***
Почти семь утра. Этот придурок опять не спит. Мартин не любит опускать на ночь жалюзи. В трейлере и без полной темноты слишком легко наебнуться о край кофейного столика или сумку с горой сваленных вещей. Пресловутая боль от удара мизинцем о ножку тумбы — это проблема, которая действительно может порвать вам жопу, когда вы восемнадцатый месяц торчите среди новозеландских горных цепей и спите по пять часов в сутки. После «Хоббита» привычка оставлять минимальное освещение закрепилась, как маленький условный рефлекс. Сейчас он в Лондоне. Трейлер на порядок меньше, без аквариума и кресла с гидромассажем. Мартину нахуй не нужен был тот аквариум, да и мини-бар с неоновой подсветкой. Он приходил туда, чтобы спать, а не глотать с горла «Ред лейбл» и проверять, не подохли ли еще платиновые арованы. Сегодня он лежит на койке в своем лондонском трейлере и сквозь стекло видит горящее пятно окна напротив. У Бена проблемы со сном. Серьезные проблемы. Иногда он не спит вообще. Пресса об этом не знает, но в поведении и характере Бена есть что-то от синдрома Аспергера. В простонародье считается, что эта болезнь смешивает в себе гениальность и аутизм. На вынужденно близкой дистанции становится ясно, что Бен действительно очень умный. Боже, он может пиздеть, не затыкаясь, часами. И на аутиста смахивает. Саймон на съемках «СТ» подъебывал его: давал кубик Рубика и отправлял посидеть в маленькую комнатку. Так, по крайней мере, говорил сам Саймон. Еще говорил, что, когда включается камера, Камбербэтч исчезает, появляется Эйнштейн актерского искусства, а, когда она выключается, Бен не может двух слов связать, не выставив себя идиотом. Мартин полагает, что Саймон готов вылить на Бена ушат говна, только бы не признать, что Бен ему нравится. Иногда Бен не спит всю ночь, работает весь день и под вечер начинает терять связь с реальностью. Спрашивает, какое сегодня число. Путает трейлеры. «Катастрофа», — говорит ему потом гримерша. Джессика… Дженна… Бен смотрит на нее пустым взглядом, у него опухло лицо и тени под глазами залегли такие, что Джессика (Джейн…) норовит наложить на его помятое лицо два слоя жирной тоналки, но Марк говорит, что чем отстойнее вид — тем лучше. Хорошо, что снимаем четвертый сезон, думает Мартин. Парень из какого-то журнала спрашивает его на красной дорожке: — Вы долго работали с Беном… — Извините, с Беном? — Бенедиктом Камбербэтчем. — А, да, да? — Как думаете, что делает его таким невероятно талантливым? О, блядь. Поехали. — Не знаю, — говорит Мартин, — честно, не знаю. Он может ставить одну ногу перед другой и дышать при этом, и заучивать все эти реплики. Я такое вообще впервые вижу. Парень смеется. Мартин улыбается. Восемнадцать месяцев в Новой Зеландии принесли ему больше хронической усталости, чем интересного опыта, а последнего было — мама не горюй. Мартин теперь может быть как Том Круз. Послать нахрен телевизионщиков и отправиться прямиком в Голливуд. Привет, вам нужны низкорослые мужики средних лет, с британским акцентом? Может, новому супергерою ищете отца-гражданского с алкогольной зависимостью. Я железо потягать могу, если что. Или в жопу дать. Давать в жопу — огромная часть работы кинозвезды. Все проходят свой ментальный путь из «CockyBoys» в «Warner Bros». Чем больше становится хронической усталости, тем меньше остается доброты к миру вокруг. Психика Мартина так устроена. На работе нельзя быть мизантропом, и он постоянно вспоминает себя в лучшие времена, когда был полон энергии и лояльности. Пытается возродить того парня. Со всеми здоровается, подмечает новую стрижку ассистентки, дает прикурить помощнику оператора. Когда забывает текст или говорит «такси» вместо «скорая», восемь раз извиняется. Мысленно посылает кого-то нахуй. Сегодня снимают сцену в морге, ту, где Джон избивает Шерлока. Мартин вдумчиво читал сценарий и знает, что чувствует его герой. Боль утраты. Желание отомстить. Шерлок так настоебенил Джону со своей наркозависимостью, смертельными ранами и социальной инвалидностью, так настоебенил. Чаша переполняется, и Джон теряет над собой контроль. Мартин почему-то ждал этой сцены, как Рождества в детстве. Не то чтобы он близко к сердцу принимает своего персонажа. Это хроническая усталость. Репетиции не было — обсудили последовательность действий, расклеили разметки на полу, еще раз обсудили последовательность, и пошел первый дубль. Пока готовился к нему, Мартин думал о том, как бы здесь подступиться. С любым другим актером он бы в свое удовольствие помахал руками и потом над этим посмеялся. С Беном — не может. Он даже слабо представляет, как ему удастся изобразить избиение. Не в физическом смысле, разумеется. Просто Бен — последний человек, которого вы можете представить в месте, в которое въезжает ваш кулак. На съемках третьего сезона сцены драки были комедийными, с ними было довольно легко, хотя Мартин все равно себя сдерживал. Сейчас он должен погрузиться в настоящую ярость. — Не бойся мне залепить, если что, только ладонью, — говорит ему Бен. Да, да, как в профессиональном рестлинге. Разожму кулак в последний момент и отвешу тебе тонко-звонко. Они там под рингом устанавливают микрофоны, знаешь. — Еще как бойся! — доносится серьезный голос Марка. Бен умолкает и отходит к своей позиции, разминая пальцы рук. Подпрыгивает на месте. Встряхивает головой, как огромная собака. Он такой, блядь, по-хорошему правильный. Мартин не знает, что это значит. — Приготовиться! Сцена триста седьмая, дубль первый. Мартин понятия не имеет. Он делает глубокий вдох, стараясь представить себе, что он Джон Уотсон, у которого в голове образ мертвой жены в окровавленной одежде, Шерлока, который спровоцировал убийцу спустить курок, Шерлока, который под остаточным приходом орет: «Не смейся надо мной!» и размахивает скальпелем; как же этот псих заебал Джона, как же Джон больше не может держать в себе это говно, как же он хочет забивать эту голову в стену до тех пор, пока это не выпрямит в ней мозги. — Начали! Щелчок. — НЕ СМЕЙСЯ НАДО МНОЙ! Мартин шагает вперед, хватает Бена за руку, выбивает из нее скальпель и отбрасывает в сторону, толкает Бена к стене. Камере неизвестно, что Мартин не прикладывает особых усилий — Бен отшатывается и врезается спиной в стену сам. У них тут профессиональный рестлинг. Мартин кричит: — Что ты творишь?! Перед ним загримированное бледное лицо Бена с растерянными глазами и приоткрытым ртом, и он делает вид, что отвешивает по этому лицу хлесткую затрещину. — Прекрати! ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО! И делает вид, что бьет с кулака. Бедный Джон. Как же Джону хреново. Бен издает глухой задушенный стон, принимая очередной удар, и Мартин краем сознания отметает мысль, что, возможно, он его задел. Нет, он почувствовал бы. Просто Камбербэтч исчез, здесь теперь хренов Эйнштейн киноискусства. Почему он, блядь, такой талантливый. Давайте слюнявить ботинки каждому, кто в состоянии делать свою работу. Ник объявляет паузу, чтобы лицо Бена измазали бутафорской кровью, оператор говорит: «Сцена триста восемь, дубль один», Ник повторяет: «Начали!», и Мартин продолжает изображать Стива Остина британского разлива. Бен падает на колени, а Мартин делает вид, что пинает его, заставляя рухнуть на бок. Хорошо, что в этой сцене Джон не перекидывает Шерлока через колено. Не делает какой-нибудь «Chokeslam». Или «GTS». Мартин бы не справился. Он старается думать о гневе Джона, но его сердце колотится вполне себе по-настоящему. — Нет, прошу, никакого насилия! — по сценарию, эта фраза Тоби приходится как раз на момент, когда Мартина оттаскивают от Бена. Тоби играет маньяка, он должен досмотреть зрелище побоев до конца, прежде чем вмешаться. — Спасибо вам, доктор Уотсон. Думаю, он больше не представляет опасности. Оставьте его. И Мартин смотрит на Бена, а Бен с трудом поднимает глаза в ответ. По спине проходится волна мурашек. В этом взгляде столько фунтов неразбавленной, холодящей душу боли, что Мартину даже играть не нужно. — Нет… — бормочет Бен. — Пусть делает, что хочет. У него есть право. Я ведь убил его жену. Смотри на меня так еще минут пятнадцать, и, возможно, я разрешу тебе убить мою жену. Я буду не в состоянии в чем-либо тебе отказать. Хоть дом мой сожги, хоть в глазницу выеби. Вот, почему человеку трудно изображать, что он бьет Бена — профессора в Лондонской академии слишком хорошо объяснили ему, что такое драма. — Да, — голос Мартина ломается. Дышать трудно. — Да, убил. Он начинает мысленно отсчитывать до десяти. После дубля нужно некоторое время стоять, транслируя одинаковое выражение лица, чтобы тебя запечатлели со всех ракурсов. — Снято! Мартин выдыхает и превозмогает порыв развернуться и поплестись за кофе. На работе нельзя никого ненавидеть. Он подходит к Бену и подает ему руку, и тот берется за нее, хотя уже почти поднялся. Марк говорит: это просто восхитительно.***
