Мы вам не верим

Арсений бежит. Перепрыгивает через низкий забор, обгоняет неспешно движущуюся собаку, мимо двух деревьев и направо – главное, не забыть, куда конкретно бежать. Потому что другого шанса уже не будет. Он ведь знал, на что идет. Или?.. Легкие и горло горят от бега, в боку колет, но все, что он может – это бежать. Бежать, пока крики, преследующие его, еще далеко, а вертолеты еще не взлетели. Только не спускайте псов, этого он не выдержит. Забор уже близко – хотя называть это забором просто кощунство. Четыре метра бетона, колючая проволока, по которой пробегает ток – он видит это, хотя это фактически невозможно. Не с такого расстояния. Не тогда, когда ты бежишь и знаешь, что тебе нельзя останавливаться. Только бы он не перепутал. Только бы он был здесь. -*- Привычный ритм жизни Попова – это подъем, пробежка, душ, завтрак и подготовка к процедуре. До его дня рождения – восемнадцатого, между прочим – оставалось всего два месяца, а его мама твердо хотела, чтобы сын получил оценку десять, и не ниже. Хотя отец, отрешенно улыбаясь, говорил сыну, что он великолепен на все двенадцать. Арсений станет хорошим мужем. И для этого ему не нужны оценки, но так положено. Он знает, что дурацкому миру ничего, кроме оценок, и не важно. Поэтому он целыми днями учит испанский и китайский – такие люди полезны даже в Главном управлении, Арсений – прорешивает старые задачи, на которые и так знает ответ, и мысленно представляет себе свою будущую жену. В их мире, если у тебя оценка десять, то жену тебе подберут с оценкой восемь-девять. Арс не знал точно, но Сережа – и откуда только он это берет – рассказывал, что девочек учат немного другим вещам. Они учатся готовить, учатся сложным дизайнерским и косметическим штукам. А еще, как ни странно, девушек очень серьезно обучают счету и бухгалтерии. Очень странно думать о том, что через два месяца он уже будет точно знать имя своей будущей супруги. И свое будущее место работы. И просто свое будущее. И это так… радовало, да. Именно это чувство, никакого больше. А еще Арсений с удовольствием ждал, когда он пройдет процедуру, и станет нормальным – как и все взрослые люди. Нормальным – без странных чувств, которые давят на разум; без эмоций, которые порой затмевают мысли и влияют на действия. Он невольно смотрел на соседского парня – на Пашу – и думал о том, что он – счастливый человек. Государство за тебя все решило, позаботилось о том, чтобы твое будущее было максимально ясным и светлым – это разве не счастье? Пустые серые глаза Паши, который каждый день отрешенно улыбался ему, прежде чем садился в машину – вот и все. Процедура была простой, легкой и безболезненной – так рассказывала мама. После нее ты станешь совсем взрослым, после нее ты не будешь чувствовать страшных, раздирающих твое сердце эмоций. Государство заботится о нас. Люди счастливы. Арсений был готов стать счастливым. Осталось подождать два месяца и набрать хотя бы десять баллов, чтобы не провести остаток жизни с дояркой или поломойкой. -*- Химия – один из самых сложных предметов, и Арс ее упорно не понимал. Он смотрел в учебник так долго, что у него на лбу вздулась венка – а затем все же понял, что устал. Ладно, ему не быть химиком, даже биологом или врачом он не станет – но если ты претендуешь на высокую оценку, то тебе нужно знать хотя бы азы. Арсений спускается на кухню, чтобы заварить кофе – родителей нет дома и они не наругают его за это. Он подливает в кофе сливки из упаковки, а затем невольно смотрит на соседский дом. Он видит сквозь незашторенное окно, как Паша – на самом деле, они даже были друзьями, пока Паша не прошел процедуру – смотрит куда-то в сторону, сидя за столом у окна, и непривычно оживленно разговаривает с кем-то. «Вероятно, у него в гостях будущая жена», - думает Арсений, и ему становится как-то… Не по себе. Матвиенко не раз пытался дать ему пару запрещенных книг, которые он доставал какими-то немыслимыми образами. Отец Сережи – девятка, а его мама умерла при родах – слегка упустил его воспитание, а мачеха, на удивление, имеющая оценку одиннадцать в свое время – была слишком занята, чтобы заниматься воспитанием