Babydoll

      — Мелкий, я приехал! — слышит с первого этажа Сехун, а сразу после раздаётся громкий хлопок парадной двери. Хань изменил себе и вошёл не через задний двор?       Юноша нехотя отрывает голову от подушки и пытается прийти в себя после ещё одной беспокойной ночи совсем без отдыха. С каждым днём его сны становятся всё ярче (вернее, темнее), всё насыщеннее, всё незаметнее становится граница между реальностью и фантазией. Сегодня ему снилась девчушка, а не привычные мерзкие куклы. Эмилия. Так её звали. Красивая, совсем ещё юная, с очаровательными кудрями и в голубом платье. Наивное маленькое лицо с глубокими зелёными глазами; тонкие ручки с аккуратными пальцами; лёгкая поступь крохотных ножек… Непонимание на лице, потом — ужас. Ужасная боль, будто огнём порождённая, в лёгких. В глазах мутнеет, и точно верёвка сжимает тонкую белую шею. В своём сне Сехун не чувствовал ничего, кроме боли и отчаяния. А ещё юноша видел в нём самого себя, но со стороны. С другой причёской, в необычной одежде, но это был он. Он своими руками душил бледную девчушку. А потом…       — Хей, сколько нужно орать, чтобы привлечь твоё внимание, а? — дверь открывается, впуская как всегда растрёпанную макушку Ханя. Курьер привычно улыбается и проходит глубже в комнату, бесцеремонно плюхаясь на кровать рядом с Сехуном. — Чего такой мрачный? Снова не выспался? Сколько вообще можно спать? Время — четвёртый час! Я уже…       — Расскажи мне всё, что болтают в городе! — перебивает Сехун. И безразлично, что это невежливо, ему нужна информация. Прямо сейчас.       Хань поднимает брови и, натыкаясь на пристальный взгляд юноши, кивает со вздохом и поднимается с едва насиженного места.       — Расскажу за завтраком. Иди умывайся, я пока чай заварю.       Сехун тоже поднимается и проходит к гардеробу. Неплохо бы не только умыть лицо, но и сполоснуть тело. В ванной комнате тратит достаточно времени, пока настраивает приемлемую температуру воды, и ещё дольше стоит под упругими струями, пытаясь не думать ни о своих снах, ни о явной чертовщине, происходящей в поместье. Интересно, дядя с тётей тоже мучились от этого? Поэтому решили уехать хоть ненадолго? Или это приветственная акция персонально для него? Юноша тяжело вздыхает, не в силах справиться с мыслями, роящимися в голове. Их слишком много. Так много, что впору срезать скальп и вычерпать их любимой десертной ложкой. И душ не приносит облегчения, лишь немного бодрит отчего-то затёкшее тело. Юноша выходит, снимает с сушилки полотенце и обвязывает вокруг бёдер, решая не вытирать тело. Погода снова чудит, и в поместье сейчас действительно жарко. Подходит к зеркалу, стирая ладонью конденсат, и принимается чистить зубы. Смотрит в своё отражение пристально, отмечая заметно впавшие щёки и неестественно тёмные круги под глазами. Его лицо всегда было таким измождённым? Позади него, в отражении, шустро мелькает тень. Сехун так и замирает с щёткой во рту, не моргая. Поворачивается резко и спешит в коридор. Это Хань прошмыгнул? И почему дверь открыта, разве он не закрывал её?       — Хань? — окликает Сехун, забывшись, проглатывая зубную пасту. Приглушённое стенами: «Что?», донёсшееся с кухни, подсказывает юноше, что тень курьеру не принадлежит. Очередной глюк на основе недосыпа.       Не желая больше оставаться в одиночестве, юноша наскоро споласкивает рот, натягивает одежду и почти бежит на кухню. Хань, как и ожидалось, находится там. Пританцовывает у плиты, на которой кипятится чайник, готовит сендвичи: тостовый хлеб, порезанный треугольниками. Никогда ещё Сехун не ел хлеб таким образом. Садится за стол, примерно дожидаясь завтрака. Хотя, скорее, это ланч, судя по времени. Совсем уже скоро курьер заканчивает с приготовлением и раскладывает угощение на двоих.       — Ну? — торопит Сехун, не в силах больше ждать.       — Что «ну»? В городе легенд больше, чем комнат в самом поместье! Тебе с какой начать? С той, где молодая леди утонула в озере? Или с той, в которой вся семья лордов сгорела при пожаре? А! Есть ещё одна — моя любимая — в ней леди до сих пор жива и прячется в промежутках между стенами днём, а ночью — выходит порезвиться, — умудряется и жестикулировать, и эмоциями приправлять, и жевать свой сендвич.       — Расскажи ту, в которую реально верит народ. В которую веришь ты.       Хань ещё раз вздыхает и как-то подбирается весь. Невооружённым глазом видно, как тому неприятен разговор. Может, он всё-таки знает гораздо больше, чем хочет показать?       — Мне прабабушка в детстве рассказывала. Она тогда общалась или даже дружила с новой хозяйкой поместья, ну, после молодой леди. Не знаю, каким образом ей рассказали такое, но… Конюх, твой дед, якобы убил молодую леди. Задушил, отравил, не знаю. А потом подстроил несчастный случай. Ну, про это ты знаешь. Будто она ударилась о каменные перила в саду. А потом, видимо, рассказал всё новой жене. Больше подробностей у меня нет. А, и ещё кое-что… Не знаю, правда ли, но говорят, что призрак юной леди действительно обитает в поместье. Разумеется, ни доказательств, ни чего-либо ещё ни у кого нет, но всё же. Тебе стоит поговорить об этом со своим дядей. Это же он потомок конюха. Думаю, он знает больше моего.       Сехун прикрывает глаза, пытаясь уместить в голове услышанное. Эмилию (почему-то юноша на двести процентов уверен, что это её настоящее имя) убили на самом деле? И это она показала Сехуну, что именно произошло? Но зачем? Напугать? Добиться справедливости? Но как он может исправить ситуацию? Что это даст? Или ему нужно на время стать одним из небезызвестных братьев, найти кости девчушки и сжечь их? Это успокоит дух? Или… Юноша дополна забивает свою голову вопросами, ответов на которые, к сожалению, найти негде. Разве что обратиться к какой-нибудь гадалке, да и та, наверное, не поможет. Ну, в самом деле, не может же здесь быть призрака! Это просто байки. А все видения и сны появились на почве живого воображения. Да, у него просто слишком богатая фантазия. А после романов По вообще не удивительно, что мерещится всякое. И где гарантия, что это не Хань его разводит? Он же уже посмеялся над гостем однажды. И очевидно, что сам не очень-то верит во всяких духов. И Сехуну в это верить не стоит. Нужно отвлечься на учёбу. И время пройдёт, и проведено оно будет с пользой.       — Эй, мелкий? — отвлекает его Хань. — Не грузись. Незачем думать об этом, ладно? Это ведь просто легенды. Пойдём, займемся чем-нибудь, пока я тут.       Хань встаёт из-за стола и кивком головы показывает Сехуну, чтобы тот шёл за ним. Юноша послушно поднимается и идёт по направлению к библиотеке. Интересно, чем таким они собираются заняться в библиотеке. Пылинки пересчитывать? Однако совсем скоро желание острить, хоть и про себя, отпадает, потому что Хань ведёт его через незамеченную ранее нишу в смежное помещение. Без окон, сейчас, в разгар дня, комнатка донельзя тёмная, но стоит Ханю включить настенное освещение, преображается. Комнатка оказывается бильярдной. Огромный стол с зелёным сукном, в подставке стоят кии, на стенах полки для шаров.       — Умеешь? — спрашивает Хань, игриво приподнимая брови и вручая кий в руки юноши.       — Можем сыграть на деньги, — в ответ улыбается Сехун и со знанием дела начинает натирать кончик кия меловым кубиком.       