Окропленные ненавистью

      Снова и снова против собственной воли окунаясь в события рокового вечера, Кушель пыталась понять одну простую вещь. Почему именно она? Продолжая осязать последствия физического насилия, отзывающегося ноющими ощущениями между ног, в купе с болезненными, чуть выступающими над поверхностью красными ссадинами на нежной коже груди, живота, лица и других частей тела, не говоря о неотступающей ни на минуту тошноте и головной боли, она продолжала лежать на кровати в том же положении, как оставил ее Кенни. Любое, даже самое незначительное движение невольно напоминало о пережитом.       — Как она?       — У нее множественные ушибы, есть вывих лодыжки, но переломов нет, — очутившись в коридоре, попутно прикрыв дверцу ее комнатушки, успокоил взволнованную чету пожилой лекарь, с которым они познакомилась еще много лет назад. — Я дал ей спиртовую настойку, но нужно продолжить лечение еще с неделю, — немного помедлив, он вытащил из внутреннего кармана пиджака с заплатками пузырек из темного стекла. — Чтобы… предотвратить возможные последствия, — добавил он, протянув склянку.       Лекарь не стал вдаваться в подробности участившихся случаев насилия над молодыми девушками, немногие из которых не просто отделывались без серьезных повреждений, но и вообще выживали. Некоторых сразу же забирали в бордель для дальнейшей работы, где, пристрастившись к наркотикам и спиртному, несчастная забывала о родных, всецело отдаваясь ремеслу «ночной жрицы».       — Она сможет… в будущем, — принимая пузырек, немного неуверенно пролепетала госпожа Аккерман, беспокоясь о возможности супружества Кушель с последующим продолжением рода, что могло быть затруднительно в связи с использованием столь агрессивных методов постконтрацепции.       — Разумеется. Метод применялся многими женщинами. И при однократном курсе последствий, как правило, не наблюдалось, — приняв пальто из рук господина Аккермана, уверил лекарь, доброжелательно улыбнувшись, отчего под голубыми глазами из-под очков образовались глубокие морщинки. — Отвар из ромашки и мелиссы прекрасно подойдет для спринцевания, что поможет избежать инфекции.       Поблагодарив лекаря, чета проводила его до двери, в душе испытывая некое облегчение, касательно положительных перспектив для здоровья внучки.       Однако физическая боль не шла ни в какое сравнение с невыносимым чувством растоптанности и унижения, сковавшим ее сознание. Над ухом время от времени раздавались отголоски мерзких по содержанию реплик полицейских, а на шее, где «красовалась» выраженная синюшно-багровая полоса, Кушель как наяву осязала обвивающую удавку из широко ремня, отчего дыхание резко становилось судорожным и поверхностным. Сразу же бросаясь к девочке, госпожа Аккерман прижимала ее к себе, иной раз не без помощи супруга пытаясь успокоить внучку, уверяя в том, что она в безопасности. К счастью, подобные истерические припадки длились недолго, оканчиваясь возвращением в полупомраченное состояние. Загоревший в светлых глазах страх медленно угасал, отчего взгляд становился пустым и практически безжизненным. А вырывающееся из объятий деда хрупкое тело, выгнувшееся дугой, по щелчку преобразовывалось в мягкое и податливое, что позволяло вновь уложить ее в привычное положение на боку.       Госпожа Аккерман чахла вместе с внучкой, не в силах отойти от нее ни на минуту. Наблюдая за истощенным, бледным телом девочки, под глазами которой залегли глубочайшие синяки, она прибегала ко всем возможным способам, чтобы вложить в рот Кушель хотя бы крошку, помимо необходимой спиртовой настойки. Именно по этой причине она не сразу заметила отсутствие старшего «ребенка», и в обычное время не захаживающего в отчий дом с неделю, пребывая на неких известных только ему «заработках», зачастую выливающихся в походы в бордель, игральные клубы или разбои. Обнаружив пропажу Кенни спустя некоторое время, госпожа Аккерман все же осведомилась у супруга о причинах, на что тот, предварительно многозначительно промолчав, фыркнул: «Не пропадет».       Даже душевные мучения не могут длиться вечно. И, постепенно проявляя прилив привычной любознательности, Кушель с большим интересом вслушивалась в истории захаживающих к ней родных, предпочитающих совершенно разные жанры повествования, но, в то же время, всем сердцем желающие помочь ей отпустить произошедшее, смирившись с неизбежным. Можно оставаться в постели до конца своих дней, жалея себя, тем самым полностью оправдывая статус «жертвы», удел которой, поджав хвост, зализывать раны в ожидании очередного пинка. Или же, преодолев невзгоды, жить дальше, не отступая перед возникшей на пути преградой.       