Час огня

      Время до вечера тянулось как в детстве тянутся часы накануне праздника. Те немногие жители, кто еще доверял Климу, пришли за телом грифона и, погрузив на сани для дерева, оттащили сжечь. Этим процессом руководил Леонард, настоявший на том, чтобы Клим остался дома вместе с Феликсом. Тот все никак не мог найти себе места и маячил мимо отдыхающего лекаря, ожидая, что рано или поздно выведет его из себя. Это совершенно не мешало лежащему на лавке Климу смотреть в потолок и хмурится в своих размышлениях. В реальный мир его вытащил стук в дверь. Стук был скорее предупредительный, чем ожидающий разрешение, потому что сразу после него дверь открылась и в дом ворвалась Искра. Поздоровавшись только с Гравилатом, девочка села по-турецки в его ногах и начала жаловаться:       — Я как узнала, что на тебя напали, сразу решила идти к тебе. Я спросила разрешение у папы — он на меня накричал. Я спросила у мамы — она была такая задумчивая, что, наверно, не услышала меня. Я спросила у кухарки — она отправила опять к папе. Тогда я спросила у Майи и она меня отпустила и попросила отдать тебе это! — девочка протянула Гравилату глиняную чашку для супа, на которой были нарисованы облака и птицы.       — Тебе просто нужно было чье-либо разрешение? — язвительно спросил Феликс и присел на стул Клима, чтобы наблюдать за ними.       — Иначе бы меня наказали, — передразнила его Искра.       — А так накажут Майю, — Клим взял из ее маленьких рук чашку, — разве это хорошо? Если ты, конечно, не поспешишь вернуться домой. Здесь становится слишком опасно, тем более так близко к лесу.       — Никуда я не уйду! — возразила девочка. — С тех пор как Терн поселился у тебя, меня перестали пускать к тебе! И сам ты не приходишь!       — Искра, не зови меня так, у меня вообще-то имя есть! — обиженно отозвался парень из другого конца комнаты.       — А ты не зови меня Искрой, для тебя я Эдельвейс! — деловито возразил ребенок. Феликс показал ей язык, но она уже повернулась к Климу.       — О чем тебе рассказать? — мягко спросил лекарь, крутя чашку в руках и рассматривая работу ее старшей сестры. Искра задумалась.       — Расскажи о вашем с мамой детстве!       — Хорошо, — согласился Гравилат, — слушай. В твоем возрасте и постарше мы дружили компанией. С нами была еще Часлава. Ты видела ее в таверне, она там на каждом празднике поет.       — И красиво пляшет, — дополнила девочка.       — Да, она очень талантливая. Но она стала появляться все реже и реже, гуляя с Креславом, а потом вышла за него замуж. Это тот парень, который обжог себе плечо, запуская салют. К слову, это была его единственная осечка, потом у него стало получаться. Еще с нами был Август. Ты наверно его и не помнишь…       — Помню! Когда вы вернулись с войны в той красивой форме с лентой через всю грудь, такой праздник в деревне был! Мне даже разрешили не ложиться спать так рано. Правда, когда я подошла к нему, он посмотрел так, словно меня перед ним не было. Я убежала и заплакала! — глаза Искры стали влажными от подступающих слез. — И ты спросил, почему я плачу, а я…       — Ты сказала, что на секунду поверила, что тебя и правда нет. Я помню, дорогая. Я хорошо помню тот день… — и Клим еще помолчал, думая о чем-то грустном, а потом продолжил. — Ну, Леонарда ты хорошо знаешь, часто с ним видишься.       — Мама говорит, что он подхалим и пьяница! А мне нравится, как он рисует. В моей комнате висит кго картина, а на ней девушка держит охапку сиреневых цветов.       — Это чабрец, — уточнил Клим и нежно посмотрел на ребенка, немного наклонив голову на бок, — а эта девушка — и есть твоя мама. Леонард нарисовал ее лет в семнадцать, наверно, как раз перед свадьбой.       — Но если портрет сделан перед свадьбой, почему мама такая грустная? — удивилась Искра.       — У нее были на то свои причины. Ну вот, я немного рассказал тебе, теперь беги домой и никому не говори, что была здесь, иначе твой папа очень разозлится, — попросил Гравилат и потянулся, чтобы ободрительно похлопать ее по плечу.       