Хань явно опростоволосился, решив предложить ему бильярд. Ох, сколько часов было проведено за этой игрой с Чонином. Они, конечно, не профессиональные бильярдисты, но кое-чему научились.       — Ты не победишь меня в снукере, — слишком широкая и довольная улыбка, так же как и неизвестное слово, заставляют напрячься.       — Снукер? Не пул?       — Мелкий, мы же в Великобритании! Это как выпить Асахи вместо Килкенни в местном пабе! Поэтому только английский снукер! Но ты не пугайся! Ничего сложного тут нет, — Хань тянется к полке и снимает лоток с красными шарами. — Пятнадцать вот этих шариков располагаем в виде пирамиды вот здесь, — подходит к левой трети стола. — Вот эти шесть цветных устанавливаем здесь, — за пирамидой чёрный шар. — Здесь, — на её вершине розовый. — Здесь, — в центр стола синий. — Здесь, — в центре правой трети стола устанавливает коричневый шар. — И вот здесь, — жёлтый, зелёный и белый шары вокруг коричневого. — Белый шар будет нашим битком. А дальше совсем всё просто: мы поочерёдно будем забивать красные и цветные шары в лузы, а пока красные остаются на столе, забитые цветные выставляются на свои исходные позиции. Также каждый шар имеет свою ценность: чёрный — семь очков; розовый — шесть очков; синий шар — пять очков; коричневый — четыре; зелёный — три; жёлтый — два; и красный шар стоит одно очко. Ну, и как ты понял, выигрывает тот, кто наберёт больше очков.       — Ничего не понял, — честно признаётся Сехун и опирается бедром о борт стола.       — И не надо понимать, мелкий! — веселится Хань, следуя примеру младшего и подготавливая свой кий. — Просто бей, как привык, и не забывай считать свои очки. Играем на честность!       Сехун прикидывает свои способности и, разумно отметив, что он всё-таки неплохой игрок, принимает игру. Хань любезно отдаёт ему право бить первым, на что Сехун не менее любезно соглашается. Битком юноша разбивает вершину, удачно забив в лузу синий шар.       — Первые пять очков! Молодец, мелкий, — хлопает в ладоши Хань, а потом жестом призывает продолжить игру, попутно вынимая шар из лузы и кладя его на законное место в центре стола.       Следующий удар выходит не таким точным, как хотелось бы: юноша разбивает пирамиду, не попадая в лузу ни одним шаром, но зато даёт прекрасную возможность Ханю, чем тот и пользуется. Аккуратно и метко загоняет один шар за другим, чередуя цветные и красные, и с самым невинным видом пожимает плечами, смотря на явно поникшего Сехуна. Сехун не любит проигрывать. Умеет, но не любит. А то, что игра идёт к неминуемому поражению, понятно даже последнему дураку. То, что обещало скрасить остаток дня и приподнять настроение, действует совсем наоборот. Сехун расстроен. Он, чёрт возьми, реально расстроен! А ещё немного зол. Поэтому, когда приходит его черёд бить, юноша совсем не собран. Хань видит это и забавляется. И совсем чуть-чуть хочет помочь младшему, но не поддаваясь, а честным способ.       — Мелкий, ты неправильно стоишь, — подходит к Сехуну со спины, но тот совсем не пугается. — Смотри, как надо.       Хань укладывает ладони на чужие напряжённые предплечья, а корпусом прислоняется к спине, пахом вжимаясь в бёдра. Весьма неоднозначное положение. Он же просто учит правильно бить. Правильно держать спину. Чувствует, как напрягся Сехун, но положения не меняет. Он же не делает ничего криминального. Просто учит.       — Скажешь, что у тебя в кармане фонарик? — усмехается Сехун, всеми силами пытаясь скрыть неловкость.       — А ты хочешь это услышать? — на периферии сознания. Не своим голосом. Сехун не боится? Не бежит?       