пасынка. Разумеется, не слишком, но все же у Матвиенко было время, чтобы иногда… творить глупости, как мягко говорил Арсений. Так вот. Сережа не раз пытался дать ему пару книг, в которых было написано о далеком-далеком прошлом. Это ужасало Арсения – он даже не мог представить, как по его родному и спокойному городу ходили толпы людей… которые любили друг друга, представляете? Мерзость, Попов согласен. Несмотря на то, что Арс так ни разу и не взял у Сережи книги, о том странном, запрещенном и мерзком чувстве, которое сводило людей с ума, он немного знал. Люди становятся злыми, если рядом нет человека, к которому они испытывают чувства. Либо становятся наоборот, очень невнимательными и рассеянными – не видят ничего, кроме предмета своих чувств. Они не спокойны – каждая минута их жизни наполнена тревогами, мечтами, надеждами, ожиданиями, сомнениями… И еще просто невероятным количеством чувств, которые – Арс уверен – не способен выдержать ни один нормальный человек. А если и способен – то он просто сходит с ума! Государство точно знало, что от это заразы, отравляющей умы людей, нужно было избавляться. Ну, собственно, и избавлялось, взамен даря стабильность и спокойствие. К чему этот экскурс? Да к тому, что Арсений был счастлив, когда видел спокойствие и уверенность в глазах родителей. Они оба знали, что будут делать ближайшее время – прям до момента смерти. Никому из них не грозили эмоциональные потрясения – тихая, спокойная и размеренная, счастливая жизнь. И через два месяца его ждет первый шаг в такую же счастливую жизнь. А пока – химия и кофе. И Арсений задергивает шторы. -*- Видимо, заняться химией ему сегодня ну прям не судьба (смешное какое выражение, как будто судьба вообще что-то решает), потому что когда Попов, стараясь не разлить кофе из огромной кружки, поднимается в свою комнату, в его комнате уже кто-то есть. Высокий – блин, реально очень высокий – парень стоит спиной к дверям, водя руками по книжной полке. На его длинных и очень тонких руках болтаются часы и – это вообще зачем – несколько нитей с бусинами и цепи. Арсений хмурится, потому что видит, как его учебников – очень ценных, между прочим, они купили их у одного студента-выпускника – касаются длинные пальцы, унизанные кольцами. При всем при этом на руке нет обручального кольца, и Попов не понимает – зачем тогда кольца? А потом Арсений осознает, что его комната на втором этаже, и дверь внизу заперта. А вот окно – нет. - Какого черта Вы здесь делаете? – Возмущенно спрашивает Попов и все-таки расплескивает кофе на пол. Блин. - Прости, - парень резко оборачивается, и впридачу к светлому затылку и огромному росту, у него ярко-зеленые глаза, в которых отражаются сразу все лампочки с потолка комнаты, - Я… Я немного повздорил с родными, и отец велел мне прогуляться. А на улице уже патрули, так что… - Он поворачивает голову в сторону окна, и Арса словно прошибает током. За ухом у парня ровная и четкая метка – красивый шрам в виде звезды. Но если у него после процедуры настолько яркие глаза, что не заметна привычная пелена, то какими же они были до нее? Арсений отмахивается от странных мыслей, наблюдая за парнем, который ведет себя так, словно совсем не вломился в чужой дом. - Меня зовут Антон, - говорит парень и улыбается – почему-то тоже не так, как все исцеленные, и это даже пугает. – А ты – Арсений. Ты дружил с моим младшим братом, пока он не прошел процедуру, я тебя помню. Попов все еще не знает, как реагировать на незнакомого – хотя теперь уже и нет – парня в своей комнате, поэтому он осторожно ставит кружку на стол, рядом с тетрадью, в которой так и не выведено ни одной формулы. Он смотрит на пятно, и отрешенно думает о том, что его нужно вытереть как можно скорее. А еще он, черт возьми, не понимает, почему этот парень такой странный и какого вообще черта люди, которые не способны на эмоции – а значит, и на странные поступки – могут забраться в чужой дом? Какое тут спокойствие?! - Хочешь, помогу тебе с химией? – Неожиданно говорит парень, и его длинные ноги за два шага доносят его прямо до стола с открытыми учебниками, - я так понял, у тебя с этим небольшие проблемы. А я