Окропленные ненавистью

      Время неумолимо течет вперед, потакая однонаправленному движению всего сущего. Дети с каждым днем взрослеют, другие же постепенно усыхают, все слабее сопротивляясь старческой немощности, в конечном счете оказываясь в сырой земле на съедении червей. Именно поэтому необходимо использовать каждую возможность, волей звезд, недосягаемых для глаз запертых под землей человеческих судеб, предоставленную обстоятельствами.       К такому выводу пришел Кенни после многолетнего наблюдения за текущей на его глазах жизнью, усвоив основное правило: ежели не хочешь понести наказание за содеянное — не попадайся. Наученный горьким опытом долго незаживающих ссадин на пояснице от широкого куска плотной кожи с брюк деда, он постепенно, методом проб и ошибок, смог улучшить навыки карманника, более не совершая той оплошности. Зачем марать собственные руки в рискованном деле, если можно надавить на пару зевак, способных выполнить всю грязную работу, попутно подставляясь прикладам винтовок, покоящихся на плечах периодически патрулирующих улицы Подземного города полицейских. С учетом того, что он сможет выбить львиную долю награбленного, выступив в роли мозговитого организатора.       Однако достигнув определенных успехов, Кенни осознал, что ограничиваться малым он никак не намерен, все больше расширяя границы дозволенного не без участия пары «марионеток», так же жаждущих легкой наживы. С каждым годом молодой Аккерман развивал не только физическую силу, в том числе и за счет приобретенных в уличных драках методов насилия и «грязных приемов», к которым он совершенно не брезговал прибегать, полагая, что любые средства хороши, а в переполненном ублюдками и прочим сбродом «подземелье» порой являются и единственным шансом на выживание. На кой-черт строить из себя смельчака и «доблестного воина», когда, прошмыгнув между ног оппонента, можно одним умелым ударом отправить его в нокаут, попутно прервав род недалекого увольня. Или же, воспользовавшись ножом, повредить бедренную артерию, обеспечив скоропостижную смерть от кровотечения, остановить которое бедолаге вряд ли удастся.       Довольно прямолинейный подход к вещам, свойственный ему, вгонял в еще большее смятение его подельников, сочетаясь с поистине непредсказуемыми выходками, иной раз вызывающими холодный пот у побледневших «коллег». В каждом случае Кенни не ленился прибегать к холодному расчету, оценивая тот или иной исход своего выбора, способный принести необходимые результаты. Однако цепочки его логических размышлений довольно часто носили иррациональный характер, отчего предугадать исход его решения было практически невозможно.       Продолжая оставаться для четы Аккерманов любимым внуком, не отличающимся особой дисциплинированностью, но в то же время откликающимся на пустяковые семейные просьбы, он мастерски совмещал обе "жизни". Не забывая помогать по хозяйству с прибитием к стене полки, сконструированной дедом, или же, выступая в роли носильщика продуктов, приобретенных бабулей на рынке, Кенни прекрасно понимал, кому обязан минувшей его голодной смерти. Замечая на себе теплый взгляд пожилой женщины, все больше улавливающей сходство юноши с его отцом, он отвечал вполне искренней и весьма обаятельной улыбкой, доставшейся от миловидной матери, с юных лет осознав наличие вполне неплохих внешних данных, применение которым он в будущем обязательно отыщет.       Считая «старика», как он порой пренебрежительно называл деда, обладателем вполне сносного стиля в одежде, Кенни неосознанно перенял некоторые детали гардероба. Ввиду возраста не обладая столь густой щетиной, как у предка, он сбривал растительность на лице до девственной гладкости, оголяя привлекательные черты лица, подчеркиваемые темно-русыми прядями, едва не достающими до широких плеч, также зачесанными на затылок, и придающими его внешности больше статности бакенбардами. Темный плащ, некогда принадлежащий его отцу, стал неотъемлемой частью его облика, когда к шестнадцати годам он вымахал до такой степени, что проходя дверные проемы дома, немногим ниже двух метров, ему приходилось наклонять голову во избежания столкновения с косяком.       Понимая, что с уличными «пронырами» не сможет достичь желаемого влияния, в конечном счете позволившего ему покинуть проклятую родину, Кенни сумел выйти на влиятельную преступную организацию, охватывающую более плодотворный «рынок», в том числе и по средствам грабежей и рэкета.       Чем именно ему удалось произвести впечатление на не отличающегося размерами или какими-то внушающими уважение чертами босса, с которым у него состоялась аудиенция после нескольких успешных дел «на подхвате», где ему так же удалось приобрести бесценный опыт, Кенни так и оставалось невдомек. Как и необычные миндалевидные глаза с практически черными радужками, несколько раз изучающе оглядевшие его издалека.       — Это Кенни, — произнес Варин, с которым ему приходилось иметь дело ранее. И кто, собственно, и организовал встречу с господином Симидзу, по прежнему сидящим на небольшом подмостке в довольно вальяжной позе. — Я вам рассказывал о нем.       