этих двоих и уйти за Кирой.       Вернувшийся под утро Анастасий не запер за собой дверь. Феликс обнаружил его спящим за обеденным столом и на цыпочках прокрался в комнату Киры, наступая на квадраты солнечных лучей на пыльном полу. Он нашел девушку одетой в кожу, накрашенной углем и заплетенной, наспех набивающей старый мешок какими-то вещами.       — Феликс! Доброе утро! — улыбнулась девушка. — Ты один что ли? Чего такой хмурый?       — Доброе. Я зашел за тобой. Там кстати Август пришел в себя…       — Слушай, я вижу, что Август производит определенное впечатление на тебя. Нам всем тяжело видеть его в таком состоянии, но в глубине души он все еще тот красавчик, от которого вся деревня была в восторге и который очень дорог Климу. Прояви немного чуткости.       — Я пытаюсь, но… это сложно. Ладно, если ты готова — пойдем. Клим хотел как можно раньше выехать обратно.       Кира закинула мешок на плечо и бодрой походкой покинула комнату. Идущий за ней Феликс ступал осторожно, не желая разбудить Анастасия, но тот никак не отреагировал даже не голос жены.       — Эй, приятель, я ушла! — громко произнесла Кира и вышла из дома.       — И ты мне только что говорила о чуткости? — осуждающе произнес Феликс, семенящий за ней.       — Не тебе меня судить. Мне, в общем-то, безразличны чужие дела, но Август — исключение. Он — дело брата, а брат единственный, кому не плевать на меня. Проблемы брата — мои проблемы. По крайней мере, пока я здесь.       — Что это значит? Ты уезжаешь? — нахмурился парень.       — Да, как только соберу деньги, я покину это место, и здесь меня больше не увидят. Я буду скучать по Обрыву, но остальное забуду как страшный сон. Брат знает, зачем я ворую, и раз он не может помочь мне, то просто не мешает, хотя, знал бы ты, как он относится к воровству. Знал бы ты, на какие грехи он способен закрывать глаза…       — Представляю… — ответил Феликс.       «…Раз уж он приютил незнакомого человека, зная о его связи с магией», — мысленно продолжил он.       Кире удалось вытолкать компанию на улицу и без лишних разговоров отправиться в путь. Волновалась ли она? Думала ли о встрече с Есенией, ее семьей и всеми остальными? Конечно, да. Ее изгнание никто не отменял, но после рассказов Клима о нападениях девушка чувствовала, что имеет право вернуться, пусть ее там никто и не ждал. Две разъевшиеся лошади проклинали бы путников, если могли. Клим посадил перед собой Августа, чтобы придерживать и успокаивать. От его шепота мужчина улыбался, а травник был таким довольным, что Феликс не мог на это смотреть. Его раздражало все. То, что он боялся слететь с крупа несущейся лошади, то, что Кира сходила с ума по быстрой езде, и то, каким умиротворенным выглядел травник. Затерявшись в своих мыслях, Феликс не сразу понял, почему они так резко остановились.       Они скакали по узкой лесной тропинке, окруженной непроходимой чащей. Дорога сворачивала влево и Кира первой заметила разбойников за поворотом. Она остановилась и принялась вглядываться в кусты. Затем и Клим увидел, как четверо воров ставят ловушку на невнимательных путников. Мужчины так шумели и ругались, что присутствие компании оказалось незамеченным. Из чащи пахло подгоревшим мясом и костром, и в голове девушки уже созрел план.       — Не к добру это, — сказал Клим.       — Не в обиду сказано, но, Феликс, держись за нами, — предупредила его Кира.       — Хочешь сказать, ты сильнее меня? — возмутился парень.       Кира усмехнулась и спрыгнула с лошади, чтобы поднять лежащую в ее ногах сухую ветку.       — Устроим шоу, братец? — предложила она, и в ее глазах вновь заплясал огонь азарта.       — Кира, нет! Даже не думай, — твердо ответил Клим и спустился на землю.       — Уже подумала. И ты знаешь, что мне нужно.       Девушка посмотрела на брата снизу вверх, но ему казалось, что это он ее ниже. Закатив глаза, он полез в дорожную сумку и достал чистую ткань для перевязок и ненужную спиртовую настойку. Предвкушающая красивую битву Кира наспех смастерила факел и щедро смочила его спиртом, после чего оставила на Феликса коней и Августа и подмигнула брату. Тот скрючился так, словно болен, и поплелся за ней, стараясь держать руку как можно ближе к ножнам, где покоился меч. Так они и шли до поворота, а Феликс, выдержав дистанцию, поплелся за ними, размышляя, почему же Клим не взял его с собой.       — Брат, смотри, здесь есть люди! — наивно произнесла Кира, — наверно, лесники! Они нам помогут!       