разбираюсь в этом. Арсений не знает, почему он соглашается. Просто ему надо хоть немного знать химию, чтобы у него не было пробелов, которые могут скинуть его к позорной шестерке или семерке. -*- Антон приходит почти каждый вечер, и Арсений уже устал глушить в себе мысли о том, что если процедура может действовать на людей так, как на Антона – то в ней, по сути, нет и смысла. Хотя, вероятно, дело всего лишь в том, что светловолосый прошел ее относительно недавно – Шастуну двадцать один – и его чувства еще продолжают проглядывать сквозь глаза, в которых так ни разу и не возникает привычная и нормальная пелена. Они все такие же яркие, внимательные и в них все так же сияют искорки. Арсений хочет получить максимально хорошую оценку, он не хочет даже думать о том, насколько длинное и худое тело Антона красиво выглядит, сложившись в кресло в углу его комнаты, а длинные пальцы аккуратно выводят ряд химических формул – теперь уже более-менее знакомых – прямо в тетради Арсения. До процедуры остается полтора месяца, когда на улице объявляют рейд – ну, просто врываются в дома и обыскивают все, а Антон не появляется еще три дня после этого. Он не появляется, и Арсений не может отделаться от дурацкого беспокойства. Беспокойства, которое, черт побери, за другого человека, которое совершенно точно было ненормальным. На третий день отсутствия вестей от Антона Попов проходит пробный Экзамен и получает девятку. Мама целует его в лоб перед сном и тихо говорит, что он просто переволновался. Родители запрещают ему заниматься, и отец тушит свет в его комнате в половину десятого вечера. Через пятнадцать минут, когда Арс уже почти засыпает, в окне мелькает силуэт. И не спрашивайте, почему он по-прежнему оставляет окно открытым. Шастун забирается в его комнату так просто, словно делал это всю жизнь. Его глаза сияют в темноте поярче некоторых звезд, и Арсений с ужасом понимает – он получил девятку не потому, что очень тщательно готовился и переволновался. Вернее, фактически все так, только… Антон не говорит ни слова, просто ложится рядом с ним на кровати – близко, даже слишком, но ни единая клеточка их тел не соприкасается. - Я думал, ты пропал, - шепчет Арсений, и даже шепот предательски дрожжит. Он понимает, что с ним происходит. Он понимает, что весь спектр эмоций, которые он ощущает, когда видит парня – это отвратительно. Мерзко и от того, что этот человек уже несколько лет как имеет определенную государством пару. И еще немного обидно – и Попов готов разорвать сам себя от таких мыслей – от того, что Антон уже прошел процедуру. И это значит, что Антон никогда не станет отвечать – какое слово, господи – на его… Чувства? А это значит, что Арсения ждет безумие. Больница. И никакого светлого будущего. А еще – Попов понимает, что уже свихнулся – ему кажется, что неизвестность куда красивее. У нее длинные холодные пальцы, которыми она тянется к нему, закрывает глаза и просто требует полностью отдаться. Он еле заметно двигает руку вперед и одним пальцем – указательным – касается пальцев Шастуна. Длинных и холодных. Антон Шастун – его личная неизвестность. И его неизвестность неожиданно резко переплетает их пальцы, заставляя Арсения глубоко выдохнуть и перестать дышать вовсе. А затем Антон садится в кровати, наклоняется над Арсом, сверкая своими звездами – и касается своими губами его губ. -*- До процедуры остается пять недель, когда Арсений понимает – он не хочет этого. Всего его мысли занимает Антон, и Попов хочет выть от того, насколько это неправильно. Он – неправильный, мерзкий, и – что самое страшное – он не хочет этого менять. Каждый вечер он закрывается в своей комнате, громко говоря родителям, что отправляется на сражение с химией – а затем гасит основной свет, оставляя пару небольших светильников – и тут же оказывается в плену длинных, просто вездесущих и очень сильных, рук; прижат к худому и гибкому телу и теплым, по-настоящему мягким губам. Он уже научился не пугаться того факта, что Шастун возникает в его комнате совершенно внезапно. Более того, он не знает, что будет делать, если тот однажды – а это произойдет, он уверен – не появится. Антон целует