Темноволосый мужчина, возраст которого по довольно плавным чертам лица угадать было практически невозможно, предпочитал костюму расстегнутую нараспашку черную сорочку, позволяющую лицезреть чернильную татуировку на его шее, плавно переходящую на плечо и грудь, судя по всему, изображающую животное, отдаленно напоминающее змею. Однако больше в глаза бросились просторные черные брюки и босые стопы, ступающие только по широким ковровым полосам, раскинутым в его пристанище повсеместно.       — И что ему нужно от господина Симидзу? — грубо отозвался рядом стоящий амбал, превышающий Кенни в плечах раза в полтора, попутно подобострастно предложив толстую закрутку дорогого табака из блеснувшего в свете пламени свечи портсигара.       Осторожно оглядев обстановку, Аккерман неуверенно обернулся назад, где за его спиной с шумом захлопнулась единственная дверь в просторном помещении, заполненном дюжиной вооруженных головорезов, с любопытством изучающих его. Понимая, в какой заднице он оказался, учитывая вероятность его гибели при неверном ответе на вполне простой вопрос, Кенни максимально сдержанно сглотнул густой комок слюны в пересохшем горле, стараясь совладать с нахлынувшей паникой. Без риска ему ничего не добиться. Пан или пропал. Лукавить ему все равно незачем.       — Заработать деньжат и свалить отсюда, — устремив на господина Симидзу решительный, немного дерзкий взгляд, бросил он, попутно сжав сильнее рукоять любимого ножа в кармане пальто, который он успел вытащить из маленьких ножен, привязанных на щиколотке, учитывая, что перед встречей его карманы тщательно осматривали.       — Ты ведь знаешь, что без гражданства, тебя снова депортируют сюда? — ловким движением создав небольшой огонь для раскуривания сигары босса, монотонно бросил его заместитель, аккуратно поднося пламя к его лицу, попутно прикрывая ладонью с завидным трепетом, совершенно несвойственный подобной «машине для убийства», способной выдавливать души из неугодных.       — Именно поэтому я обратился к вам.       — Значить тебе нужна услуга? — встряхнув догорающую спичку, уточнил он, переведя более осознанный, внушающий уважение взгляд на Кенни, уже намереваясь отдать приказ стоящим за спиной Аккермана головорезам.       — Сколько тебе лет, Кенни? — флегматично подняв руку, осведомился господин Симидзу, давая знак своей "марионетке" уткнуться.       — Девятнадцать, — стараясь не отводить взгляд от темных узких глаз, что глава преступной группировки мог сразу же воспринять, как трусость, непоколебимо выпалил он, вспоминая рассказы бабушки о расе из-за стен, подвергшейся в свое время гонениям со стороны королевской власти. Судя по всему, господин Симидзу — один из последних уцелевших азиатов, отыскавший пристанище в Богом забытом Подземном городе, где он смог создать вполне успешный бизнес, не боясь быть настигнутым силами монарха.       — Только глупец будет верить, что может добиться чего-либо просто так, — выдохнув густой дым, окутавший его силуэт воздушными клубнями, спокойно продолжил он, плавно ведя опершейся о подлокотник рукой, в которой оставалась сигара, от подожженного кончика которой также веяла тонкая ниточка дыма. — Варин сказал мне, что ты пришелся к месту, — вспомнил он последние махинации, в которых Кенни удалось принять участие. — Ты ведь понимаешь - моя услуга, которую я готов рассмотреть, стоит дорого. Но… — сделав очередную затяжку, господин Симидзу едва прикрывает глаза, всецело наслаждаясь легким головокружение от элегантно лежащей между указательным и средним пальцами папиросы, судя по всему, скрученной из некого растения, доставленного с поверхности. - … отработать необходимое возможно. И в случае успеха, ты получить желаемое. При соблюдении всех правил нашей организации. Ты ввел его в курс дела? — строго кивнув в сторону Варина, уточнил он, резко изменившись в лице.       — Так точно, — отчеканил рослый бородатый брюнет средних лет с рубцами на щеках от волдырей, сопровождавших некую хворь, перенесенную им еще в детстве.       Правила были вполне естественными. И ключевым являлось - не болтать. Вообще.       — Мои ребята будут заняты в другом месте. Нам нужно как можно больше людей на подхвате, — переведя взгляд снова на Кенни, неспешным, размеренным голосом подметил господин Симидзу. — У тебя есть кто-то на примете?       Понимая, что ходит по лезвию ножа, Аккерман, вспоминая своих напарников, не раз с которыми ему удавалось вытворять вполне успешные махинации, не мог до конца ручаться за их неконтролируемые языки. Так же, как и за их жизни.       — В качестве пушечного мяса? — проявляя практически недозволительную дерзость, уточняет он, ощущая резко нахлынувшие на него взгляды членов группировки, не ожидавших подобного выпада. — Или они тоже получат соизмеримую плату? — совладав с собой, договорил Кенни, сталкиваясь холодными, отливающими сталью радужками с беспросветным взором темных, непривычно суженых глаз.       Замерев на мгновение, господин Симидзу накалил обстановку практически до апогея, под страхом смерти не позволяя кому бы то ни было нарушить безмолвие. Аккерман невольно ощутил неприятный холодок, скользнувший по лопатке, когда на его плечо упала огромная ладонь Варина. Что сразу же вызвало реакцию босса в виде сдержанного, приглушенного смешка, сопровождаемого очередной затяжкой, позволяя и всем присутствующим наконец-то сделать полноценный вдох. Элегантно стряхнув пепел в подставленную под его руку хрустальную тару, темноволосый мужчина пояснил уточненные детали.       — Если дело пройдет гладко, все получат соизмеримую плату.