Гордая от природы, несмотря на редко проявляемую конфликтность по отношению к родным, Кушель не собиралась пребывать в изоляции до конца своих дней, так и не вкусив жизни за пределами отчего дома.       Уловив привычный запах приготовленной на сковороде пшенки, она, накинув домашнее платье, длина которого стала ей коротковата, отчего юбка доходила немногим ниже колена, при этом из-за худобы вполне влезая в него по другим параметрам, Кушель спустя недели покинула свое убежище в виде привычных четырех стен, на которых ей была известна каждая царапина. Придерживаясь за перила, чтобы ненароком не свалиться в обморок, она спустилась по прямой лестнице в гостиную. И, к своему спокойствию, не заметив каких-то изменений в обстановке, надеялась наконец-то переговорить с еще одним членом семьи, так спешно покинувшим ее комнату в тот вечер. Несмотря на ее невнятные мольбы в первые недели, когда сквозь слезы Кушель произносила имя брата, надеясь на его утешения, оный к ней так и не заявился.       — Где Кенни? — осмотрев комнату, обратилась она к деду, в первой половине своего выходного дня расположившемуся в кресле с любимым чтивом, чтобы, собравшись с силами, после полудня приступить к резьбе по дереву для выполнения очередного заказа.       — Как обычно, — хрипло проронил он, с шелестом перевернув пожелтевшую страницу. — Ошивается в какой-нибудь подворотне.       Почувствовав на себе, осуждающий взгляд супруги, господин Аккерман предпочел не реагировать, сохраняя непринужденность своих действий с невероятным успехом.       — За мной не посылал господин Бейкер? — осведомилась Кушель, попутно помогая родительнице накрыть на стол.       Договорившись с пекарем о встрече на следующий день, на которую так и не явилась, она надеялась на наличие хоть какой-то весточки касательно перспективы ее трудоустройства. По крайней мере, отказываться от возможности заработка чересчур опрометчиво.       Покачав головой в знак отрицания, госпожа Аккерман уверила ее в том, что ни писем, ни гонцов от господина Бейкера, не говоря о его личном приходе, не наблюдалось. Однако, осведомившись у Кушель о причине ее беспокойства, пожилые супруги были поистине удивлены желанием внучки работать в злосчастной пекарне, собеседование в которой, как и ее местоположение, навсегда отпечатались в памяти Кушель в столь неприятном свете. И как бы дед не пытался переубедить «девочку» в том, что необходимости в ее заработке нет, она, замечая скудность их пропитания, прекрасно понимала, что одним окладом родителя в мастерской их семье не протянуть. Учитывая неуклонно возрастающие цены даже на самое простенькое сырье и неизвестное местоположение Кенни, невесть по каким причинам канувшего в небытие. Зная характер брата не понаслышке, Кушель практически не волновалась о его благополучии, осознавая, что этот тип вылезет из любой сточной канавы, каким бы способом он туда не угодил. Но когда именно состоится возвращение «блудного старшего брата» оставалось только гадать на кофейной гуще.       Отчасти, в ней говорила обида, отпустить которую несмотря на все уговоры совести Кушель не могла. Прошли недели, и он так и не нарисовался, судя по всему, окончательно бросив ее вместе с пожилыми родителями на произвол судьбы. Кенни частенько проявлял определенную небрежность в общении с родными, в том числе и к ней. Но ее уверенность, что старший брат не оставит ее в беде, как в детстве, бросаясь с кулаками на любого, кто смел кинуть в их сторону непозволительную реплику, была непоколебима. Но беззаботное детство закончилось, и, судя по всему, он более не желает нести ответственность за ее существование.