Искра кивнула и встала с лавки. В дверях она попрощалась и побежала домой, а Клим снова стал задумчивым и вернулся к изучению побелки на потолке. Феликс, наблюдавший за ними, думал, что лекарь мог бы стать хорошим отцом. Да что уж там, Феликс и сам непрочь бы иметь такого отца, и в этом он понимал Искру. Может, она и не так плоха? В конце концов, она просто ребенок. Только очень избалованный.       В горячей воде тело казалось таким вялым и тяжелым, что не хотелось двигаться вовсе. Клим не видел его под густой шапкой глицериновой пены. От смеси успокоительных масел лишние мысли быстро улетучивались из головы, оставляя место приятной и безразличной сонливости. Играя пальцами с пеной, Гравилат вслушивался в ее тихое шуршание и был уже готов задремать, если бы не робкий голос за зановеской.       — Клим, можно я… войду?       — Если ты считаешь это приличным — входи, — хрипло отозвался лекарь.       — Я имею в виду… ты сейчас просто лежишь в воде?       После услышанного «угу» Феликс осторожно вошел внутрь, старясь не сдвинуть штору. Он еще не видел Клима таким расслабленным и уже пожалел, что побеспокоил его, но все же подошел к ванной и сел на пол, облокотился об ее край. Клим прикрыл глаза. Тонкие пряди волос, тяжелые от воды, прилипли к его порозовевшему в жаре лицу волнистыми тропками. Он лежал в таком количестве мягкой пены, которому позавидовал бы сам староста. «Любит же он комфорт. Наверно, он добавляет в мыло что-то особенное, — подумал Феликс, — или у него особенное мыло. Интересно, он умеет его варить?». Клим тем временем приоткрыл глаза так узко, что видел Феликса сквозь собственные ресницы, и лениво спросил:       — Чего хотел?       — Я просто… — парень запнулся, — там, в окне, я видел мужчин неподалеку от дома, и я…       — Испугался быть один? Дом заперт. В окна они не полезут, — ответил Клим, задумчиво растягивая слова и наблюдая, как искрится пена на его пальцах в редких лучах, сочащихся сквозь старую штору.       — Да, но я… я просто подумал, что… просто с тобой мне будет… Забудь, мне так стыдно, я… я пойду.       Феликс привстал, но Гравилат покачал головой и парень вернулся на место. Клим лег на бок, подтянув ноги к животу, и Феликс смог увидеть продольный белесый шрам на его ребрах. Шрам был ужасен, но к нему хотелось прикоснуться, а вместо этого парень опустил кисти рук в пенную шапку и принялся медленно раскачивать волны.       — Чем пахет? — спросил он.       — Кедр, мята, мелисса, лаванда и еще что-то, — безразлично ответил Клим. По крайней мере, сделал вид. Ему нравилась компания Феликса и, наверное, сейчас она была ему необходима. Чтобы не спугнуть или смутить мальчишку, похожего больше на дикого звереныша, он не делал лишних движений и не произносил лишних слов. Он знал, что Феликс не выносит тишину, и сам поддержит разговор. В этом лекарь был прав.       — А твой шрам, он… откуда?       — Нам приходилось менять свое местоположение по разным причинам. Так же приходилось прорываться до нового лагеря, так что в бою я тоже бывал. И вот как-то раз мы прятались в госпитале, где я, естественно, латал раненых, и мы остались без прикрытия. Маленькая стратегическая ошибка — все солдаты отправились в бой, а командиры надеялись, что в уже разрушенном городе нас никто не найдет. А разведка южан обнаружила нас. Их было трое, а нас, способных держать оружие — двое. Я оставил Августа присматривать за больными, взял лук и обошел их со спины. Если бы они сбежали, то привели бы подмогу и разгромили нас ради припасов и лекарств. Я застрелил одного в спину. И второго тоже. А в третий раз промазал. И мне пришлось догонять последнего. Потом завязался бой. Противник был настоящий солдат, не то, что я, бледный травник. И он оставил мне этот прощальный подарок. Потом подоспел Август, забеспокоившись, что меня долго нет. Если бы не он, я бы тебе всего это не рассказывал.       — А почему ты пошел в бой один? — удивленно спросил Феликс.       — Думал, что попаду в цель. А еще не хотел, чтобы пострадал Август. У него с военной подготовкой еще хуже.       — Можно еще спросить? — после кивка собеседника парень продолжил, — почему ты так спокоен?       — Видишь пар над ванной? Это не от горячей воды, это я закипаю, — отшутился Клим. Неожиданно для самого себя Феликс рассмеялся. Это разрядило обстановку, и уже сам Клим начал мягко улыбаться, что расслабляло Феликса так же, как лекаря расслабляли масла.       — Я должен был уже давно сказать, что… я благодарен тебе за все. Ты спас меня, приютил… Не знаю, значу ли я что-то для тебя, но ты… позволил мне поверить в людей. И в дружбу. Ты мой единственный друг, Клим Гравилат. Раздался всплеск. До его рук докатились сильные волны и сразу же одежда стала мокрой от прижавшегося к нему горячего тела. Вода от резкого движения хлынула за края и залила деревянный пол и ноги Феликса. Лекарь крепко обнял его за шею и уткнулся в нее, обжигая кожу взволнованным тяжелым дыханием. Мужчина был так близко, что парень мог почувствовать быструю пульсацию его широкой груди. Феликс не сразу понял, что вообще произошло, и сначала не шевелился, боясь упустить момент, но потом он осторожно обнял лекаря в ответ и запустил мыльные пальцы в его грубые волосы.       — Мне тоже страшно, Феликс, — прошептал Клим так тихо, как будто не хотел, чтобы его слова были услышаны. — Я не железный, я тоже волнуюсь. Все теперь против меня. Я знал, я знал, что так будет, стоит мне лишь раз оступиться в их глазах. Но я должен разобраться, что происходит с деревней. Возможно, виноват в этом я. Бери коня и уезжай в Астрофорт.       — Нет, — ответил Феликс.       Клим разорвал объятья, чтобы озадаченно посмотреть на парня. С серьезным лицом и красными ушами он выглядел забавно. От волнения его грудь поднималась и опускалась слишком часто, Феликс хватал ртом воздух, не зная, как убедительно возразить. Гравилат смотрел на прилипшую к его худенькому телу рубаху в том месте, где только что прижимался сам.       — Я не позволю тебе взять за это вину. Я с тобой до конца, — твердо сказал Феликс.       Клим попытался улыбнуться, все еще удивляясь глазами, а потом его поджатые губы изобразили кривое подобие улыбки и задрожали. Мужчина опустил голову, и когда парень потянулся к нему, вновь поднял на него взгляд, теперь уже наполненный благодарностью и теплом. Феликс почувствовал, как в носу защипало и слезы подступили к глазам. Ему казалось, что он впервые видит Клима без маски, живого Клима, а не его каменную копию, и для него эти эмоции были самыми прекрасными из тех, что доводилось видеть. Отстранившись, Клим взял себя в руки и попросил:       — Я хочу домыться и вылезть, оставишь меня одного?       Феликс кивнул и шустро вышел из комнаты. В одиночестве Клим лег обратно и скатился по скользкой стенке ванной. Его лицо накрыло остывающей водой. В ушах он услышал шум и биение своего сердца, ровное, но поспешное. «Правильно ли я сделал?— подумал лекарь. — Все в порядке, люди обнимают людей, когда испытывают эмоции, но для меня это означает принять тот факт, что я их испытываю. Как же мне важно быть нужным… Как же я отвратителен сам себе.»       В полночь возле конюшни мелькнули две беззвучные, словно призраки, тени. Есения, стараясь не греметь массивной связкой ржавых ключей, открыла амбарный замок на воротах и пропустила внутрь Клима. Женщина нервно озиралась по сторонам, надеясь, что ее маленькое преступление останется незамеченным. Вскоре Гравилат вывел наружу двух сонных коней, которые, к удивлению Есении, совершенно не сопротивлялись незнакомцу.        — Все-таки животные тебя любят, — прошептала Есения и мягко улыбнулась.        — Если обращаться с лошадьми бережно, то они ответят тем же. С людьми, правда, это не всегда работает, — ответил лекарь.        — Пора прощаться, верно? И как нам прощаться: на день, на год, навсегда? — в ее взгляде Клим ощущал не тревогу, как в ночь, когда она провожала его на войну, а скорее отрешенность, не свойственную ей, а потому более пугающую. Они оба знали, что еще встретятся, но время и обстоятельства предугадать не могли.        — У меня нет ответа на твой вопрос. Но я буду в порядке. Со мной теперь Феликс, — лекарь принялся надевать на коней узду, чтобы легче было их увести.        — Из-за него ты и бежишь из деревни, — Есения скрестила руки на груди и прислонилась плечом к стене. Она выглядело устало и измученно, и видя это, Клим не мог не страдать, однако изменить тоже ничего не мог.        — Знаешь, как говорят: сгорел сарай — гори и хата. У меня нет никакого желания оставаться здесь, где ценят мою работу, но не меня. Они словно ждали повода… То, с каким презрением они на меня смотрят, и те слова, что они мне говорят, о том, что я дикий и неприветливый… Они могли бы уже привыкнуть, но нет, продолжают упрекать. Теперь-то они могут мне это в лицо сказать, они от меня больше не зависят…        — О чем ты? Ты… не собираешься больше быть лекарем? — взволнованно спросила Есения, стараясь говорить как можно тише.        — Собираюсь, но не для всех. А там глядишь — Искра подрастет, научу ее всему, пусть заменит меня, если так хочет быть лекарем.        — Это разобьет ей сердце, — возразила нахмурившаяся Есения. Клим нашел в себе силы посмотреть ей в глаза. Женщина смотрела на него в упор, пытаясь запомнить каждую деталь напоследок. Жадно хватаясь за последние секунды, она судорожно пыталась придумать, что сказать, чтобы задержать его, но понимала, как это глупо с ее стороны. Оставался последний шаг плана. Она подняла с земли лом и протянула его Гравилату.        — Кого хочешь подставить? — равнодушно спросил лекарь и замахнулся на старый замок.        — Начальника дружины, кого же еще? Драгомир и так считает, что он нарочно не справляется с дружиной и готовит бунт. Я не вижу в его обвинениях смысла, но пусть думает, что угодно. Мне оно на руку.        — Драгомир никогда не отличался большим умом. В вашей семье ты обладаешь им за двоих, — отшутился Клим.        — Хватило бы мне его в моем деле… Ох, тебе уже пора, мы торчим тут слишком долго, и эти мужские башмаки такие неудобные, так хочу их поскорее снять!       — Так ты еще и мужские следы на земле оставляешь? Не женщина — дьяволица.       Гравилат отбросил в сторону лом, приблизился к Есении и украдкой поцеловал ее в губы. Женщина прильнула к лекарю, желая ответить на поцелуй, но тот уже обнял ее и уткнулся носом в волосы. От Клима горько пахло травами, из-за этого запаха кружилась голова и безумно хотелось уехать за ним, но вместо этого Есения нерешительно подняла руки, чтобы едва касаясь обнять спину лекаря.       — Удачи, — прошептала Есения, сдерживая подступающий к горлу ком. Размыкать объятья не хотелось, но Клима пришлось отпустить.       — И тебе, — ответил Гравилат и сделал шаг назад, — спасибо за все.       Он продолжал медленно идти спиной и смотреть на подругу, пока не поравнялся с бредущими лошадьми. Кивнув вместо прощания, он забрал коней Драгомира и спокойный сон Есении.       Животные вели себя тихо. Из-за обученности или сонливости — неважно, это в любом случае было Климу на руку. Он вел их за узду быстрым шагом, мимо домов с пустыми черными окнами, влажный воздух бодрил обжигающей прохладой, а сердце стучало в ушах из-за прилива адреналина. Вскоре ночной вор оказался в лесу, где в кустах его дожидался Феликс. Он выскочил из укрытия сразу же, как увидел лекаря, и от резкого шороха вздрогнул и взлетел с ветки напуганный филин. Гравилат достал из кустов снаряжение и обратился к напарнику:       — Может, посветишь уже?       — А, да, точно, — Феликс оживился и направил свет факела Климу, чтобы тот смог седлать лошадей. — А куда мы едем?       — В Белокамье. Там Август и наши семьи.       — То есть мы едем прятаться у твоей семьи? — с восторгом переспросил Феликс. — Вот здорово, я смогу с ними познакомиться!       — Надеюсь, обойдемся без этого, — отрезал лекарь. — Давай без вопросов насчет них, а я знаю, что они у тебя назрели.       — Ладно. А как насчет семьи Августа? Тебе придется с ними встретиться?       — Нет. Август живет один. Не пойми их неправильно, они любят его, но не все могут вынести его… странности.       — Что ж, я познакомлюсь хотя бы с твоим другом, это уже неплохо, — бодро сказал Феликс.       Когда лошади были готовы к дороге, Клим спружинил в стремени и осторожно забрался на вороную. Феликс оказался в седле гнедого коня гораздо быстрее и легче. Не ожидавший подобной сноровки Гравилат спросил:       — Ты умеешь ездить верхом? Откуда?       — Ну, я много чего умею, — смутился Феликс, — жизнь учит. Жизнь и постоянные побеги.       — Так может расскажешь о них? — предложил Клим, — дорога дальняя.       — Я узнал о своей силе, когда мне было десять. Я устраивал мелкие поджоги каждый раз, когда был расстроен, но прятал следы около двух лет. Конечно, родители догадались об этом гораздо раньше. А потом узнали и соседи, и тогда из-за их нападок меня отвели к ворожею, чтобы изгнать из меня демона. Я слышал, что мои родители долго не могли завести ребенка, и соседи почему-то были уверены, что я — результат магии или какой-то сделки. Глупости какие… Ворожей сказал, что у меня дар и что он знает подходящее место для меня. Ну и меня с ним оставили. Вскоре его друг приехал за мной и увез Медной Степи. Навсегда. Спустя несколько дней дороги мы приехали в школу колдовства. Я уверен, что у нее есть название среди других школ, но я его никогда не слышал.       Это была огроменная школа. Она занимала вообще невообразимое пространство. Школа стояла на горе. Или, в горе. На каждом этаже просторные балконы. Выйдешь — и голова кружится от восторга. А внизу — леса, болота, ручьи, пещеры. Там проходили тренировки и испытания. Сначала я жил с другими детьми, которые были слишком маленькими, чтобы учиться. Мы там просто росли и готовились, потому что больше нигде не были нужны. Мы стали друг для друга настоящей семьей. Потом меня допустили до обучения. Про них я уже рассказывал. Тогда я переехал к ученикам и на занятиях познакомился с Розой. Она была на год старше и уже так много знала и умела, я так хотел стать таким же и стать для нее… соответствующим, что ли. Но у меня сразу не заладилось. Учитель начал меня принижать, а дети — смеяться, и лишь Роза успокаивала меня после занятий и пыталась научить меня чему-то, но безуспешно. Я только больше волновался и все выходило из-под контроля. Кажется, это называют влюбленностью.       Пришло время первого испытания, а я к нему был совершенно не готов. Правила просты: тебя оставляют в лесу, кишащим всеми теми монстрами, которых мы изучали, и нужно выбраться оттуда. Выживаешь — учишься дальше. Я попытался сбежать, когда меня оставили одного. Я не знал, что они могут отслеживать меня. А дальше — клеймо. На глазах всей школы. На глазах Розы. Потом меня вышвырнули за ворота. Один из воспитателей все же пожалел меня, дал с собой еды, и я добрался до ближайшего города. Дальше началась черная полоса.       Я, конечно, знал, что к колдунам относятся плохо, но не настолько же. Меня приютила женщина и она же доложила обо мне страже, продала меня за хлеб и молоко. Меня хотели казнить, но это был крупный город, и там жили такие же, как я. Их было шестеро и они держались вместе. Они собирались в Астрофорт. От них я узнал, что мне нужно на северо-запад. Но их поймали на следующий день и я бежал один. С их картой, едой и лошадью. Я все еще надеюсь, что они спаслись. В следующем городе я попал в рабство. Какой-то важный начальник посчитал меня хорошим украшением дома, нарядил меня в шелк и заставил развлекать гостей. Я кланялся, подносил еду, но вот показывать фокусы, как он просил, я не мог. Меня били. Во время одной из их попоек я сбежал. Потом опять попытки казнить, продать на рынке рабов, заставить меня работать в полях, домах, в карьерах. Правда, были и хорошие моменты, но не долгие, и я все бежал и бежал, пока не попал к тебе. У всех, кто помогал мне, были какие-то личные и понятные причины, а твоих причин я понять не могу. Но я доверяю тебе. Странное и давно забытое чувство безопасности.       — Это сколько тебе лет-то? — спросил Клим с заметным сочувствием в мягком голосе.       — Девятнадцать. А тебе?       — Тридцать два недавно стукнуло. Кошмар… Я в девятнадцать напивался с Леонардом и шугал соседских собак. И соседских кур. И соседское… все. Мы шугали все. В двадцать три я ушел на войну. А ты уже видел столько… Даже не знаю, что на это сказать.       — Можешь ничего не говорить, — ответил Феликс. — Мне достаточно того, что ты едешь рядом.       — Тогда просто поехали. Сейчас около часа, сделаем на рассвете привал в поле, и часам к восьми будем на месте.       «Скорее бы привал, — думал Феликс, — поспать бы. Он сказал мне спать вечером, но я так и не сомкнул глаз. Интересно, спал ли он?»