***

      Собеседование — всегда волнительное мероприятие. Поэтому в очередной раз судорожно повторив шепотом рецепт, каждый перечисленный ингредиент которого сопровождался грациозно согнутым пальцем на руке, Кушель, снова потянувшись к ленте в волосах, дернула за кончик, отчего темно-русые прямые пряди, слегка непослушные из-за недавней помывки, рассыпались на ее плечах. Ловким движением собрав их в густой хвост, она снова осторожно завязала их, зажав несколько шпилек для окончательного "штришка" в зубах. Взглянув в небольшое, покрывшееся от старости не оттираемыми охра-коричневыми пятнами зеркало, по краям которого уже пошли трещины, она немного нервно отдернула подол серого хлопкового платья с подкладкой, длиной чуть ниже колена, украшенного лишь несколькими узорами, вышитыми ей и бабушкой Аккерман вручную. Главное ни в чем не испачкаться, учитывая, что это единственное приличное платье, которое она смогла себе позволить, добыв ткань в местном прилавки не без помощи брата.       — Ты все помнишь? — осведомилась пожилая женщина, наблюдая за сборами внучки в тесной прихожей.       — Не волнуйся, — затягивая шнуровку на женских, узких сапожках, не раз подлатанных заботливым дедом, Кушель устремила оживленный взгляд на родительницу. — Я ознакомилась со всей литературой, которую ты мне дала.       Несмотря на скудность профессии в Подземном городе, изначально созданном для укрытия богатых господ, во время строительства были задуманы необходимые для пропитания предприятия. В том числе и небольшая пекарня, расположенная на периферии города, которой заведовал немного полноватый, что было редкостью для местных жителей, лысый мужчина с густыми темными усами, похожими на щетку для обуви. Услышав о том, что он находится в поиске помощницы в приготовлении хлеба и других изделий, выбор которых из-за скудности сырья был небогатым, Кушель сразу же выразила желание предложить свою кандидатуру чете Аккерманов, которые отчасти были удивлены столь решительныму порыву своей внучки. Находясь на пропитании пожилых родителей, она хотела стать более полезной, ко всему порядочно заскучав в стенах дома, не имея представления, куда вообще ей можно было бы податься в городе. Понимая, что другого шанса может и не подвернуться, господин Аккерман дал добро на затею пятнадцатилетнего «ребенка», полагая, что из всех возможных перспектив, эта далеко не худшая.       — Только не давай ему тебя как-либо унижать, — немного строго пробурчал дед, продолжая сидеть в дряхлом кресле небольшой кухни, неразрывно связанной с гостиной. — Если что, Кенни с ним сразу же потолкует.       Совершенно не горя желанием лишний раз прибегать к помощи брата, полностью оставаясь под покровительством старших, Кушель пребывала в легкой эйфории от подвернувшейся возможности ежедневно общаться с приходящими в пекарню людьми, что позволило бы ей больше узнать об окружающем ее мире, вызывающем поистине неудержимое любопытство. Так как ветхие стены ее крошечной комнаты с кроватью и полкой с парой книг осточертели ей до невозможности.       Выпорхнув из «родительского гнезда», Кушель сразу же натолкнулась на взгляды столпившихся у их дома типов не самой приглядной наружности, окруживших подпирающего спиной фасад здания напротив Кенни. Собравший свою «свору», как он любил их гордо величать, молодой Аккерман вкратце разъяснял обстоятельства подвернувшегося дельца, не упоминая имя заказчика, с которым познакомился накануне. Однако, заметив, что внимание «зевак» к его персоне было наглым образом присвоено кем-то другим, испытал определенный приступ раздражения. Приподняв поля шляпы, скользнувшей ему на лоб, Кенни натолкнулся внимательным взглядом, устремленным из-под едва нахмуренных бровей, на девичий силуэт, непринужденно спускающийся с лестницы в попытке максимально игнорировать слишком навязчивые взгляды окружающих.       — Кушель! — игриво подсвистнув, окликнул ее один из них, придурковато улыбнувшись, явно пребывая в восторге от столь «неожиданной» встречи.       Окинув их осуждающим взглядом, она на мгновение встретилась с острым взором брата. Не уступая под неким давлением, она уже намеревается осведомиться о чем-то. Однако, не желая вести дискуссию в присутствии потакающего любой прихоти хитроумного Кенни сброда, убирает небольшую прядь от отросшей челки, из-за чего ее не получилось заколоть, за ухо. И, не обратив внимание на едва заметный кивок со стороны брата, направилась к ближайшему перекрестку, выходящему на центральную улицу Подземного города, являющуюся наиболее людным местом.       — Кушель та еще штучка, — провожая ее фигуру томным взглядом, протянул неотесанный парень, удерживая руки в карманах широких брюк, отчасти скрывающих его истинные эмоции, проявляющиеся слишком быстро на возбужденном организме.       — Само собой, — подхватил второй, замечая ее приветственный кивок в сторону нескольких военных полицейских, расположившихся на углу здания и бестактно рассматривающих ее полноценно сформировавшуюся фигуру с налитыми бедрами, едва просвечивающимися через тонкий подол платья при удачном освещении, и вполне гармоничную ее стройному телу грудь, приманивающую недвусмысленные мужские взоры не меньше тонких черт лица, обладающих неоспоримым очарованием.       — Аккерман, ты бы привел ее что ли хоть раз, — с неким недовольством добавил он, более не имея возможности лицезреть привлекательную женскую фигуру, скрывшуюся за углом.       — Глотки позатыкали, — с толикой уловимого раздражения гаркнул Кенни, в момент возвращая внимание присутствующих к своей персоне. — Еще хоть один пасть откроет, я лично язык вырву, — недобро сверкнув сталью из-под шляпы, добавил он, порядком утомившись от поскуливания падких на первую попавшуюся юбку «кобелей».       — Да не горячись ты так, — размяв вспыхнувшее ухо, осторожно снизил градус накаленной обстановки его давний приятель, не раз соглашающийся на аферы Аккермана.       — И что вы все в ней находите? — слегка расслабившись, снова заваливается спиной на стену Кенни, попутно запрокинув голову вверх, не боясь обтесать отцовское пальто. — Миловидная мордашка. И только, — бесцветно заключил он, совершенно не обратив внимание на повзрослевшую сестру, довольно сильно отличающуюся от «маленькой девочки» не только внешними данными, но и своими вполне взрослыми мыслями и рассуждениями. — Отвяньте уже наконец. В борделе полным полно девок. Они уж точно погорячее будут, — с лукавой ухмылкой продолжил он, замечая одобрение среди придурковатых улыбочек «своры». — Сделаете все как надо - будут деньги отпраздновать.

***

      Представляя себе умиротворяющую обстановку с витающим повсеместно запахом свежеиспеченного хлеба, хрустящего при нарезке, Кушель почувствовала легкую досаду, медленно рассматривая обшарпанные стены и покрытую невыводимой копотью печь, подле которой были накиданы какие-то балки, явно погрызанные вездесущими мышами, чувствующими себя как дома в небольшой кухне пекарни. Выйдя непосредственно к полупустому прилавку, ее так же постигло разочарование. Вместо представленных в воображении вафельных тортов, запеченных до хрустящей корочки, коржей и небольших кексов, по наитию вызывающих неконтролируемое слюнотечение, ее взгляду предстало пару черствых буханок, разгрызть которые явно не простая задача.       Водя носом по прилавку, Кушель невольно ахает, стараясь скрыть нахлынувшие эмоции негодования, а представление своего образа в накрахмаленном фартуке и чепце на голове, подобно «цилиндру» с облакообразным расширением на верхушке, красующемуся на облысевшей макушке пекаря, медленно растворяется в действительности. Любознательная пара глаз замечает характерные зеленоватые точки на серо-коричневом батоне, что явно оправдывает уценку "менее свежего хлеба", быть может не первую неделю покрывающегося в пыли в ожидании своего покупателя. И для кого вообще пекарь производит их, учитывая, что особых «произведений искусства» на полупустом прилавке не наблюдается.       Однако на этом ее исследование не закончилось. И, совершенно случайно скользнув взглядом по пустой платформе, на которой по-прежнему остались крошки от некогда стоящего на ней хлеба, Кушель замечает ползущего по прилавку таракана, активно двигающего своими тонюсенькими усиками, что по щелчку отбивает аппетит не только к "ароматным" буханкам, но и какой-либо пище вообще.       — Итак, Кушель, — обратился к ней полноватый мужчина, попутно обтирающий полотенцем сполоснутые от муки руки. — Ты все поняла? — грубовато уточняет он, судя по всему, надеясь, что она смогла усвоить этапы приготовления теста для хлеба, которые он продемонстрировал ей наглядно перед тем, как засунуть очередной хлебный "брусок" в печь.       С немного детской резкостью кивнув несколько раз, не сразу обратив внимание на его вопрос, Кушель невольно устремляет взгляд в сторону насекомого, целеустремленно приближающегося к расположенному на прилавке хлебу с каждым гребнеобразным движением рыжих лапок. Проследив за ее взором, пекарь так же замечает покусившегося на его продукцию таракана. Максимально невозмутимо рассмотрев его, мужчина машинально поднимает руку, после чего раздается глухой хлопок, сопровождаемый встряской шаткого прилавка, от которой черствые буханки буквально подпрыгнули с деревянной дощечки. Словно, это вполне отработанное движение, пекарь небрежно обтирает ладонь о покрытый желтыми размывами фартук, видимо, не собираясь прибегать к промыванию в воде, что не укрывается от девушки.       — Ходить придется каждый день, - скучающе чвакнув, как ни в чем не бывало продолжил он, сложив массивные руки на груди. - Печь необходимо накаливать с раннего утра. Поэтому об опозданиях и речи быть не может, — словно испытывая ее, в очередной раз акцентируя внимание на тяжести своей профессии, он, между делом, с характерным шмыганьем обтирает нос и густые усы рукавом своей рубахи. — После помощи с готовкой необходимо стоять за прилавком. На короткий рабочий день не рассчитывай.       Продолжая невольно всматриваться в желто-коричневую кляксу, в которой все еще угадываются несколько тонких лапок, Кушель слушает его в пол уха, наконец-то осознавая, о чем предостерегал ее дед. "Работой мечты" назвать это явно не приходится. Но и надеяться на непостоянные "заработки" Кенни ей также претит. В любом случае, другой возможности заработать более-менее честные деньги может попросту не подвернуться. Еще не выветренная реалиями "взрослого мира", немного детская наивность нашептывает о предоставленной возможности для раскрытия ее потенциала. Быть может, ей удастся внести хоть какую-то крупицу улучшения в столь запущенные условия по содержанию хлеба, приготовленного, вроде как, для употребления в пищу людей, а не скота.       — Я понимаю, что у меня нет опыта, — вернув серьезность своем мимике, Кушель решила собственноручно постоять за свои стремления наперекор наставлению деда и своему обычно застенчивому поведению в виду дефицита общения вне узкого семейного круга. — Но я готова учиться.       — У меня нет времени с тобой возиться, — попробовал осадить ее пекарь, беспардонно скользнув взглядом по ее силуэту ниже, привлеченный грациозной, стройной фигурой, какую ему приходилось лицезреть практически как на ладони последний раз лет двадцать назад. - Есть более опытные кандидатки, - с некой вязкостью слов добавил он, снова переведя суетный взгляд к ее лицу.       — Этого и не нужно, — проявляя поистине непривычное упорство, парирует она. Столкнувшись с нахмуренным взглядом из-под густых бровей, Кушель ненадолго замолкает, после чего добавляет более спокойно. — То, чем вы занимаетесь, - осекшись, она пытается подобрать наиболее подходящее определение, после чего непринужденно выпаливает, вкладывая слегка избыточную мелодичность в голос с целью добиться необходимого. - Это... интересно.       — У тебя есть дети?       Слегка опешив от вопроса, Кушель ненароком засмущалась, невольно потупив взгляд в пол. К своим пятнадцати годам она еще не успела задуматься о женитьбе, поэтому столь прямолинейный вопрос на некоторое время попросту лишил ее дара речи. Кротко покачав головой в знак отрицания, она немного умерила свою решительность, осторожно подняв взгляд на мужчину.       — И в ближайшее время не планируются? — настойчиво уточняет он, явно переходя рамки дозволенного с целью взвешивания всех «за» и «против». Не хватало ему еще лишних ртов, притасканных неопытной мамашей на работу. С другой стороны, привлекательная девушка за прилавком могла бы приманить больше посетителей, своим обаянием ненавязчиво убедив приобрести подлежащие скорейшей утилизации черствые буханки, "припудренные" плесенью.       — Хорошо, — раздув красные, упитанные щеки, выдохнул немного недовольный мужчина, попутно стянув чепец с вспотевшей кожи головы, принимая ее молчание за согласие. — Приходи завтра ко времени. Начнем твое обучение на практике.       Осведомившись о деталях, Кушель выскользнула из помещения, распахнув скрипучую дверь, что сопровождалось звоном колокольчика, отдающего режущей по ушам фальшью, вынуждающей рефлекторно поежиться. Сделав пару шагов прочь от здания пекарни, она, ненадолго остановившись, по наитию обернулась, пытаясь предугадать, каким будет ее впечатление от первого рабочего дня. Не сказать, что она пребывала в восторге, но подсознание упорно подталкивало ей к мысли, что завтрашний день обещает быть незабываемым. Она сделала решительный шаг в неизвестность, и в ее жизни наконец-то появится необходимое разнообразие, пусть рано или поздно достаточно тяжелая физически работа так же наскучит своей рутиной и неприятным запахом плесени, распространившейся практически на все. Кушель даже показалось, что сам пекарь безвозвратно обсеменен ее спорами, окутавшими его тонкой паутиной, что вызвало непроизвольную усмешку, сопровождающуюся аккуратным дерганьем уголков губ вверх.       