Сехун не отвечает. Выпрямляется только, заставляя Ханя отодвинуться. Поворачивается к нему лицом, откладывает кий на стол, на стол же опирается руками, принимая максимально расслабленную и уверенную позу. Он не боится, нет. Он выше и сильнее, он сможет дать сдачи в случае чего. И через секунду его уверенный вид сменяется растерянным, потому что Хань, ухмыляясь, как может только он один, суёт руку в карман свободных штанов и достаёт… Фонарик. Почти такой же, как у Сехуна. Юноша разве что челюсть не теряет. Он ведь в самом деле подумал, что… Святой Боженька, что за мысли! Стыдно, О Сехун, тебе должно быть очень стыдно!       — Ну, и чего остановился? Твоя очередь загонять шары в лузы.       А у Сехуна желание продолжать как-то пропадает. Смысл вообще играть, если шансы настолько неравны? Он уже практически всухую проиграл, есть ли смысл унижаться ещё больше? И Хань снова подмечает малейшие изменения на лице младшего и пожимает плечами, мол, всё в порядке, я всё понимаю. И Сехун действительно ему за это благодарен. Настолько, что: — Пойдём на кухню, я сварю пунш.       Юноши даже не возвращают кии и шары на место, а просто выключают в комнатке свет. На кухне болтают: Хань, как всегда, очень словоохотлив, а Сехун тщательно фильтрует мысли, чтобы ненароком не выболтать лишнего. Когда напиток готов, младший переливает его в кувшин, ставит его и стеклянные стаканы на поднос и кивком головы показывает курьеру следовать за ним. Хань ожидал, что они снова расположатся в гостиной, но будущий студент его удивляет — поднимается по лестнице по направлению в одну из спален. «В свою», — запоздало понимает старший. А Сехун думает, что если и сегодня уснёт в чужой компании, то пусть это будет на мягкой кровати, а не на продуваемом всеми ветрами диване. Поднос ставится на прикроватную тумбу, а юноши располагаются на кровати. Правда, сначала Хань хотел сесть в кресло, стоящее напротив, но младший здраво рассудил, что играть в карты, находясь так далеко друг от друга, неудобно.       — Я не играю в карты, — возражает Хань, впрочем, на кровать усаживаясь.       — Что, совсем? А если на желание? — в юношеских глазах чистый азарт. Ну, ясно. Хочет отыграться любым образом, и, видимо, в картах ему везёт больше, чем в бильярд.       — Да что с тебя взять? Твои пыльные книжонки? — Хань делает вид, что задумывается, и Сехун поверил ему, если бы альтернатива была предложена не так быстро.— Давай лучше на раздевание? Ты же уверен в своих силах, я правильно понял?       — Именно. Какой прок мне от созерцания твоих голых телес?       Хань интригующе двигает бровями и откидывается на руки.       — Тогда поступим следующим образом: проигрываешь ты — раздеваешься, проигрываю я — выполняю твоё желание. По рукам?       Сехун всё ещё скептически настроен. Раздеваться нет ни малейшего желания, но он и не собирается проигрывать. Если непредвиденный снукер, с которым он в жизни ни разу не сталкивался, подпортил его репутацию, то в преферанс он точно не продует. Это его игра. Юноша кивает и тянется за потрёпанной колодой карт. Медленно тасует, не сводя взгляда с оппонента, а потом так же медленно сдаёт.       — Это что, не Фул? Эй, я в картах не очень способен. Особенно во всякие Блекджеки и Бриджи. Так что сдавай на Фул! — Хань совсем не аристократично тычет в Сехуна пальцем, а затем встаёт с места, чтобы взять пунш. Подумать только, играть ещё не начали, а пить уже приходится!       