Кривая запятая

Усталость сходит вместе с кожей, по крайней мере Эдди так кажется. Пальцы, обнимающие теплые гофрированные края кружки, все еще подрагивают. Эдди топит в какао все свое разочарование и улыбается в красную каемочку. Сладкая посыпка оседает на дне кружки, и Эдди невольно ассоциирует себя с ней, весь красный от долгой игры в снежки и от турмалиновых сосулек серпантина, липнущих к одежде и волосам, в прекрасном праздничном свитере, изо всех сил тянущий лыбу на этом празднике жизни - милый предновогодний Эдди на самом дне этой жидкой патоки. Стэн все еще отряхивает шарф от липкой пороши, Билли кружится у духовки, высматривая имбирной печенье, Майк и Бен уже устроились у камина с шахматной доской, а Беверли - на расстоянии телефонного звонка, там, в Миннесоте, готовит фаршированную утку со своей тетей или играет в дартс с кузенами. Эдди запрокидывает голову назад, делая вид, что паутина под плафоном его страшно беспокоит, и непролитые слезы высыхают на тонком ободке радужки. Ричи присоединится чуть позже - уверенно заявляет Билл. Эдди знает, что он не придет. Эдди любит гирлянды и мишуру, любит украшать ёлку и упаковывать подарки, Эдди развешивает на стенах омелу, крепит на дверях венки из остролиста и бормочет себе под нос прилипшую к связкам "Last Christmas". Его уносит с третьего бокала шампанского, и опьянение подбирается к вискам колкой стеклянной поступью - будто кто-то раскрошил ёлочную игрушку. Золотые искорки в фужерах миссис Денбро подмигивают ему и науськивают творить глупости, пузырьки шуршат и ёрзают под языком, как персиковая шипучка, и Эдди выбирается из уютных объятий клетчатого пледа, прокрадываясь в прихожую. Его куртка осталась на батарее в гостиной, и парка Уриса кажется верхом безумия, но Каспбрак юркает в нее, прячется за полумесяцем искусственного меха, и вываливается на заснеженную улицу, кутаясь в стойкий запах табака и чужого парфюма. Всю дорогу до дома Эдди развлекает себя тем, что щелкает колёсиком зажигалки прямо в кармане, слышит, как хлюпает пламя, но не дает ему подпалить свои пальцы или ткань. Огонь лижет ногти и затихает, снег валит кружевной плотной стеной, а Эдди размазывает по дёснам кислый привкус игристого и кромсает нижнюю губу. Лампионы и фонарные столбы смазываются, фокус ловит праздничные огни и кидает их в общую мешанину, Эдди едва различает фигуры впереди себя и буквально не видит дальше своего носа, поэтому он принимает как должное, когда в него кто-то врезается, и уже собирается перейти улицу, но на плечо ложится чья-то рука, вынуждая его остановиться. - Стээнли! - веселится над ухом до боли знакомый голос, и Эдди становится почти смешно, почти - потому что соль и порох в сухой изломанной трахее не дают прохода ни одному звуку. Каспбрак стягивает с головы капюшон и скалится в озадаченное и пьяное лицо Ричи Тозиера. Ричи замолкает и хмурится, определенно хочет уйти, но не может, пойманный с поличным, разоруженный и пристыженный чужой расцветающей меланхолией и горечью аккурат зрачка. Эдди опускает натянутые кончики губ и шумно выдыхает, пар клубится между их лицами и лопается где-то у веснушчатой переносицы Тозиера. Эдди вспоминает, что у Ричи прекрасный бархатный баритон, что у Ричи очень шершавые руки с цыпками и длинные крючковатые пальцы, Эдди вспоминает, как он с упоением таскал его, Эдди, на руках и надрывал горло до ужаса фальшивым "Детка, все, что я хочу на рождество - это ты". Каспбрак знает, что проебался по-крупному, когда поцеловал его на общей ночевке, надеясь, что Ричи видит десятый сон. Эдди ненавидит себя и улыбается на этот раз искренне и ярко, чувствуя, как под ребрами рвутся резиновые легкие, обнажая приплюснутые плотью куски синтепона, которые скоро опрокинут его в очередной психосоматический приступ. Ричи видит, как мерцают его глаза, знает, что это не проделки фонарей и поздравительных пёстрых баннеров. Ричи знает, что Эдди любит его, и немо, украдкой любит его в ответ, прячась за стенами худенького дома, где отец нападает на телек, если в розовых шумах вдруг снова промелькнет гомосятина. - С Новым годом, Ричи, - говорит Эдди и, осмелев от жалких 8 градусов, мажет поцелуем по холодной впалой щеке. Эдди уходит, и прошлогодний снег заметает за ним следы. Эдди загадывает, конечно же Тозиера, когда возвращается обратно в приятельский лагерь, но чуда не происходит, и это вовсе не потому, что двенадцать уже пробило. Парка Стэнли пахнет куревом, а во внутреннем кармане находятся какие-то сигареты, Эдди неумело поджигает одну, и тонкая бумага покрывается серыми крапинками от жуткой ледяной перхоти. Бен уже сопит, свернувшись калачиком в кресле качалке, Билл предлагает ему грог и портвейн, и Эдди выбирает второе. Билл не говорит ему, что Ричи не придет. Эдди не говорит ему, что знает. Вьюга сглаживает все углы на перекрестках и мостовых, но оставляет за ними недосказанность. Билл и Стэн сталкиваются у омелы зубами. Беверли не звонит, потому что больше не помнит номера. Эдди вырезает маникюрными ножницами кривую запятую у самого сердца и загадывает забыть Ричи Тозиера.