***
Ячи Хитока в основном пребывала в прекраснейшем настроении, (как всем вокруг казалось), словно благоухающий цветочек, она распространяла своё настроение окружающим, и в большинстве случаев она им нравилась. Но всем нравится невозможно, какой бы хорошей ты ни была, и, увы, Ячи познала это на своём опыте. В младших классах она почему-то стала предметом травли всего класса, и из учителей никто не решался встать на её защиту, а мать лишь твердила, что это отличная возможность для Хитоки стать сильнее, справиться со своими страхами и обидами. Но она не справилась. До сих пор. Её было очень легко расстроить, случайным словом или действием. Она ощущала любую обиду покалыванием в запястьях и легкой дрожью в руках. Ей даже не требовалось закатать рукава, чтобы увидеть свои вены, она и так знала, когда они наливались цветом. В общем-то, каждый раз, когда она слышала что-то плохое о себе. Это что-то сразу же откладывалось извилинкой в мозгу, потом постоянно напоминая, почему она недостаточно хороша для этого мира. Светло-светло синим, этот цвет стал её любимым уже очень давно. Должно быть, в тот момент, когда руки впервые свело этой болью и оказалось, что за болью и страданиями следует такое прекрасное сияние. Хоть что-то в этом ебучем мире было способно вдохновлять. Иногда Хитока ощущала вину перед своим единственным за то, что так часто у них обоих светятся вены. Она не была уверена, она знала, что в основном это происходит именно из-за неё. В основном, но не всегда. Порой яркий голубой свет будил её по ночам, а глубокая, непонятно откуда взявшаяся, пустота в груди начинала сводить её с ума от волнения и непонимания. Это её пустота или её единственного? Никто не говорил, что чужие страдания отразятся на ней ярче света на запястьях. Или, быть может, никто такого не чувствовал раньше? А чаще Ячи была уверена, что она разбудит свою единственную, сидя в уже давно остывшей ванне и дрожащими руками держась за лезвие, не решаясь сделать первый порез на своей кремовой, покрытой синяками, коже. Потом ведь, как оказалось, так тяжело остановиться... Но не это главное. Гораздо тяжелее это скрыть от чужих глаз, зарывшись в пушистые свитера и продолжая дарить свою солнечную улыбку окружающим, которым, казалось, её всё время было недостаточно. Она была любимицей многих и имела немало поклонников, на переменах ей почти не давали грустить (опять же, так всем казалось) и Хитоке без конца приходилось вымучивать из себя улыбку в ответ. Да, обожателей много, но по-настоящему близких людей — нет. От милых и притворно-заботливых разговоров она пряталась в туалете, закрывшись в довольно просторной кабинке и осев там на холодный, грязный пол, наблюдая за тем, как красиво почти голубой цвет с её запястий отражается в кафельной плитке на полу. Но часто ей этого делать не позволялось, всё же, если она проводила там слишком много времени, поклонники отправляли за ней кого-либо из одноклассниц, а эти сучки притворно-заботливо спрашивали, почему она так долго? На деле им было плевать и они чаще других шептались за спиной Хитоки. Зависть выплескивалась обжигающей желчью на Ячи, и неизвестно, что в школе для неё было хуже: невозможность побыть наедине с собой, или вечные злобные взгляды, жгущие её спину?***
Волнение разбегалось по всему телу мурашками. Какого чёрта это было? Неужели из её глупого рта вылетело согласие? Хитока сердито шлёпала по лужам, позволяя воде проникать сквозь обувь и сковывать ступни холодом. Вскоре, конечно же, она вся задрожала, из-за чего ещё сильнее на себя обозлилась. Её друг (кстати говоря, почти что настоящий друг) предложил ей пойти в кино и по его бегающему по стене взгляду, покрасневшим кончикам ушей и руке, мявшей край рубашки было легко понять, что он зовёт её именно на свидание, а не на просто бест-френдовый поход в кино. Она это поняла, конечно же, и почувствовала то, как ей жаль парня. — Хорошо, Кэйта, я обязательно составлю тебе компанию, — её губы растянулись в мягкой улыбке, так улыбаться умела только она. — Забери меня в шесть, хорошо? Парень посмотрел на неё очень растерянно. На самом деле он ни на что не надеялся, слыша от других парней, что никому не удавалось получить от нее ничего, кроме отказа. Он тоже долго осознавал это согласие, крутил, как старую надоедливую пластинку, в голове без конца, и задавался