Все школы Бена были «престижными». Он преподавал английский в тибетском монастыре в тот год, который другие выпускники обычно тратят на секс и эксперименты с наркотиками. Елизавета Вторая наградила его командорским орденом за актерскую игру и благотворительную деятельность. Ну, еще бы. Его же пять раз облили водой ради спасения больных атрофическим склерозом. Вообще-то, если ты не разрешишь себя облить, то заплатишь тысячу долларов, а если разрешишь, то заплатишь десять долларов. Благотворительность в Голливуде работает интересным образом. Нет, Мартин в курсе, что Бен неустанно жертвует бабло для больных детишек, морально поддерживает несчастных сирийцев и призывает помогать беженцам в Европу, но орден командора? Ричард Третий бы ужаснулся. «У нас с Америкой теперь все одинаковое, — писал Уайльд, — кроме, разумеется, языка». В перерыве между сценами Бен крутится у своего стула, хлопает себя по нагрудному карману пиджака, лезет в карманы брюк. Хмурится и поворачивается к Мартину: — Можешь позвонить на мой смартфон? Засунул его куда-то, не пойму… Мартин сидит на стуле со своим именем и вежливо улыбается. Смотрит на Бена, как на обезьянку в зоопарке. Пальцы Мартина сомкнуты в замок, и он оттопыривает указательный, чтобы ткнуть в сторону стула Бена, стоящего в метре от его. — О, — Бен качает головой и подцепляет с сидения смартфон. — Ты только что его туда положил, когда поговорил с Софи, — сообщает Мартин. — Надеюсь, ты помнишь вообще, что с ней говорил. Выглядит, будто ты потерялся между ебаными измерениями, приятель. Бен смеется. — Есть немного. Замотался. — Выпей кофе, двадцать минут же еще. — М? Да. Тебе принести? — Нет, спасибо. Софи, ау. Ты такая внимательная супруга. Хотелось бы надеяться, ты не забываешь кормить вашего сына. Без еды сыновья имеют свойство портиться. После работы Мартин берет такси и едет в аптеку. Дайте мне снотворное, говорит он. Какое-нибудь надежное. Подороже. И ночью, в два часа, просыпается от писка будильника, который завел, чтобы глянуть в окно и проверить, горит ли у Бена свет. Поднимается на локтях и хмурится. Пятно света в соседнем трейлере раздражает ему глаза. Мартин тяжело вздыхает, напяливает джинсы и шнурует ботинки. Достает из сумки коробочку с лекарством (Лучшего от бессонницы не найти, сэр, выпейте одну таблетку сразу перед сном и удостоверьтесь, что в вашей спальне абсолютно темно и тихо). Сбегает по металлическим ступенькам, захлопнув свою дверь, и быстро добирается до трейлера с табличкой: «Б. Камбербэтч». Там незаперто. Этот парень забывает, где секунду назад телефон оставил, что говорить о разумной безопасности. В небольшом помещении горит свет. Удивительно, но царит почти идеальная чистота, если не обращать внимания на сегодняшнюю одежду Бена, валяющуюся на кресле. Сам он — в своей постели. Лежит на спине, по пояс накрытый одеялом, рука на животе, голова склонена набок. Не хватает только мирного сопения. Мартин понимает, что Бен спокойно спит. И — что, наверное, он сам себе надумал какую-то херню. У всех бывают переутомления. Все время от времени забывают, какой на дворе день недели. Это не значит, что нужно звонить в службу спасения. Он почти закрывает за собой дверь, когда что-то слышит. На секунду кажется, что почудилось, но звук повторяется. Мартин сводит брови и ступает обратно в трейлер. Он слышит тихий низкий стон. Подходит к постели, чувствуя себя крайне по-идиотски, будто собирается подглядывать в мужской душевой. Хмурится, видя, что у Бена лицо, шея и грудь покрыты бисером испарины. И слыша, что он бормочет. Приехали, блядь, думает Мартин. Он трет ладонью лицо, подумывая, а не уйти ли нахер. Они с Беном даже не друзья. Ни разу вместе не пили пиво. Мартин толком не знает, где Бен живет. И как это будет выглядеть: он приперся в трейлер коллеги посреди ночи, думая, что тот не спит, но обнаружил его в постели и решил разбудить, потому что