его каждый вечер вместо слова «Привет», и у Арсения рвет крышу. Он болен, он окончательно заражен, он не понимает, почему Шастун делает это – потому что шрам за его ухом все такой же яркий, ровный и очень заметный – но он не хочет задавать вопросы, потому что боится, что за ними последуют другие. Они лежат в кровати, и Арсений чувствует в горле огромный ком из слов, которые он не может высказать. Чертовы эмоции, чувства – все это обрушилось на него, и теперь он точно знает, что не получит и шестерки. А от мысли, что через несколько недель ему назначат будущую жену, будущее место работы и просто будущее – ему хочется только закрыться в комнате и никогда не выходить. - Ты переживаешь, - тихо говорит Антон, перебирая длинными пальцами пряди темных волос. Арсений лежит у него на плече и еле держится, чтобы не рыдать, как ребенок, от переполняющих эмоций. Раньше он думал, что боли сильнее, чем сломанный нос при падении с велика, быть не может, но… - Арс, ты можешь поделиться со мной всем, чем угодно. Попов чувствует на своей макушке взгляд слишком ярких глаз, и выдыхает. Окей. - Пару лет назад я читал одну историю. Серега притащил старую вырезку из газеты, и там… Там была история о девушке, которая сбежала за стену. Ей оставалось всего пару месяцев до процедуры, но она… Она выбрала безумие. Мы тогда очень долго обсуждали эту историю, но только теперь я понял – она сделала правильно. - Я слышал эту историю, - тихо отвечает Антон, - но она произошла в Америке, если я не ошибаюсь. Что ты хочешь сказать? Арсений резко садится в кровати и разворачивается к парню – так, чтобы видеть его глаза: - Если бы я предложил тебе убежать, ты бы… Ты бы согласился? Антон хмурится несколько минут, между его бровями пролегает большая складка. Арсений не сдерживается и просто разглаживает ее указательным пальцем. Шастун выдыхает, перехватывает руку парня и прижимает пальцы брюнета к губам. Арсений думает о том, что его уже не спасти. - Я расскажу тебе кое-что о себе, - говорит Антон, и его глаза немного тускнеют, становясь очень серьезными, - но ты должен пообещать, что не будешь кричать. По крайней мере, не сразу. Сначала попробуй понять меня. Попов серьезно кивает, внимательно глядя на парня. А затем Антон рассказывает Арсению о том, что за стеной. О том, что его метка – фальшивая, а его семья – поддельная. Попов осознает, что никогда не видел Шастуна раньше, хотя они переехали в этот дом пять лет назад, и он хорошо общался с Пашей, пока тот не прошел процедуру. Однако он никогда не видел Антона, и если это можно было списать на возраст – то теперь он понимал, что все это изначально плохо сходилось. Антон рассказывает ему так много, что Арсения тошнит, и у него почти начинается паническая атака – во время которой Шастун, как сказочный рыцарь, целует его и крепко прижимает, шепча всякие странные глупости. Через неделю они решают уходить за стену. Вместе. -*- Арсений подлетает к стене слишком быстро, чем успевает осознать, что ток все еще на проводах. Он оглядывается по сторонам, в его душе – взрыв эмоций, но самая яркая из них – паника. Антона нет и не наблюдается, а еще, кажется, они спустили псов. Он уже присматривается к ближайшим кустам, понимая, что это не скроет его надолго, когда видит Шастуна, который появляется прямо на заборе. Парень лежит животом на одеяле, которое перекрывает ток – не сильно, но им должно хватить. Он тянет руки, Арсений прыгает… И промахивается. Псы совсем близко. С третьей попытки он все же хватается за руки, Антон втягивает его на стену, сдирая руки в кровь о бетон. Арс в свою очередь лишается целых коленей – но у них почти получилось. Они прыгают, и Антон оступается. Он пытается не кричать, но из ярко-зеленых глаз брызгают слезы – и Попов хочет убивать. За их спинами слышен громкий лай и крики, где-то вверху шум вертолета. А впереди их ждет свобода, к которой они уже почти добрались. Антон и Арсений хватают друг друга за руки, Шастун опирается на брюнета – и они бегут. Бегут, несмотря на боль в ногах и всем теле; забыв про страх, который только мешает. Они бегут все дальше и дальше по землям, которые названы дикими. Вместе.