Смелая или самоотверженная

После муторного дня я никак не могу уснуть. Мысли путаются в голове, перед глазами то и дело всплывают Калеб, родители, изгои, чаши выбора. Правильно ли я сделала, оставшись здесь? Сегодня мы были у изгоев. На них больно смотреть, обшарпанная одежда, руки в язвах, дети, старики, молодые люди. Как они туда попадают? Не соответствуют своим фракциям, не могут им соответствовать? Это решают они сами, или это решают за них? Может, они дивергенты. Точно, вспоминаю слова мамы. Может, она имела в виду и изгоев тоже? А что если я сама не выдержу инициации или своей жизни и стану бесфракционницей. Я мотаю головой, отгоняя мысли, но они не отгоняются. Мне нужен глоток воздуха. На часах три ночи, но я одеваюсь и иду по улицам альтруизма. Вряд ли кто меня заметит. Все добропорядочные граждане спят, а другим... Разве кому-то есть дело до одной крошки, отвалившейся от серой массы? Я чувствую, что я уже бегу и бегу давно, мои легкие жжет, ноги потяжелели и я даю эмоциям захлестнуть меня. Я реву и кричу, наконец, добежав, до холма перед болотом я останавливаюсь и падаю. И просто зарываюсь в землю от бессилия. Не знаю сколько я пролежала, но я встаю, на улице светлеет. Вдали бежит чья-то темная тень. Меня поймают! С этой мыслью я рванула к лагерю альтруистов. Прибежала прямиком в душ, чтобы никто не понял, где я была и что заставило меня уйти. После душа иду в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Обстановка в комнате очень проста. Серые стены, серый потолок, лампа, деревянная кровать, древний шкаф. Зеркала нигде нет. Что ж, я привыкла забирать волосы и легким движение руки мой тяжелый белокурый хвост превращается в строгий пучок. А вот Шейли, кажется, удивлена. Я слышу ее голос из коридора, вопрошающий про зеркала. Пока она не наговорила лишнего, я выхожу из комнаты. - В нашей фракции зеркала используют по-минимуму. Тщеславие. - замечаю я. Шейли все поняла и задумчиво протягивая расческу и резинку говорит: - Поможешь мне? Я достаю свои шпильки слегка приглаживаю ее рыжеватые волосы. Все готово, и мы выходим. После завтрака мы едем в пустых грузовичках к стене, где будем помогать загружать урожай. Когда приезжаем, меня удивляет, что тут не только мы, но и неофиты-лихачи, у которых здорово получается бросать мешки с картошкой в кузов. Мощными движениями они подбрасывают их себе на плечи. Они смеются и шутливо переругиваются. Я замечаю там того парня - Альберта, из правдолюбия, который сделал свой выбор последним, у него красные глаза. Видимо, не только мне плохо после церемонии. Я бреду к грузовику с яблоками и вижу как Шейли, улыбаясь, отдает корзину яблок мальчику-бесфракцилннику лет восьми на вид. Мальчик благодарит и убегает, но не далеко... Его толчком останавливает лихач, взгляд его полон презрения. - Куда пошел, парень? Ты что забыл, что ты никто и яблоки тебе не полагаются, - и пинком выбивает корзину у него из рук. Шейли растеряна. Лихач замахивается на мальчика своим огромным кулаком. Я представляю, как этот мальчик подлетает от удара как мешок картошки и бегу, преграждая путь лихачу. - Ты что, убогая?! Упала что ли, убирайся сейчас же. Или я попорчу твое унылое личико. - Не трожь его. Это мы дали ему яблоки. - Нууу я не удивлен, ведь вы только и делаете, что забираете себе и изгоям все припасы. Говорят у вас там склады с непозволительной роскошью. Давай показывай, где ты все припрятала, - он подходит ко мне с явным намеряньем облапать меня, сердце бешенно колотится. Глаза Шейли бегают по сторонам, видимо в поисках помощи. Но рядом только трое лихачей, которые истерически хохочут надо мной. Я наклоняюсь и поднимаю с земли камень. -Отойди, - как можно тверже говорю я, стараясь скрыть дрожь в голосе. -И что ты сделаешь? Ты, убогая! Ты, жалкая, пойдешь на меня с камнем? Мой пульс замедляется, голова холодеет. Лихач прыжком бросается на меня, я замахиваюсь на него камнем. Удара нет. Подлетевший другой лихач, видимо старший, отталкивает в сторону парня и припечатывает его к земле. Все замолкают. - Что тут происходит? Разошлись! Быстро! Поезд походит. - рявкает он на них и все послушно подрываются в сторону. Старший смотрит то на меня, то на камень у меня в руке, то ли с недоумением, то ли с отвращением. Я судорожно сглатываю, от его взгляда становится страшно. У него глаза странного темно-синего цвета, волосы почти черные. В черной одежде лихачей, он кажется черным столбом повисшим надо мной. - Тебе не стоит ТАК себя вести, - кивает он взглядом на камень. Потом отворачивается и бежит к приближающемуся составу. Я смотрю им вслед, с какой легкостью они взлетают на подножки поезда и уносятся вдаль. Шейли подзывает меня, говоря, что все уже готово. Я оглядываюсь: мальчика-изгоя и след простыл и яблок тоже нет. Я бегу и запрыгиваю на грузовик. Все с удивлением смотрят на меня. Не знаю видели они или нет, или Шейли разболтала, но я тупо опускаю глаза в пол. Мне нечего им сказать. -Ты все сделала правильно, это смелый и самоотверженный поступок - говорит Шейли. Все сделала верно, кроме своего выбора.