Младший снова пожимает плечами и забирает колоду, потом примешивает к ней недостающие карты и снова принимается тасовать, чтобы потом разложить карточную игру для дошколят. С другой стороны — Фул так Фул. Ещё лучше. Не придётся напрягать мозги, чтобы рассчитать выигрышную комбинацию, победа сама придёт ему в руки. И совсем не обязательно наличие в этой игре козырей — пусть Хань берёт их все — Сехуну будет достаточно его уровня мастерства. Ждёт, пока курьер сядет на место и сдаёт по шесть карт, откладывая остальную колоду и обозначая козырь — вини. Первым ходит Хань — младший козырь у него. У Сехуна нужной карты не оказывается, только старшие, с которыми в начале игры очень жалко расставаться, и приходится взять. А после — ещё дважды. Один мусор, что однозначно раздражает, но это может стать хорошей контратакой в будущем. Сехун скинет все мелкие карты, а Ханю не останется ничего другого, кроме как отбиться старшими. И тогда…       — Ну, мелкий, думай, от какой части одежды избавишься первой? — победно ухмыляется курьер, держа в руке последние шесть карт. Колода кончилась, а у Сехуна на руках одни червы.       Хань скидывает девятку вини. Сехун берёт. Десятка пик. Валет червей. Дама вини. И два туза: вини и червы. Ошеломительный проигрыш. Видимо, не один Сехун умеет считать карты. Или, может быть, старшему просто жутко повезло в этот раз. Юноша вздыхает и стягивает с себя рубашку. К счастью, под той находится футболка. Следующий кон за Сехуном.       — Почему ты поцеловал меня? — вопрос сам слетает с губ. Не то чтобы ему прям интересно, но всё же.       — А не слишком рано для таких откровенных разговоров? — тянет Хань и делает очередной глоток пунша. — Но да ладно. А почему нет, мелкий? Я же говорил, что ты чертовски хорош? Вот мне и захотелось. У нас в городе… Знаешь, не люблю я английских парней. Такие бледные и рыжие… Никакого разнообразия. Но вот ты-ы…       — Не продолжай. Мне не интересно.       Хозяин — барин. Хань пожимает плечами и переводит взгляд на колоду. Он готов к следующей партии. Следующая победа снова достаётся курьеру. Причём такая, что Сехуну становится стыдно. Приходится расстаться с носками. Потом с футболкой и брюками. Когда под заинтересованный взгляд Ханя юноша прощается с бельём, в голове отчётливая мысль, что его обдурили как последнего лоха. Проиграл Хань специально, чтобы притупить бдительность! И лизнувший губу курьер (на самом деле слизнувший остатки пунша) только подтверждает это.       — Теперь играем на желание? Или будешь снимать с себя кожу?       О, эта чистая насмешка в чужих глазах! Сехуну хочется швырнуть колоду в довольное лицо.       — Играем, — решительно заявляет младший и подтягивает ноги к себе, чтобы не светить хозяйством и не смущаться ещё больше. Почему он вообще смущается парня? Ах да, потому что этот парень имеет (скорее всего) на него виды.       Всеми силами, каждую секунду игры Сехун молит, чтобы победа досталась ему. И молитвы его услышаны.       — Раздевайся, — говорит юноша и уже не чувствует себя таким жалким.       На Хане ведь только борцовка, шорты и, наверное, трусы. Всего три победы. А с четвёртой он заставит курьера голышом пробежаться до озера и обратно, распевая при этом «Падает, падает лондонский мост». И пусть запишет на телефон. Да. Но поворот событий заставляет грёзы свернуться, потому что Хань не ограничивается одним элементом одежды — он снимает всё, а на вопрошающий взгляд Сехуна только снова улыбается и пожимает плечами. Садится обратно на кровать, не забыв прихватить целый кувшин с пуншем, по-турецки, открывая полный, так сказать, вид на себя. Ни унции смущения у человека!       — Играем ещё? Или давай ложиться спать.       — А ты не собираешься домой?       — Мелкий, — курьер демонстрирует пушн, которого выпил три четверти в одиночку, — я же добропорядочный гражданин. Я не могу сесть за руль в таком состоянии.       «Такое состояние» явно преувеличено, ведь рома в пунше не больше трети пинты, но спорить Сехун не хочет. Он даже рад, что останется сегодня не один. Он не может больше находиться здесь один. Он сойдёт с ума. Поэтому кивает, убирая карты в ящик. И только он успел отвернуться, как Хань оказывается слишком близко и прижимается сухими губами к его плечу.       — Ты совсем с ума сошёл? — а может, Хань действительно пьян. Определённо.       Хань не отвечает и переносит губы на основание шеи. Наверное, пьян не один курьер, потому что Сехун не пытается оттолкнуть. Ощущение тёплого тела рядом кажется ему донельзя приятным. Донельзя правильным. Старший аккуратно разводит чужие руки в стороны и помогает лечь на кровать спиной, всё так же целуя шею и чувствительные местечки (как оказывается) рядом с ней. Сехун прикрывает глаза, пытаясь отвлечься. Ничего страшного. Не в пределах нормы, конечно, но это же всего лишь поцелуи и лёгкий массаж предплечий. Дальше они не зайдут. Он не позволит. А Хань тем временем ложится рядом на бок, перемещая губы на Сехуново лицо. На губы. Как и в прошлый раз, просто накрывает, давая парню свободу выбора. И, кажется, Сехун делает свой выбор: приоткрывает рот, позволяя старшему скользнуть в него языком. Вот теперь это настоящий поцелуй. Первый настоящий поцелуй.       — А ты не умеешь целоваться, да? — шепчет Хань, и в шёпоте слышна улыбка, а губы теперь целуют закрытые трепещущие веки.       — Заткнись или уматывай отсюда.       — Тсс, — поцелуй в нос, — это не принижает твоих достоинств. Я пошутил тогда, когда сказал про «ты у меня первый». Тащусь с неискушённых. И буду рад всему тебя научить.       Предчувствуя словесный поток младшего, Хань снова возвращается к губам. На этот раз не медлит и сразу проводит языком, наслаждаясь вкусом Сехуна и пунша, проникает внутрь, слизывая вкус и там. Младший неловко пытается отвечать: повторяет ласковые движения, а руками проводит по чужой спине. Доволен, что Хань выгибается от прикосновений, показывает, что они ему нравятся. И всё идёт хорошо, плавно, пока Сехун снова не чувствует бедром «фонарик». Только вот Хань совсем без одежды, и никакого фонаря точно нет и быть не может. Смущается, пугается, пытается оттолкнуть от себя.       — Не бойся меня, Сехун, — Хань что, впервые с их знакомства называет его по имени? — Я не собираюсь тебя трахать. По крайней мере, не сейчас. Когда ты сам этого захочешь.       Едва ли Сехун захочет, но вкрадчивый голос над ухом успокаивает, и теперь не так страшно. Сильные руки проводят по бокам и скользят по низу живота, отчего тот отзывается чувством щекотки и… отголоском возбуждения? Сехун жмурится, не веря в происходящее. Нет, нет, не мог же он в самом деле возбудиться! Но когда Хань ложится сверху, слегка приподнимая его бедро, мыслить становится сложнее. Бёдра Ханя крепко прижаты к его собственным и движутся. Мягко и плавно. Словно волны тёплого Жёлтого моря. А губы всё продолжают целовать: губы, глаза, скулы, шея, плечи. И руки, кажется, трогают везде. Хань трётся о его член и, пожалуй, всё не так плохо. Даже лучше, чем когда Сехун сам себе дрочил. Воображение живо рисует образы, где Хань ему дрочит. А потом сменяет руку на губы. Дальше картинка разбивается яркими осколками, потому что Сехун кончает. Не может сдержать задушенного стона, и пальцы, сжавшие волосы курьера. Хань начинает толкаться всё быстрее, всё настойчивее и яростнее целуя губы. Кончает с коротким выдохом и быстро поднимается, не выжидая и секунды. Глаза младшего крепко зажмурены, а губы — поджаты. Сехуну стыдно, и Хань это понимает. Скрывается в ванной и возвращается совсем скоро, принеся с собой влажное полотенце, которым обтирает своего юного почти любовника. Гасит свет, накрывает одеялом и уже хочет уйти в другую комнату, как слышит тихое: «Останься». Улыбается, отмечая очаровательное великолепие младшего, и ныряет под тёплый бок.