***
Фрэнк настраивает гитару. Где-то рядом бегает Рэй, пытаясь найти свой запасной ремень, Майки залипает в плей-стейшн, сидя на диване в гримёрке. Айеро закуривает. Не потому, что ему хочется, а просто потому, что он может это сделать. Пальцы обхватывают колки гитары, натягивая струны до тех пор, пока те не станут звучать так, как Фрэнку нужно. У него в ушах тоннели, в носу и губе — кольца, в голове — дым, в груди — странное, неясное ощущение тревоги. Фрэнк списывает это на обычную трясучку перед выходом на сцену и затягивается. Джерард поёт в соседней комнате. Фрэнк отлично слышит его, и он хочет просто пойти туда и послушать. Ноги слушаются его, руки — не совсем, и поэтому он не сразу попадает бычком в пепельницу. Чертыхнувшись, он всё же гасит сигарету и идёт к старшему Уэю. В комнате темно. Джерард лежит на полу и поёт. Фрэнк пускает вместе с собой свет в этот мрак комнаты, но быстро закрывает дверь и опирается спиной о косяк, сложив руки на груди. Джерард улыбается, потому что с закрытыми глазами может сказать, кто именно к нему пришёл. Фрэнк пускает вместе с собой свет во мрак Джерарда. Они не говорят. Фрэнк продолжает стоять. Джерард — петь. Они молоды, они полны сил, и прямо сейчас они собираются выступить перед огромной толпой девушек и парней, знающих тексты их песен наизусть. «Ведь гораздо лучше петь перед четырнадцатилетними, чем перед политиками, верно?» — усмехается как-то раз Джерард, и, господи, он абсолютно прав.***
Фрэнк просыпается в абсолютной темноте, и в его голове не спадает гул голосов. Он готов подумать, что они, вероятно, решили провести ёбанную конференцию друг с другом прямо посреди ночи, но он не может, потому что не слышит собственного голоса. Он закрывает уши ладонями, сворачивается клубочком и еле слышно хнычет. Его квартира так же темна, как и небо за пределами земной атмосферы. Разница лишь в том, что в ней есть кислород, а ближайшая звезда, способная осветить хотя бы небольшую часть, взорвалась, не оставив от себя ничего, кроме греющих воспоминаний. Фрэнк просыпается раз за разом, и с каждой новой тьмой ему всё труднее сомкнуть глаза.***
У Джерарда есть привычка: он всегда старается стоять слева от Фрэнка. Будь то концерт, прогулка или покупка билетов в кино. Он всегда стоит слева. Фрэнк фыркает, когда черноволосый смеётся и говорит, что правым ухом лучше слышит, что происходит внизу, но Джерарду смешно, и он хохочет так сильно, что давится милкшейком, так любезно принесённым ему братом из соседнего макдональдса. Айеро не спеша пододвигается к нему и стучит по спине, помогая откашляться. — Главное, чтобы тебе хватало кислорода на своих горных вершинах, — с ехидной улыбкой говорит он, когда Джерард уже может дышать. Уэй шутливо толкает его в плечо и целует в уголок губ. Фрэнк закрывает глаза.***
Фрэнк просыпается, просыпается, просыпается, но никак не может смириться с тем, что живёт уже не в реальном мире, а там, в тех вселенных, которые уже давно не существуют в осязаемом и тщательно конспектируемом социальными сетями и другими людьми мире. Он встаёт с постели, идёт в ванную и смотрит в зеркало. Дёргающееся веко. Слипшиеся волосы. Дрожь. Стекло. Кровь. Он открывает кран и умывается ледяной водой.***
Джерард слева от него. Фрэнк не видит, но чувствует, и этого ему вполне достаточно. Он вообще мало чего видит: волосы, уже пропитанные потом, спали ему на глаза и совершенно мешают обзору, но это отнюдь не мешает ему носиться по всей своей части сцены во время мощных партий. Он любит музыку, он един с музыкой, он полностью контролирует своё тело, когда отдаёт ей всего себя. В глубине души он считает, что это дар. В глубине души Джерард больше всего на свете мечтает не срывать голос в самые ответственные моменты, но у него это редко выходит. Он никогда не признается, но ему безумно нравится, как Фрэнк-маленькая-батарейка-разрушитель-всего-сущего-Айеро после концерта буквально бежит в гримёрку и наливает Джерарду чай с имбирём