Разбойники оставили свое занятие и полукругом выстроились напротив нежданных гостей. Их распирало от предвкушения легкой добычи. Мужчина в центре — очевидно их лидер — так противно скалился, что Кира сразу выбрала для себя цель. Позади разбойников трещал костер, но до него нужно было еще добраться. А для этого — немного потерпеть. В одной руке — факел, в другой — открытая настойка, надежно скрытая длинным рукавом дорожного плаща, а в глазах — демоны и жажда огня.       — Добрые люди! Мой брат болен, мы так замерзли, а до деревни так далеко! Вы поможете нам?       — Конечно, поможем, милая, а ты поможешь нам, — похотливо отозвался лидер, приобнял Киру за плечи и повел вглубь лагеря. — Не бойся, вот, погрейся у огня.       Любопытный Феликс, оставив лошадей позади, игнорировал приказ и уже подкрадывался к повороту, чтобы подсмотреть. Двое разбойников возвращались к своим делам, один сопровождал Клима и все косился на его сумку, с нетерпением ожидая момента, когда сдернет ее с мертвого плеча. Кира усыпляла бдительность вожака сладкими речами и терпела его наглеющую руку на своей талии.       И как только девушка поравнялась с костром, волк сбросил шкуру овцы. Факел вспыхнул в ее уверенных руках. Раздался женских смех, такой жуткий и хриплый, словно смеялась ведьма или одержимая. Растерянный вожак не успел отскочить. Резкий выпад — и Кира прижгла его факелом. Мужчина схватился за подпаленный живот и взвыл от боли. Обезумев, он бросился на девушку, но та в последний момент шагнула в сторону и сделала подсечку. Мужчина повалился на землю. Когда он же попытался встать, то увидел, что на чертовку уже летит другой, и остался лежать на сырой земле, ожидая жестокой расправы.       Когда Кира вступила в бой, Клим выпрямился и обнажил меч. Идущий рядом разбойник не ожидал быть атакованным и слишком поздно достал оружие. Лекарь ранил его в ногу и пнул уроненный на землю меч в сторону. Его противник оказался трусом — или же умным? — и не пытался продолжить бой. Он отполз в кусты и спрятался там, чтобы как-то остановить кровотечение и скорее покинуть лагерь. Клим уже не видел этого — на него напал новый противник. Как и в случае с первым, травник хотел вывести врага из боя легким ранением, но разбойник владел мечом на таком же уровне, что и Клим, и бой затянулся.       Кира тем временем набрала в рот спирта, и когда ее новый противник подошел достаточно близко, сделала шаг вперед и брызнула горючее на факел. Искры разлетелись, словно от дыхания самого беса, и оказались на одежде разбойника. Тот попятился, пытаясь стянуть загоревшуюся куртку, но пламя жгло руки, и от ужаса мужчина терял самообладание. Девушка пнула его в живот. Лишь когда разбойник упал и попытался откатиться подальше, пламя сошло. Как и желание драться.       — Ладно-ладно, все, переста-ань, — жалобно протянул противник Клима, отбиваясь от его атак, — если вам нужны деньги, то они там, в сундуке.       — Спасибо за наводку, — пожала плечами Кира и, перешагнув своего противника, пошла к сундуку. Ключ торчал из замка, так что женские карманы быстро наполнились золотыми кольцами и монетами.       — Какие же вы трусы — нападать на слабых, — с отвращением произнесла Кира и плюнула в лицо валяющемуся вожаку.       — Да что ты вообще знаешь о воровстве, мелкая! — сдерзил тот, когда девушка отошла, но та обернулась с еще полыхающим факелом и мужчина беспомощно выставил вперед дрожащие руки.       — Я тоже ворую. Но я не причиняю никому вреда.       «Сколько же бесов внутри этой девушки…» — думал Феликс, приводя коней. Когда они показались из-за кустов, брат с сестрой поспешили оседлать лошадей и компания скрылась за деревьями.       — Хорошо сражаешься, сестренка! — заметил Клим, когда они отъехали от разграбленного лагеря.       — Да, у меня тут шла своя война, — нехотя ответила Кира.       В сыром и неприветливом лесу Кира все чаще узнавала знакомые места. Развилки и тайные тропы пронизывали карту ее воспоминаний, и чем ближе была деревня, тем громче стучало сердце в ее висках, смешиваясь с топотом уставших копыт. Каждое дерево казалось ей особенным, не таким, как в другой части леса. От частого дыхания першило в горле, как в те моменты, когда Кира бежала так быстро, что долго не могла восстановить дыхание, и все давилась холодным воздухом вперемешку с кашлем.       Все в деревне было прежним и в то же время совершенно другим. Улицы были уже, дома ниже, а люди старше. Всего за несколько лет родная деревня из залитого солнцем прудика превратилась в мелкую угрюмую лужицу. Это и означает взросление?       