***

      Оказавшись в небольшом магазинчике при пекарне, Кушель, к своему удивлению, так же не заметила каких-либо изменений, словно те же самые черствые буханки стояли на полупустом прилавке. Как и коричневое пятно, некогда бегущее в сторону «ароматного» хлеба, демонстрирующее наяву всю "прелесть" запущенных санитарных условий. Затхлая влажность, пропитавшая стены, вызвала резкое покалывание в носу, из-за чего она аккуратно чихнула, прикрыв ладонью рот. Однако и это не привлекло внимание пекаря, так и не вышедшего из дверного проема за прилавком, ведущего на кухню.       — Господин Бейкер, — окликнула его Кушель, ненавязчиво нажав на ржавую кнопку звонка, издавшего еще более резкий, неприятный звук, нежели колокольчик, по-прежнему висящий над входом.       На кухне раздались громыхания и басистые ругательства, судя по всему, означающие падение противня с выпеченным хлебом на пол. После чего, резко отдернув изодранную по краям занавеску, разделяющую магазин и пекарню, появился недовольный господин Бейкер, первым делом бросивший в сторону посетительницы нахмуренный взгляд из-под густых бровей. Большей грозности его физиономии придавали выступающие венки на шее и неестественный багровый цвет лица, сверкающего каплями пота, выступившими от печного жара.       — Чего тебе?! — резко отрезал он, попутно в некой неловкости стянув свой накрахмаленный колпак с блестящей от света керосиновой лампы макушки, не забыв небрежным движением вытереть со лба влагу.       Следующим на глаза Кушель бросилась клейкая повязка под его носом, где ранее находилась правая половина густых усов, судя по всему, окончательно сбритых до непривычной гладкости, что убавило мужчине пару лет, сделав массивные щеки еще более выраженными.       — А-а! Это ты, — слегка прищурив и так довольно маленькие относительно его широкого лица глаза, пекарь смог узнать в «клиентке» с повязанным на шее платком, призванным прикрыть оставшиеся от ремня следы, юную девушку, не так давно пришедшую устраиваться на работу. — Долго же тебя не было, — совершенно не ожидая ее повторного появления, как-то недобро прыснул он, вспомнив ворвавшегося в его дом Кенни, искалечившего не только его лицо, но и оставившего немало ссадин и гематом на тучном теле.       — Дело в том, что я слегла… с простудой, — придумав иную причину, проронила Кушель, отведя глаза в сторону, невольно поникнув головой. Стараясь совладать с эмоциями, она сжала предплечье другой руки ладонью, отчего небольшие ноготки врезались в тонкую кожу, позволив сконцентрироваться на происходящем. — Но сейчас я готова приступить к работе, — сумев нарисовать обаятельную улыбку на лице, добавила она, устремив на пекаря задорный взгляд серых глаз.       «С простудой. Как же!» — хмыкнул про себя господин Бейкер, вспоминая трех военных полицейских, по слухам найденных мертвыми некоторое время спустя после того, как девчонка их «обслужила».       — И ты полагаешь, что я ждал твоего появления три недели? — сложив на груди волосатые руки с закатанными рукавами рубахи, выпалил он, скептически поджав губы. — Я же предупреждал — место перспективное, и желающих здесь работать довольно много, — раскинув руки, словно стремясь обратить ее внимание на его обитель, более спокойно продолжил пекарь, убавив гонор в тоне, попутно сделав несколько медленных шагов из-за прилавка.       — Значит, место… — не дооворила Кушель, догадываясь о вероятном обстоятельстве дел, отчего улыбка слегка сгладилась, ни на грамм не умаляя ее привлекательности, несмотря на более выраженные из-за голодания скулы и сильно контрастирующие с благородной бледностью тени под нижними веками. Волосы, на сей раз не убранные в прическу, она закинула на плечо, отчего проволокой чуть вьющиеся пряди добавляли ей неоспоримого шарма, неосознанно проявляющегося в каждом движении ее тонких пальцев, с шорохом скользнувших вверх по шерстяному рукаву на ее плече.       — Отдано, — подхватил господин Бейкер, продолжая неспешно приближаться к ней. — Искренне понимаю твое стремление здесь работать, дорогуша, — переход на довольно фамильярный тон вынудил Кушель насторожиться, отчего на переносице появилась небольшая складочка. — Но мы вполне можем найти решение из сложившейся ситуации, придя к взаимному соглашению, — излишне сложно сформулировал он свою мысль, стремясь ненадолго отвлечь ее от своих действий.       Понимая, что нужно ухватиться за эту призрачную возможность, поскольку иных перспектив на горизонте пока что не наблюдалось, Кушель решила выслушать его, стараясь прикинуть в голове, какую альтернативу ей могли бы предложить в пекарне. Та же уборщица явно будет не лишней в этом рассаднике плесени, пусть и подобное занятие не вызывало какой-либо радости, учитывая пагубное воздействие сырости и пыли на ее ослабленный пережитыми событиями организм.       — Работа на кухне физически трудна, как я и предупреждал, — нависнув над ней, господин Бейкер, пользуясь выраженной разницей в росте, без зазрения совести оглядел юное тело, останавливаясь на наиболее привлекательных частях, пока не ведающая о его действиях Кушель, раздумывая о чем-то, устремила взор в сторону прилавка. — А ты такая хрупкая девушка, — намереваясь обойти ее, немного приглушенно добавил он, легонько дернув за кончик прядей, попутно рассматривая их, словно некую диковинку. — К чему, — подхватив ее ладонь, что вынудило Кушель сразу же на него обернуться, пролепетал он повышенным голоском, отливающим неприятной фальшью, — … подвергать такие красивые, маленькие руки этой каторге, — сжав ее кисть в своих огромных ладонях, добавил пекарь, не испытывая какой-то неловкости даже когда она попробовала вытащить конечность из его тисков. — Тебе ведь не нравится эта работа, — словно познав все тонкости ее "истинного я", продолжал наседать пекарь, серьезно ошарашив Кушель своими неказистыми «ласками», вызвавшими лишь приступ отвращения. Однако ее кисть даже после приложенных усилий оставалась в его руках, что невольно воскрешало в памяти события ненавистного вечера, затрудняя дыхание от накатывающей по каплям паники.       — Почему бы не заняться чем-то более приятным? — наклонившись к ней, приложил он свои губы к ее руке, оставив неприятный мокрый след, вызвавший неутомимое стремление как можно скорее стереть его. — Что, я уверен, у тебя получится… — намереваясь зажать ее в своих грубых объятиях, шепотом добавил он, резко потянувшись к ее лицу, намереваясь испробовать на вкус девичьи губы.       Молниеносно среагировав, Кушель ударила носком сапога по его коленной чашечке. После чего, оттолкнув от себя пошатнувшееся тучное тело, умудрилась высвободить кисть.       — Отойдите! — яростно прорычала она, окончательно убедившись, какую именно альтернативу заработка припас для нее пекарь. — Не смейте даже приближаться!       Теряя равновесие из-за приложенного усилия, она, по наитию попятившись назад, облокотилась на стену, наблюдая траекторию падения господина Бейкера, рухнувшего тучным телом на прилавок.       — Довольно прикидываться, Кушель! — встряхнувшись, рассвирепел он, пытаясь подорваться на ноги, что получилось далеко не с первой попытки. — Ты ведь вся в мать. Так займёмся уже делом наконец, — облизнув пересохшие губы, в уголках рта которых скопилась густыми комочками слюна, протянул он, снова направившись в ее сторону. — Я уверен, этот ротик на многое способен.       — Уберите руки! — закричала она, потянувшись к небольшой полке, на которой стояли столовые приборы, судя по скопившейся на них пыли не используемые в быту на протяжении нескольких лет.       — С полицейскими ты была более покладистой, — прыснул он, тщетно пытаясь справиться с одышкой из-за беготни за резвой девушкой.       Вновь попробовав схватить ее, уже предвкушая осязание нежной кожи женского тела,пекарь ощутил резкую боль на неприкрытой шевелюрой макушке, вызванную рухнувшей на его голову полкой, отчего он, залившись ревом и выкриками «Сука!», резко схватился за расшибленное темечко.       — Мерзавец, — не скрывая своей уязвленности касательно непристойного предложения, процедила Кушель, оказавшись у входной двери. После чего, хлопнув шаткой деревянной конструкцией, поспешила скрыться, суетно спустившись с невысокого порога.       Совершенно негодуя от произошедшего, она тщательно старалась придушить эфемерные ощущения прикосновений полицейских, спровоцированные столь возмутительным предложением пекаря. Словно, все сошли с ума вокруг. С каких пор мужчины стали видеть в ней объект своих похотливых желаний? Суетно оглядываясь по сторонам, вспоминая косые взоры прохожих, на которые она ранее не обращала внимание, молодая Аккермана не могла найти себе места, не в силах более сдерживать эмоции касательно оскорбительной выходки пекаря. Аккуратными движениями смахивая выступающие на глазах капли, настороженно оборачиваясь, она не могла поверить, что опасность может подстерегать ее буквально на каждом шагу. Правда в том, что дома ее ждут пожилые родители с некрепким здоровьем, даже несмотря на всю стойкость духа, в случае действительной угрозы не способные физически постоять за нее.       