и мёдом из термоса, который купил специально для этих целей. Он розовато-персикового цвета, на нём нарисована сакура, и продавщица хихикала, заворачивая парню такой девчачий термос. Джерард еле справился с желанием ударить Фрэнка в то Рождество, но вместо этого решил крепко поцеловать его в лоб и прошептать «спасибо». Фрэнк продолжает играть, когда неожиданно слышит, что барабаны пропали. Он поправляет чёлку, чтобы посмотреть на Боба, и в ужасе шарахается назад. Барабанщик лежит на спине и не подаёт признаков жизни. Толпа орёт. Палочка выпала из его левой руки. У головы растекается чёрное пятно. И в этот момент он видит. Человек с автоматом стоит за сценой. Он целится в него. Джерард привык стоять слева от Фрэнка, но в этот раз он резко дёргается вправо, и три пули проходят сквозь его грудную клетку. Фрэнк слышит рёв толпы, плач девушек, оры охранников, кажется, звук перезаряжаемого магазина. Фрэнк слышит крик Майки. Фрэнк слышит новый выстрел. Рэй ударяет стрелка по голове гитарой — и это последнее, что Фрэнк видит.***
Фрэнк просыпается в больнице. Вокруг всё белое, мерзостно-стерильное, и ему хочется выть от боли не то в животе — от пули, — не то в груди — от потери. Первой приходит Джамия. Она приносит цветы и грустные вести. — Он скончался в карете скорой помощи, — тихо говорит она, беря озябшие пальцы в свою руку, — его не смогли спасти. Фрэнк сглатывает и закрывает глаза. Она приходит к нему почти каждый день, и всё время разговаривает, что-то читает ему, пытается отвлекать. Фрэнк был бы ей благодарен, если бы не слышал этого шума в голове.***
В коридоре постоянно работает телевизор, и старикан с банальной фамилией Джонсон всегда включает новостной. Фрэнк видел кадры собственного расстрела. Его мутит.***
Майки приходит через неделю. Он и Рэй отделались испугом, и басист говорит об этом сразу, как видит беспокоящийся взгляд друга. — А вот моему брату не повезло. Он судорожно выдыхает и прикусывает губу. Фрэнк царапает ладонь ногтями.***
Фрэнк просыпается дома уже через пару недель после больницы. Его потряхивает, его будят собственные слёзы, он стал носить одежду с длинным рукавом, но окружающие замечают только последнее из этого списка. Фрэнк просыпается каждое утро просто потому, что так надо. Он идёт на похороны, одетый во всё чёрное. Боба погребли сразу после того, как нашли убийцу — им оказался человек из группы организаторов концерта, — а Джерарда решили хоронить неделей позже. Видеть его в гробу невыносимо. Фрэнк думает о съёмках Хелены, о церквях, о том, какие слова соболезнования он скажет Донне, Дональду и Майки публично, а какие оставит для личной беседы. Он думает о чём угодно, лишь бы не замечать мертвенной бледности человека, который отдал за него свою жизнь. Фрэнка тошнит.***
Майки впускает его к себе полуголым. На нём только боксёры и очки, но даже в них он едва узнаёт Фрэнка: с разбитым лицом, с кровью на руках и грязью на одежде он больше похож на потрёпанного уличного кота с оторванным хвостом, чем на гитариста из прогремевшей группы. Майки включает свет на кухне, провожает Фрэнка до ванной и уходит одеваться. Они пьют виски в полнейшей тишине, не чокаясь. Предательски стучат секундная стрелка часов и два разорванных сердца. — Я любил его. Майки доливает ему виски. — Ты уёбок, Фрэнк. Айеро закрывает глаза и сильно кусает щёку изнутри. — Ты не имеешь права делать это с собой, — произнёс Майки, допив очередную стопку и звонко поставив стакан на стол. Немного помолчав, он произносит гораздо тише: — Я, вообще-то, тоже его потерял.***
Фрэнк носит кофты с длинными рукавами и вечерами ходит в сомнительные заведения. Его лицо разбито, душа — немногим лучше, но сердце (ёбаный предатель), по словам врача, до сих пор бьётся. Фрэнк слабо в это верит, но иногда, когда просыпается среди ночи от кошмаров и голосов в своей голове, нащупывает на горле пульс и немного успокаивается. Он просыпается каждую ночь. Он надеется, что однажды он проснётся.