Клим, отлучившись на несколько дней, тоже находил отличия, и как только они въехали на площадь, его сомнения окончательно развеялись. Деревня жила уже совершенно иной жизнью. Деревянная статуя Даэры, неуклюжая, похожая больше на соломенную куклу, стояла теперь на сцене, вытеснив с площади шумных торговок. А ведь четверть века назад ее убрали в самый пыльный угол складов, посчитав лишь глупым отражением детских сказок. Улицы опустели, и лишь у колодца собирались женщины и тревожно обсуждали произошедшее, пока их дети хныкали и просились домой. Теперь на каждом крыльце висели наспех склеенные обереги, ржавые подковы и пучки трав. Несколько окон были заколочены, но это вряд ли спасет их от участи соседних домов, на месте которых теперь остались лишь пепелища.       Путники стояли в ступоре, разглядывая опустевшую площадь, такую тоскливую, что даже солнце скрылось за тучами, лишь бы не смотреть вниз. Под размеренный скрип телеги и топот копыт соседской лошади семья погорельцев покидала деревню. Поравнявшись с прибывшими, мужчина остановил коня и хриплым голосом сказал:       — Разворачивайтесь. Нечего здесь больше искать.       И увез жену с детьми прочь из этого места.       — Так вот где мои кони! — рявкнул Драгомир, чем вывел Клима из ступора. Староста бросился к ним через площадь, собрав на своем лице всю ярость, на которую был способен. На всякий случай компания спешилась.       — Может быть не стоило въезжать на его лошадях прямо на площадь? — прошептала Кира. — Или…       Брат с сестрой переглянулись, и Кира бесшумно посмеялась, подергивая плечами.       — А разве староста не должен обеспечивать свой народ всем необходимым? — нарочно громко и предельно нагло спросила Кира, скалясь во все зубы.       — Ты!!! — раскрасневшийся от злости староста ткнул в девушку мясистым пальцем. — Я велел тебе больше не возвращаться! Что, язык проглотила?       Кира замолкла, изменилась в лице, но не из-за его грубых слов. На крик мужчины сбежался народ и среди них девушка увидела знакомое лицо. Приоткрытые в изумлении губы, зеленые, как лесная трава, глаза, меховая накидка на плечах и растрепанные ветром кудри. По измученному бессонными ночами лицу Кира не могла прочесть, что именно чувствовала глядящая прямо на нее прекрасная Есения. Клим сразу понял, в чем дело, и приковал внимание к себе, позволяя сестре уйти в тень.       — Что, мать вашу, здесь произошло? — недоумевал лекарь. — Кто… нет, что могло сделать такое?!       — Славная была охота, Клим, только дичью были мы, — с сожалением отозвался Горислав. — Ночью на нас налетела какая-то тварь… Зубы как ножи, тело ящерицы, кожистые крылья, а из пасти, представляете, огонь!       — Мы ведь знаем, что это ты и твои дружки устроили! — продолжил нападки староста. — Еще и шлюху-сестру притащил. И безумца! Да как вам хватило наглости явиться!       Клим, уставший в который раз спорить с толпой, обреченно выдохнул и приготовился уходить, как только народ возьмется за старое. Но к его удивлению старосту никто не поддержал. Напротив, из толпы вышел Серафим, по уши обвешанный амулетами, и сказал:       — Хватит, Драгомир, твое сердце черно и полно ненависти к другим детям Божьим! Никто здесь, кроме тебя, не винит Клима в нападениях, а лишь в связях с нечистыми! В его сердце зверь, но это его зверь и сражаться с ним ему самому. Мы не можем отречься от человека с войной в сердце, как не можем и выбрать путь крови и покарать виновного — мальчишку, чьей душой владеют бесы. Сегодня ночью, на нашем пиру в честь Великого Даэры, наш Бог спустится с небес и покарает виновных, и спасет души наши, если мы будем молиться и задобрим его дарами. Ненавистью все началось и милосердием все кончится! Ступай, бес, на землю нашу, отведай нашей пищи и пригуби нашего вина, ведь там, где гореть тебе, не будет ни пищи, ни вина.       — Да! Будет так! Слава милосердному Даэре! — галдела толпа и медленно расходилась. Даже кричащий Драмил, пугающий лишь птиц, не помешал людям вернуться к своим делам и готовиться к пиру.       «Спасибо и на этом», — подумал Клим. Он подумал бы гораздо больше, если бы не был настолько удивлен переменами.       — Это место — сплошное пепелище, — пробормотал Август.       — Надо это все переварить и обсудить, — предложил лекарь, — а для этого найти Леонарда. Надеюсь, хотя бы он в этом безумии сохранил голову.       — Знаешь, меня больше всего удивляет старина Драгомил, — сказала Кира, — теряет хватку. И он что, трезвый? С каких это пор?       — А я тут подумал, что еще одно такое появление на площади — и меня сожгут прямо здесь, — заметил Феликс. — Давайте убираться отсюда.