Яркие краски ранее изображенной в ее сознании картины мира, словно опрыснутые водой, растеклись в грязные размывы, наконец-то приоткрывая занавес реальности. Безнравственность, похоть и ложь — вот что правит здесь, в этом жалком мирке, покинуть который она не в силах, как и прочие.       Умолчав об инциденте, чтобы лишний раз не волновать родных, Кушель не оставляла попыток устроиться в другие лавки города. Однако и там довольно часто на нее либо заглядывались сами владельцы, направляя в ее адрес похотливые улыбочки и недвусмысленные намеки, либо уже с порога гнали с проклятиями, уверяя в том, что таким, как она, здесь не место.       Слухи о Кушель поползли со страшной силой, сначала в кругах захаживающих к пекарю клиентов, которые охотно распространялись и на другие лавки, отчего в скором времени часть города судачила о ее выдуманных «похождениях», в то время как другой попросту не было до нее дела. Акт насилия над ней, о котором также стало известно не без участия пекаря и других зевак, проживающих вблизи ее дома, на глазах которых Кенни нес ее на руках в столь унизительном состоянии, довольно быстро исказился в «инициированный ей же сексуальный эксперимент» или же «желание неплохо подзаработать с помощью хорошенького тельца», как любили прыскать жены бывших клиентов ее матери, невзлюбивших Кушель во многом именно за унаследованную миловидность. Доходило и до абсурдных инцидентов, когда ей попросту отказывали в обслуживании в более-менее благополучном районе города, ссылаясь на безнравственность.       Даже в проклятом городе люди строили из себя "благочестивых самаритян", не желающих лишний раз запачкать свои руки, по локоть погрязшие во всей "грязи" этого места, проявляя крайнюю степень лицемерия.       Сокрушаясь от столь мерзкой клеветы, дед Аккерман не переставал гонять с порога дома приятелей Кенни, выстроившихся, словно мартовские коты, в надежде «переговорить» с Кушель, явно не настроенной вести с ними светские беседы, тем более в интересном для них ключе.       Первое время она искренне пыталась достучаться до клеветников, однако шли месяцы, на протяжении которых девушка так и не смогла найти приличный способ заработка. И, потеряв всякий интерес к развеиванию сплетен о своей персоне, старалась попросту не замечать окутывающих ее образ историй, иной раз содержащих такие подробности, что только больше распаляло интерес к ней у противоположного пола.       Судьба обладает скверным чувством юмора. После длительной изоляции в стенах дома, усугубленной необоснованными выпадами в ее сторону, и постоянных отказов Кушель прочувствовала всю горечь иронии, понимая, куда именно ее привели затянувшиеся поиски работы…       — Значит, вы пришли по объявлению?       — Все верно, — испытывая определенное волнение от цепкого взора мужчины напротив, сразу же потянувшегося к бутылке рома, припрятанной в нижней полке стола, кивнула Кушель, краем глаза заметив пару рюмок, выставленных на стол сразу же после откупоренной тары.       Осматривая скромный кабинет, рабочий стол в котором занимал большую часть пространства, Кушель не могла не заметить отверстие в прикрытых ставнях окна, вызывающее вполне обоснованные вопросы. Заметив ее взгляд, мужчина, пригладив кончик усов, небрежно махнул рукой, проронив «Попались бойкие клиенты», имея ввиду горячую потасовку с использованием крепкой черепной коробки, влетевшей в ставни-жалюзи не без помощи «чудодейственного пинка». Обилие платежей и прочей бумажной волокиты, выстроенной в шаткие столбцы, рискующие в любой момент разлететься по всему помещению, практически полностью загораживали владельца заведения. Усевшись в свое рабочее место в максимально расслабленной позе с облокотившимся на спинку стула плечом, он закинул на угол стола ноги, отчего его дорогие для этих мест ботинки, купленные явно за пределами Подземного города, представились на всеобщее обозрение.       — Интересно, — приглушенно протянул он, наполняя рюмки из мутного стекла ловким движением набитой кисти. — Не думал, что так быстро откликнутся, — с некой ухмылкой, добавил он, снова устремив на нее немного прищуренный взгляд, сквозь который просматривалась характерная для этих мест жесткость. Несмотря на его вполне миролюбивое отношение к ней, Кушель ощущала определенный дискомфорт в его присутствии. В движении, в речи, в вербальных знаках читалась властность. Жажда доминации и денег, являющиеся основным стремлением большинства проживающих здесь. И, судя по всему, он достиг немалых успехов.       