вопросом "А почему именно я?". Может, она увидела цвет его вен? Странно, он уже и не помнил, когда они в последний раз светились. Тем более так, чтобы кто-то мог их видеть. Должно быть, она отказывала всем, потому что хранила себя для единственного. Кэйта расплывался в улыбке, попивая кофе в любимой дешёвой забегаловке, рассматривая растения, слишком плотно друг другу расставленные на подоконнике. За окном шёл просто ужасный ливень, что делало атмосферу для парня ещё уютнее, а его настроение ещё лучше. Зайдя в дом, Хитока тут же прошлёпала мокрыми чулками в ванную. Матери дома в очередной раз не было. Девушка скинула с себя мокрую одежду и включила воду, закуталась в полотенце. Иногда перед тем, как принять ванну, она ловила себя на мысли, что предпочитаемая ею вода больше похожа на кипяток. А скорее это похоже на жалкие попытки согреть это, когда-то растоптанное людьми маленькое, готовое раньше любить всех вокруг, сердце.***
Сегодня Шимизу не смогла встать с кровати. Просто она не нашла достойной причины, чтобы поднять это тяжёлое тело с постели, чтобы жить этот ёбанный день. Даже базовые потребности не могли заставить ее встать, она перевернулась на бок, обхватив свой живот руками, стараясь игнорировать его громкое урчание. К вечеру её заебал этот мешающий думать звук, который был единственным нарушителем тишины в квартире. Спустя одиннадцать часов практически неподвижного лежания в кровати, она наконец встала и остановилась у зеркала. Выглядела она совсем не так, как её привыкли видеть в школе. На фарфоровой коже выскочили прыщики, волосы, хоть и мягкие, как шёлк, были сплетены в комки, выглядели ужасно. Девушке повезло не увидеть этого без очков. Взяв их с полки, она наконец-то отправилась в туалет, а после она попыталась засунуть в себя овощи с рисом, однако уже через полчаса её желудок, недавно так сильно желавший еды, почему-то решил, что эта ему не нравится. Сидя у унитаза и подтирая слюну салфеткой, она неожиданно разрыдалась. Это действительно для неё было непривычно и ново ранее не приходилось выплескивать свою боль, Киёко, всё же, умела только копить страдания в себе. Плакать у неё раньше никогда не получалось, а тем более рыдать и кричать. В своем истошном крике девушка по-настоящему старалась выразить боль, что так давно чувствует. Из её рта в ту ночь вышла не только недавно съеденная пища, но и часть боли, скопившейся за последнее время. Она плакала, кричала, била руками плитку на стенах туалета, разбивая костяшки и оставляя на них синячки, затем её снова вырвало, на этот раз желчью и кровью вперемешку. Горечь и привкус железа во рту подействовали как отрезвляющее успокоительное, в котором она так долго нуждалась. За несколько мгновений до этого выплеска скопившихся эмоций, её запястья уже сковало чужой болью, как, на самом деле, бывало довольно часто в это время, а затем они засветились... фиолетовым?..***
Сев в ванну, Ячи придирчиво по привычке рассматривала синяки, ссадины и... порезы... Она положила голову на свои же колени, надеясь хоть как-то согреть саму себя после очередного ужасного дня. И, конечно же, по её щекам потекли слёзы. Нередкое явление для Ячи после уроков, на самом деле она была мастером в том, чтобы найти причину поныть. Поныть она на самом деле любила. Как же, блять, стыдно... Не нужны ей сейчас никакие отношения совершенно, чем она вообще думала? Как теперь вежливо отказать единственному, кому она была готова довериться по-настоящему? Запястья свело уже привычной, своей болью, как вдруг, снова опустошающее и без того, казалось бы, пустую Ячи, чувство в груди... Оно поглощало все эмоции, чувства и впервые отозвалось приливом новых слез в глазах. И их боль смешалась во что-то новое, единое, в один большой общий комок страданий и переживаний, что вылилось фиолетовым цветом, сияя через гладь воды. Хитока подняла свои руки из-под воды, рассматривая. Она была удивлена. Что это значит? Неужели то, что её судьба изменилась настолько, что теперь её ждёт другой возлюбленный? Хотя какая, на хер, разница, если они, скорее всего, и не увидятся. Не заслужила Ячи отношений. Она вновь опустила руки вниз, в слишком горячую воду, обжигая сделанные не так давно порезы и игнорируя новый необычный цвет, и взялась за лезвие: пришло время наказать себя за сегодняшнюю непростительную глупость.