Снова и снова прокручивая в голове специальные методы взбивания теста и украшения пирогов, вычитанные в предоставленной бабушкой литературе, которые, к иронии, ей вряд ли когда-либо пригодятся в стенах пекарни, она, задумавшись о своем, совершенно не замечает проносящихся мимо нее лиц, искаженных реалиями их чахлого существования. Как и чавканья сапог в грязи улиц, которую ей придется оттирать весь вечер для придания ее образу более ухоженного вида, без которого ее попросту не пустят на порог пекарни, что так же кажется абсурдным.       От осознания наступивших перемен, обещающих нечто новое и пока что не познанное, черты ее лица, изображающие легкую задумчивость, наполняют дополнительной привлекательностью тонкие губы, чистейшие серо-голубые радужки и мимические морщинки у глаз, появляющиеся при аккуратной улыбке. Если бы она только могла предугадать, какой эффект столь обаятельный облик может произвести на искушенных женской лаской мужчин, не испытывающих былого удовольствия от доступных бордельных шлюх, выполняющих любую их прихоть за деньги. Отчего азарт «охоты» вынуждает их пуститься на нечто более увлекательное.       — Судя по всему, сегодня удачный день, — раздается глубокий баритон, обладающих чересчур бархатным оттенком.       Заметив перед собой выплывшую из переулка фигуру, Кушель, вырванная из внутренних рассуждений неожиданно возникшей на ее пути "преградой", пытается сфокусировать взгляд, на мгновение ослепнув из-за неприятного желтого света уличной лампы за спиной обратившегося к ней мужчины, из-за чего разглядеть его лицо, практически невозможно. Однако, рассмотрев эмблему с головой зеленого единорога на классической форменной куртке песочного цвета, напряжение, вызванное столь неожиданным появлением, немного отпускает. В конце концов, это всего лишь военный полицейский. Бояться нечего.       — Наверное... вы правы, — по наитию пожимает она плечами с толикой неуверенности, едва прищуриваясь из-за лампы, попутно потянув тыл ладони к глазам, чтобы укрыть их от слепящего рыжего света.       Однако ощущение присутствия еще одной фигуры, приближающейся со спины отзывается кричащим инстинктом самосохранения, неутомимо предупреждающим о нависшей угрозе. Стараясь не поддаваться панике, по-прежнему сохраняя внешнее спокойствие, она пробует обойти военного полицейского решительным шагом в сторону. К ее негодованию, проявляя неподдельную настойчивость, мужчина резко подхватывает ее плечо ладонью, попутно сжимая до легкой болезненности, тем самым не оставляя возможности улизнуть. Медленный подъем головы — и Кушель наконец-то может разглядеть неприятную ухмылку и откровенный, неприкрытый взгляд, отзывающийся скользкими мурашками на ее теле. Попытка открыть рот так же проваливается, когда ее резко подхватывают сзади, попутно зажимая губы грубой, шершавой ладонью с некой ветошью.       Кивок полицейского - и ее тащат в переулок на глазах невозмутимого пекаря, вынесшего мусор через задний ход. Скинув пару ящиков, он, шмыгнув носом с очередным небрежным вытиранием намокших усов собственным руковом, спешит скрыться в здании пекарни, тщательно закрывая все засовы, явно не намереваясь как-либо реагировать на увиденное.       Яростно вырываясь, Кушель тщательно старается не вдыхать резкий запах, исходящий от смоченной чем-то тряпки. Несмотря на небольшое, с виду хрупкое тело, она умудряется ловко двинуть сапогом по животу неизвестного, судя по рычанию, во всей красе ощутившего ее сопротивление. Почувствовав резкую боль в солнечном сплетении, мужчина невольно разжимает руки, что позволяет ста шестидесяти сантиметровой девушке выскользнуть из его хватки. Стряхнув со рта мерзкую тряпку, она судорожно озирается, с ужасом осознавая, что оказалась в тупике. Узкий переулок, по бокам которого раскиданы какие-то коробки и мусорные баки, упирается в слепую стену, имея единственный выход за спинами нападающих.       Обернувшись, Кушель наконец-то имеет возможность разглядеть лица троих мужчин, на вид не старше тридцати, поголовно одетых в форму Военной полиции. Маловероятно, что это «маскарад», к которому прибегнули местные жители, судя по винтовкам на их плечах. Жаль только стрелять она не умеет, да и за нападение на сотрудника Лейб-гвардии ее могут попросту заключить в тюрьму, ежели не вздернуть на центральной улице города.       Шок не дает ей вымолвить и слова, усугубляющийся окутывающим оцепеневшее тело страхом, отравляющим сознание с каждым неутомимым шагом зажавших ее в углу солдат. В особенности, когда она узнает лица патрулирующих ее район лейб-гвардейцев, с которыми она по привычке поздоровалась у дома накануне. Горизонт буквально заваливается из-за накатывающего головокружения, подобие которого ей никогда ранее не приходилось испытывать, сопровождаемого неконтролируемой слабостью во всем теле.       — Ты только посмотри, какое платье, — словно играясь со своей жертвой, мелодично лепечет один из них, прыская в сторону коллеги своими остротами. — Видел что-нибудь милее? — добавил светловолосый молодой человек с легкой щетиной и ямочкой на широком подбородке.       — В борделе столь «изысканного» наряда не сыщешь, — подхватил второй с чуть приподнятыми и уложенными волной спереди волосами каштанового цвета, обладающий наиболее примечательной деталью в виде коричневой родинки над уголком губы. В его словах есть нечто пугающе холодное, словно им не в первой вытворять подобное. — А какой грозный взгляд, — с неким упоением добавляет он, продолжая прожигать ее оценивающим взором, словно предвкушая наслаждение от процесса.       Стоящий по правую руку от него блондин игриво рычит на нее, чуть наклонившись вперед, одновременно согнув ноги в коленях, словно вот-вот кинется на свою «добычу», делая несколько ложных выпадов. Им явно нравится эта отвратительная игра в «кошки-мышки», победитель в которой известен заранее, лишая любого шанса пойманную добычу.       Поддаваясь панике, Кушель, увернувшись от напора одного из них ловким отскоком в сторону, предварительно пнув другого в пах, вспоминая бравадные истории Кенни, пытается броситься вперед. Однако схваченная другим полицейским за волосы, она резко вскрикивает, ощущая сильнейшую боль от впивающихся в кожу головы шпилек. Потянув назад, мужчина откидывает ее на коробки у стены, из-за чего девушка довольно серьезно ударяется виском. Упершись руками в необработанные доски, из которых выколочены коробки, Кушель осязает впившиеся в нежную кожу ладоней занозы, саднящие практически невыносимой болью. Оказавшись на четвереньках, она пытается сквозь спадающие на лицо пряди от распустившейся прически разглядеть приближающегося рослого блондина, продолжающего издавать похабные звуки, более похожие на животный рык.       — Тащи ее сюда! — выпаливает шатен с родинкой над губой, резким движением вытягивая из бретелек штанов ремень.       Подняв Кушель одним резким движением на «ватные» ноги, блондин снова обхватывает ее со спины, замыкая руки в замок на ее животе. И, навалив ее таким образом на себя, тащит к противоположной стене, куда указал их "лидер", судя по всему, желающий в полной мере воспользоваться правом первенства. Не в силах вырываться из-за головокружения и подействовавшей усыпляющей смеси, которой она все же успела надышаться, Кушель словно неживая, практически не сопротивляется, пытаясь уловить ниточку реальности происходящего. Переговаривающиеся голоса словно резко стихли, отзываясь неясным гулом в ее голове, а конечности попросту отказываются подчиняться, едва совершая сознательные действия.       Небрежно кинув ее на какой-то грязный матрац, лежавший здесь слишком долго, блондин уступает место высокому шатену с родинкой, сразу же пригладившему ее растрепанные волосы с некой пугающей лаской. Неожиданно погрузив пальцы в шелковые на ощупь пряди, он, сильно потянув за них, небрежным движением выставленной вперед ступни вынуждает ее оказаться прижатой к деревянному ящику, оказавшись лицом к стене. Стянув с бледных, красивых плеч платье, грубыми рывками надорвав широкие лямки, он, оголив ее грудь, без зазрения совести сжимает одну из них своей ладонью, тщательно оценивая упругость грубыми сминаними, на которой осязается темный бугорок, столь неприкрыто возвышающийся над нежной кожей из-за прохлады вечера. Насладившись аккуратными девичьими формами, испытавшими неприятную боль от столь навязчивых манипуляций, он припадает языком к фарфоровому плечу, на котором осталась алая отметина его ладони, теперь покрытая влажной дорожкой слюны.       Совершенно не заботясь о сохранности столь нежной части женской анатомии, он вжимает ее оголенной грудью в деревянный ящик, наваливаясь весом своего массивного тела, отчего с девичьих губ срывается полный боли стон, окрашенный сдавливающим легкие страхом.       — Это явно лишнее, — с неким упоением прыснул он, рывком разорвав хлопчатую ткань юбки сзади. Наслаждаясь видом девичьих ягодиц, прикрытых лишь простеньким нижним бельем, полицейский спешит разорвать и эту деталь, одновременно насильно раздвинув сжатые донельзя бедра.       — Помогите! — наконец-то прорезается хрипловатый голос Кушель, кричащей буквально навзрыд в попытке спастись от неизбежного. — Кто-нибудь! Помо…        Накинутый на шею ремень не дает издать и звука, из-за чего крики попросту смолкают, пока она пытается сделать необходимый вдох. Широкая кожаная полоска, обвивая тонкую шею, не позволяет ей совершить столь необходимое действие, из-за чего она более не в силах оказывать сопротивление, осязая фаланги костлявой руки смерти, игриво шагнувших по ее позвонкам.       