Осведомившись об имени и возрасте, он поспешил представиться, попутно протянув ей свою сухую руку, пропахшую запахом табака. Джон Джунсон. Имя, небезызвестное в определенных кругах, ранее Кушель никогда не слышала. Однако репутация заведения, находившегося под его руководством, шла впереди самого мужчины, отчего его образ ассоциировался с вполне клишейным скользким типом, что, впрочем, было не далеко от истины.       — Ты готова продемонстрировать свои навыки сейчас? — пригубив спиртного посреди рабочего дня, что было вполне нормой, учитывая преобладающий ночной образ жизни, осведомился Джон Джунсон, вызвав у Кушель очередной приступ неловкости. В особенности, когда он, поднявшись из-за рабочего стола, зацепился большим пальцем за бляшку ремня, придавая своему достаточно тощему телу более солидный вид.       — Да, — скользнув ладонями к коленям, выпалила она, почувствовав неконтролируемый холодок на спине из-за сжимающего ощущение на горле, вызванного навеянными воспоминаниями. — Конечно.       — Пройдемте, — указав ладонью в нужном направлении, дернул он уголком губы, проявляя ведомое лишь ему обаяние.       Выйдя в просторное помещение с выставленными столиками и барной частью, Кушель приметила свое будущее рабочее место. Коснувшись гладкой поверхности лакированного дерева, она присела на табурет, плавным движением распахнув крышку. Пальцы с легкой неуверенностью коснулись покрытых белой эмалью клавиш, пробуя музыкальный инструмент на ощупь, пока носок поочередно осваивал педали у подножия. Несколько стремительно исполненных гамм и аккордов для прочувствования глубины звука, и обе руки приступают к совместным, скоординированным движениям, демонстрируя чудеса механической памяти. Симфония классических звуков наполняет пустующее днем заведение приятной для слуха мелодией, начиная с медленной композиции, постепенно наращивая темп до кульминации. Изредка в звучании проскальзывали неверные ноты, затерявшиеся спустя годы в чертогах ее разума, но после отсутствия практики в течении пяти лет, Кушель была рада тому факту, что часы, потраченные на проработку композиций, не прошли бесследно.       Вынужденные после длительных скитаний перебраться в Подземный город из-за преследований монаршей власти, чета Аккерман постаралась благоустроить свое новое пристанище, добавив как можно больше привычного уюта. И пианино, так же изначально предназначенное для эстетического удовольствия господ, чье присутствие изначально предусматривалось в «подземном убежище», стало отличным дополнением к домашней обстановке. Вышедшая из пребывающей в достатке семьи, еще в девичестве госпожа Аккерман владела разного рода занятиями, увлекаясь поэзией, игрой на фортепиано и изучением нескольких языков, диковинных для их закрытого мира своим звучанием.       Взяв на воспитание оставленных на произвол судьбы внуков, она много времени проводила с Кушель, стараясь привить девочке определенные вкусы, понимая, что в столь ограниченных по возможностям условиях, необходимо любое развивающее занятие. Если изучение непонятных звуков с вычурной картавой буквой "р" или рифмованных строк о любви не особо прельщали юную Аккерман, больше предпочитающую прозу о приключениях, то игра на музыкальном инструменте доставляла ей искреннее удовольствие. Кенни готов был вешаться от ее неумелой игры в первое время, ощущая каждый удар пальцев по клавишам гвоздем, вбиваемым ему в висок под корень. Но изнурительная практика и желание, в конечном счете, сделали свое дело, позволив ей отточить навык до неплохих результатов.       В конечном счете дед был вынужден продать часть инвентаря их жилища в виду финансовых неурядиц, решить которые нужно было в крайние сроки, и пианино так же было прихвачено местным борделем, стремящимся разнообразить развлечение своих клиентов.       Задержавшись на последнем аккорде, не забыв протянуть педаль для постепенного стихания звуков, тонкие пальцы, отпрянув от клавиш, очутились на ее коленях. Возникшая тишина вызвала невольное волнение, отчего Кушель осторожно подняла взгляд на Джона Джунсона, вальяжно облокотившегося на обшивку инструмента сбоку, что позволяло ему на протяжении всей игры наблюдать сменяющуюся мимику ее лица.       —Звучание далеко от идеального. Нужно поработать с нотами, — суетно поясняет она, по наитию забирая за ухо непослушную прядь, выбившуюся из ленты, — …несколько часов практики, и я …       — Превосходно, — сделав последнюю затяжку раскуренной во время ее игры на пианино сигары, с некой задумчивостью произнес Джон Джунсон, перебивая ее щебет спокойным тоном. — Вы приняты, — выдохнув сквозь зубы дым, тем самым продемонстрировав щербинку между верхних резцов, добавил он, потушив бычок о металлический горшок с некой композицией из искусственных цветов, служащей для украшения.       Невольно улыбнувшись удачно сложившимся обстоятельствам, учитывая готовность к очередному отказу, Кушель испытывала невольное чувство облегчения, вызванного сошедшим на нет напряжением от «очередного собеседования», практически подошедшего к концу, отчего некоторые реплики Джона Джунсона проносились мимо ее ушей.       — Но должен сразу предупредить, работа пианистки временная, вряд ли больше пары месяцев, — плюхнувшись на край рабочего стола, предупредил он, возвращая определенную серьезность своему тону, попутно лизнув подушечку указательного пальца, чтобы вытащить чистый лист для заполнения трудового договора. — Обычно на музыкальном аккомпанировании Мэгги. К несчастью, клиент неосторожно «пожал» ей руку, — не уточняя о переломанных пальцах, в общих чертах обрисовал он ситуацию. — Поэтому она временно завязала с «карьерой» музыкантки, — издав глуховатый смешок, добавил Джон Джунсон, снова устремив цепкий, даже немного навязчивый взгляд на Кушель.       Приняв из его рук пергамент и перо, Кушель чуть пододвинула стул к рабочему столу, намереваясь воспользоваться твердой поверхностью для письма. Однако приближение девушки никак не смутило владельца заведения, по-прежнему продолжающего сидеть на углу стола, несмотря на близость его тощих бедер в коричневых брюках к ее локтю во время письма.       — Смены ненормированные, в зависимости от обилия клиентов. Оклад мизерный, ты ведь понимаешь. А выходить придется каждый день, — словно что-то науськивая ей, продолжал свои разъяснения Джон, буквально под руку бросая не самые радостные аргументы.       — Вы пытаетесь убедить меня в том, что Ваша работа бессмысленна?.. — замерев с пером в руке, приступившим выводить необходимый текст, осведомилась Кушель, выражая искреннее недоумение живой мимикой.       — Я пытаюсь убедить тебя в том, что ты создана для другого, — нависнув над ней, полушепотом парировал он, придавая голосу неоспоримую таинственность, выбившую ее из колеи на мгновение.       — Извините, но я…       — Слушай, давай начистоту. Ты привлекательная молодая девушка. И работа во вшивой лавке — что надо для такой. Безусловно, — не стесняясь собственного сарказма, прыснул он. После чего, резко сменил голос на более активный, потянувшись к не опустевшей рюмке. — Но! Знаешь, у меня ведь глаз наметан на талант, — указав на собственный зрительный аппарат, не без хвастовства выпалил Джон Джунсон, скользнув языком по пересохшей нижней губе. — И ты, ты… — словно пригрозив ей, потряс он указательным пальцем в ее сторону. — Я бы взял тебя.       В каком именно смысле хозяин заведения употребил вполне часто используемый в обиходе глагол, для Кушель оставалось загадкой. Вероятно, во всех, учитывая предлагаемые услуги местного заведения, что вынудило ее вспыхнуть не только от проявленной наглости заявлять ей подобное в открытую, но и нескрываемого смущения, побороть которое в его присутствии она так и не смогла.       — Вот, что я скажу тебе, — хлопнув по собственным бедрам, Джон Джунсон раздвинул ноги в позе эдакого «альфа-самца» таким образом, что между ними очутилась свисающая рука с вновь наполненной рюмкой, в то врем как второй рукой он оперся о переднюю поверхность бедра, явно намереваясь растолковать всю «соль» жизни наивной девушке. — Ты истощена, на тебе старое платье, которое просто пропитано пылью и затхлостью, не говоря о сапогах, подметка на которых держится на добром слове, — нещадно демонстрирует он свою наблюдательность, выпаливая все как есть, без утайки, за годы работы набравшись порядочного опыта в общении с такими. — Ты считаешь карьеру музыкантки перспективной? Ты заурядна в музыке, пении, танцах и всякой прочей, никому не нужной здесь х*рне, уж поверь. Ты никто, моя дорогая, — напрочь посылая к черту все нормы приличия, выпаливает он, достигая кульминации своей яростной речи. — Но… ты красива. И, я уверен, если стянуть эти тряпки, — прорычал он, небрежно дернув за рукав ее платья, на что Кушель рефлекторно дернулась, вызвав очередную ухмылку на лице усатого мужчины с небольшой щетиной, от пылкой речи которого пряди челки, зачесанной с неровным прибором на одну сторону, выбились вперед, прикрыв его яростный взгляд. - … там будет хорошее девичье тело, ради которого мужики будут морды друг другу бить, намереваясь заполучить твое расположение.       — Нет, — не собираясь более слушать подобное, Кушель пробует подняться со стула. Однако резко соскочив со стола, Джон Джунсон решительным движением ладоней, разместившихся на ее худых плечах, вновь пригвождает ее к сидению, вынуждая рефлекторно зажмуриться от его прикосновений.       — Скажи, Кушель. Ты же уже большая девочка, — наклонившись к ее уху, так же пылко продолжил он, сбавив громкость голоса, вкладывая в него большую глубину. — Что есть секс?       Пытаясь сопротивляться его легким поглаживаниям на плечах, Кушель дергает телом, однако его руки намертво приковали ее к стулу, отчего очередная попытка вырваться оборачивается неудачей.       — Для одних, это смазливое проявление чувств, — так и не дождавшись ее версии, более спокойно пояснил он, продолжая ненавязчивые поглаживания. — Для других — попытка выплеснуть накопившиеся эмоции. Стресс, похоть, вспыхнувшее желание и прочее. Для третьих — это бизнес, — твердо заключил Джон Джунсон, медленно убирая руки с ее плеч. — То, что вечно. Трахались до нас и трахаться будут после, поверь мне.       Находясь в неком ступоре, невольно сжавшись от его прикосновений, Кушель буквально замерла, выискивая момент, чтобы как можно скорее покинуть кабинет, понимая, что активное сопротивление может попросту вывести мужчину из себя, спровоцировав на агрессию.       — Мои девочки знатно преуспели в этой профессии, — скользнув рукой по ее затылку, на котором красовался элегантный пучок, он пригладил кожу шеи, выхватив небольшую прядь, не забранную в прическу. — Но, увы, в данном деле немаловажную роль играет внешность. Природа, мать ее! — чуть более пылко прорычал он, снова возвращая спокойный тон голоса, попутно присаживаясь на свое место на углу стола. — И тебе повезло. То, что у тебя там, — характерным движением головы и цепким взглядом указав на вполне очевидную часть женской анатомии, недавно безвозвратно претерпевшей изменения, нравоучительно заключил он, подводя свою терраду к завершению. — Если научиться этим пользоваться, ты сможешь добиться многого, поверь мне. Голодать точно не будешь.       Снова потянувшись к бутылке с ромом, Джон наполнил обе рюмки горячительной жидкостью, оставив одну напротив Кушель, по прежнему не двинувшейся с пресловутого места, невольно переваривая услышанное. Нахлынувший поток информации буквально всколыхнул все эмоции, вновь вынуждая вспомнить мерзкие ухмылки полицейских и невыносимую удавку на ее шее, чудом не повредившую хрящи трахеи, что могло привести к скверным последствиям. Совершенно не ожидая подобного напора со стороны работодателя, она не могла поверить в реальность его откровенных изречений, понятия не имея, с чем ей придется столкнуться на собеседовании. Если он вздумает приставать к ней, она вряд ли сможет оказать сопротивление. Но, как она поняла по опыту брата, без риска добиться чего-либо в Подземном городе попросту невозможно.       — Так что, будем подписывать контракт? — совершенно непринужденно уточнил он, словно пылкие уговоры попробовать себя в качестве "продажной девки" были лишь плодом ее воображения.       — Я бы хотела устроиться пианисткой, — аккуратно поперхнувшись, уточнила на всякий случай Кушель, сдерживая вспышку эмоций, осознавая крайнюю необходимость получить это место. После чего, поставив подпись на листе бумаги, наконец-то поднялась со стула, не имея более каких-то препятствий к этому.       — Как скажешь, — с неким разочарованием пожал плечами Джон Джунсон, приподнимаясь со стола. — Но, советую подумать над моим предложением, Кушель Аккерман, — схватив ее за кисть, затейливым шепотом протянул он ее имя, похабным взглядом скользнув по силуэту платья, останавливаясь на чуть колышущейся от волнения груди. — Я бы заплатил немаленькую сумму за доступ к этому телу, — словно представляя некую картинку в голове, отчего в глазах сверкнула неприкрытая похоть, продолжил он, совершенно не стесняясь своего домогательства. — Не сомневайся.