распереживался, как бы тому не снились плохие сны. Он стоит на месте, как дебил. Подушка прямо у шеи Бена выглядит влажной. Мартин мысленно забивает в озеро беспокойной рефлексии здоровый хер, наклоняется и кладет руку на чужое плечо. Слегка встряхивает. — Эй. Проснись, — шепчет он. Реакции нет, и он говорит вполголоса: — Бен, просыпайся, приятель. Он встряхивает еще раз, и Бен приоткрывает глаза, моргает и медленно фокусирует взгляд на нем. — Извини, — говорит Мартин с идиотской улыбкой, — я думал, ты тут бодрствуешь, как обычно. Мне тоже не спалось. Решил зайти… Я ведь всегда так, блядь, делаю. — …а ты тут во сне бормочешь. Бен смотрит на него очень спокойно и — Мартин еле слышит его — говорит: — Во сне? Он медленно передвигает руку, длинные узловатые пальцы касаются пальцев Мартина. Мартин моргает. Продолжает улыбаться в стеклянные голубые глаза еще несколько секунд. Затем убирает улыбку. Брови сходятся на переносице. — Бен? Мартин проводит ладонью перед его лицом. Щелкает пальцами. Еб твою мать. Да он все еще спит. Поборов странное ощущение, дыбом поднимающее волосы на затылке, Мартин говорит себе: ладно, бывает. И вполсилы отвешивает Бену настоящую пощечину. За секунду до того, как Бен от него шарахается, Мартин видит, как его взгляд обретает смысл.***
— Ни хера не здоровое дерьмо, — говорит Мартин, подняв брови. — Тебе нужно к врачу. — Не нужно. Это что-то типа сонного паралича, — объясняет Бен, сутуло сев на кровати. — Такое… периферийное состояние с яркими галлюцинациями. Слуховыми, зрительными. Мерзко, но не опасно. — И это из-за бессонницы? — Хрен его знает. Но у меня действительно бессонница. Мартин перекатывает фразу на языке, подбирая слова. — И… гм. Что тебе там приглючилось? Бен хмурится достаточно многозначительно, чтобы стало ясно: время для интервью не лучшее. — Ты и приглючился, — говорит он, — это было немного странно. — Да уж не говори. Ты почти взял меня за руку. Бен выгибает бровь и криво улыбается, но эта улыбка слегка неловкая. Бен часто слегка неловкий. Это так, блядь… Мартин не может использовать в отношении коллег, тем более — тех, у кого есть хрен, и тем более — Камбербэтча, — слов типа «очаровательный», «мило», «да какого ж хуя у меня рожа готова треснуть, когда я на тебя смотрю, прекрати делать, что бы ты там ни делал», но это было бы уместно. Мартин не может перестать ухмыляться, как козел. — Нехорошо насмехаться над больными людьми, — отшучивается Бен спокойным тоном. И Мартин говорит: «Я не насмехаюсь». Подавляет вздох. Достает из кармана джинсов упаковку таблеток. — На, — говорит, бросив ее на кровать. — Бессонница поддается лечению, если ее лечить, знаешь. — А у тебя есть опыт? — Камбербэтч, мне сорок пять, я актер, у меня двое детей. — Буду знать. А размер сапог какой? — Прочитай в «New York Times». — Или на сайте поклонников гейпорно с Бильбо и Торином. — Пошел нахуй. На съемках третьего сезона, когда он притаскивал на площадку своих детей, Бен возился с ними с большим воодушевлением, чем Аманда. Это был какой-то цирк. Джо называл его «дядя Бен» и просил показывать Смауга. Мартин подозревал, что они с Оливией разошлись, потому что Бен достал ее с идеей о детях. Снимая с плеч Камбербэтча Грейс, которая тут же начинала плакать, Мартин говорил ему: тебе очень, очень нужны собственные спиногрызы. Просто, чтобы ты понял, какой это пиздец. Я хочу посмотреть на это и посмеяться гомерическим хохотом. Бен держит упаковку в руках, пробегает взглядом этикетку и сводит брови. — Ты что, мне это купил? — Нет, — говорит Мартин. — У меня полно колес в трейлере. Антидепрессанты, транквилизаторы, снотворное, слабительное. Антибиотики. Диарея не беспокоит? Или зуд в подмышках. — О, отъебись. Мартин ржет, резонируя с низким смехом Бена. Подавляет иррациональное желание пригладить растрепанные темные кудри. Может, зачитать состав препарата вслух. Предлоги, чтобы посидеть подольше. Это небольшой привет из прошлого от довольного жизнью полудурка, которым он был. Полного энергии и лояльности. Мартину редко так хочется дать этому призраку подышать. — Бери, — он подает ополовиненный стакан воды, взяв его с тумбы. — И я пойду. Спи давай. На утренней репетиции Бен выглядит бодрым впервые за черт знает, сколько времени.***