Продолжая держать конец ремня, шатен буквально облизывается от нетерпения, свободной рукой приспуская собственные брюки. Возбужденный донельзя орган обладает неимоверной твердостью, отчего резкое вбивающее движение таза вперед в момент попадает в цель, разрывая преграду. От молниеносной боли внизу живота Кушель хочется сделать глубокий вдох, однако удавка по-прежнему контролирует ее дыхание, отчего рот открывается в немом крике с судорожным кряхтением и душераздирающим ужасом в расширенных зрачках, блестящих от обилия влаги.       — Вот так, — снова толкаясь вперед, практически рычит он, глубже проникая в девственное лоно, по ощущениям совершенно несравнимое с разработанными отверстиями бордельных девиц. — Люблю непослушных, — снова сквозь зубы протягивает он, практически упираясь мошонкой в ее таз. После чего с неким вызовом бросает. — Давай! Покажи, как ты сопротивляешься, - раздается возле уха омерзительный полушепот, сопровождаемый прикосновением влажного языка.       Всплеск адреналина в крови дает ей необходимую энергию, из-за чего тело начинает с непредсказуемой яростью вырываться.       — Нет! Помо… помогите, — выдавливает из себя Кушель, переходя на ультразвук, попутно ощущая щиплящие соленые капли на покрытых ссадинами щеках.       — Тихо! — с некой злостью выплевывает полицейский, сильнее потянув за ремень. Жесткий лоскут, по краям обметанный нитками, больно врезается в кожу, натирая ее до красноты, словно силясь разорвать тонкий "фарфор". — Я сказал, замолчи! Лучше двигай бедрами, шлюха, — ускоряя темп своих отвратительных манипуляций на ее теле, шипит он, окончательно налаживая процесс «вхождения».       — Эй, полегче, — пытается осадить его светло-русый коллега с ямочкой на подбородке. — Ты ее совсем задушишь.       — Эрл, с мертвой девкой трахаться не особо хочется, — подхватил блондин с "животными повадками", вкладывая в голос необычную серьезность. — Будь поласковее.       — Сейчас, — с блаженной улыбкой продлевает удовольствие Эрл, преобразуя вначале неказистые движения в более плавные и ритмичные, что отзывается неописуемым восторгом, учитывая приближение неминуемой разрядки на фоне рефлекторного увлажнения столь пикантной части женского тела, не смотря на все сопротивление. — Уберем немного норова, и будет как шелковая.       Заметив приближение блондина, явно уставшего дожидаться своей очереди, Эрл не сдержался от колкой реплики, распознав его затею.       — Смотри, чтобы не оттяпала.       Присев на колени перед лежащей на животе Кушель, тщетно пытающейся подняться на дрожащих руках подобно избитой палками суке на привязи, блондин медленно ведет рукой по ее растрепанным волосам, вынуждая еще сильнее сжаться, стелясь по земле. Вычурное сокращение происходит в том числе и в излишне чувствительно реагирующем на насильственные действия лоне, тем самым невольно потакая эйфории Эрла, буквально застонавшего от более ощутимого вхождения. Намотав темно-русые пряди на руку, грозясь попросту сорвать с девушки скальп, блондин тянет ее наверх, вынуждая заглянуть ему прямо в глаза.       — Ничего, — мерзкая рука приглаживает щеку, после чего, сильно обхватив скулы ладонью, умело надавив на них, вынуждает ее раскрыть стиснутый рот. — Придуши ее еще немного. Жизнь ведь дороже всего, — похотливо усмехнувшись, бросил он шатену, вытаскивая из штанов требующий неумолимой разрядки орган.

***

      Изрядно перенервничав на задании господина Симидзу, Кенни не раз был готов лично придушить своих остолопов, чуть не пустившим к чертям все его усилия. Однако, родившись в рубашке, молодой Аккерман частенько улыбался всеми тридцатью двумя Фортуне в лицо, на что она отвечала ему взаимностью. И, выполнив каждый пункт без сучка и задоринки (о деталях и шероховатых моментах можно умолчать), Кенни предвкушал вполне стоящую предпринятого им риска награду. С некой гордостью возвращаясь домой, он не испытывал какой-то тревоги или предчувствия. Однако обеспокоенный взгляд бабушки, сразу же подскочившей из гостиной в прихожую, отдавал чем-то поистине волнующим.       — Кушель не с тобой? — осведомилась пожилая женщина с мягкими чертами лица, сопровождаемыми довольно глубокими мимическими морщинами из-за худобы, как не странно, совершенно коверкающими ее приятную для глаз внешность, сопровождаемую коротко подстриженными волосами.       — Я не видел ее с утра, — нахмурившись, выдал он, попутно стянув с намокшего лба привычный головной убор.       — Кенни... — приложив ладонь ко рту, прохрипела побледневшая еще больше бабушка Аккерман, от бессилия облокачиваясь на стену, что позволило ему вовремя ее подхватить, не дав свалиться на пол. — Она так и не вернулась, — перепуганные карие глаза устремились на него, ввергая в совершенно непривычное состояние души, готовой разорваться на мельчайшие осколки...