***
Только поднявшись на нужный этаж, Гарри понял, что разрушения добрались и сюда. Часть стены была разрушена, весь коридор завален обломками, а портрет Полной Дамы, некогда охранявшей вход, полностью снесло, и теперь он валялся в нескольких метрах от входа, лицевой стороной вниз. Перевернув картину, Гарри обнаружил, что она пуста: видимо, Дама, испугавшись, ушла к своей подруге Виолетте. Решив, что займется этим позже, он вернулся ко входу в гостиную. С минуту Гарри стоял у проема в стене, не решаясь заглянуть внутрь. Он не был там уже год, и он боялся. Боялся того, что может увидеть внутри. Наверное, будь сейчас с ним Рон и Гермиона, он бы вошел, не раздумывая. Но он оставил этих двоих наедине друг с другом, решив, что им нужно многое обсудить. Наконец, собрав всю волю в кулак, он перешагнул порог такой родной когда-то гостиной. И с удивлением обнаружил, что она ни капли не изменилась. Только вот в ней было тихо. Слишком тихо. Раньше, еще в годы обучения Гарри, даже если в гостиной никого не оставалось, тишина никогда не была такой угнетающей. Ее всегда прерывали какие-нибудь звуки: треск огня в камине, стук капель, ударяющихся о стекло, еле слышные голоса учеников, веселящихся в своих комнатах. А уж что было, когда здесь собирался весь факультет! Невероятный шум десятков голосов, музыка, льющаяся из волшебного приемника, чей-то дружный смех. Даже летом, когда все ученики уезжали из Хогвартса, в гостиной не было тихо. Но сейчас… Эти стены помнили многое: многочисленные вечеринки, безмолвные вечера грусти и потери, чьи-то бессонные ночи перед экзаменами. Но такой тишины за все века существования — Гарри был уверен — здесь никогда не было. И вряд ли когда-нибудь будет. Сколько гриффиндорцев после сегодняшней ночи никогда больше сюда не вернутся? Не переступят порога, не назовут пароля Полной Даме? Чьих голосов больше не услышат эти стены? Гарри не знал. Знал лишь, что, рано или поздно, но жизнь вернется в нормальное русло, и все забудут об этом жутком годе, в котором было слишком много боли, слишком много страданий и слишком много невинных смертей. И все будет хорошо. Но какой ценой? Отогнав всю боль и все грустные мысли на краешек сознания, он, не поднимая глаз, направился к лестнице, ведущей к спальням. Сейчас он слишком устал. Он разберется со всем. Позволит себе прочувствовать всю боль потери, позволит задуматься о том, кто еще сегодня погиб. И ради чего погиб. Но позже.***
Наконец, поднявшись по лестнице, Гарри уже хотел было отправиться к своей комнате, как вдруг взгляд его наткнулся на какой-то странный предмет, валяющийся на полу. Подняв его, Гарри обнаружил, что это была бронзовая табличка с надписью «Первый курс», которая должна была висеть на двери. Оглянувшись, он понял, что такие таблички послетали со всех дверей, видимо, в результате какого-то особо сильного взрыва. Аккуратно положив ее рядом с дверью, он направился к своей комнате. Уже собирался открыть дверь, как тут внимание его привлекла надпись, находившаяся на месте таблички. Вернее, это была не надпись, а, скорее, рисунок или символы, вырезанные в дереве. Отпечатки лап. Сначала шли два похожих на собачьи следа, первый чуть побольше и повытянутее второго. Следом шло нечто, напоминающее копыто, а за ним — то ли мышиный, то ли крысиный след. Какая-то мысль пронеслась у Гарри в голове, какое-то далекое воспоминание… Но ухватиться за него не удалось, и Гарри зашел в комнату. Не раздеваясь, лег в кровать. И сразу же уснул.***
Глубокая ночь. Лес. Костер, горящий посреди поляны. Куски паутины, свисающие с деревьев. Люди в черных мантиях, смирно стоящие у самого края поляны, старающиеся укрыться в тени. И два человека, стоящие по разные стороны от огня: мужчина с бледной кожей и нечеловеческим лицом, склонивший голову набок, и мальчишка, который когда-то выжил, а теперь пришел навстречу собственной смерти. Мужчина поднимает руку с волшебной палочкой и шепчет: — Авада Кедавра. Зеленая вспышка бьет прямо в грудь мальчишки. А затем наступает темнота. Гарри подскочил в кровати и в панике попытался найти свою палочку. Он не понимал, где находится и почему вокруг все еще темно. И лишь только звон бьющейся посуды привел его в чувство: он не умер, он у себя в комнате, в гостиной Гриффиндора. Это был сон. Всего лишь сон. Тогда отчего так больно в груди? Но боль через секунду прошла, и, наконец, отыскав палочку, Гарри зажег свечу на тумбочке, надел очки и осмотрелся. Несмотря на то, что уже был поздний вечер или даже ночь, комната была пуста. Ни Рона, ни Невилла, ни кого-либо еще. Опустив босые ноги на холодный пол, он тут же зашипел от боли: в ступню вонзилось что-то острое. Опустив взгляд, он понял, что послужило причиной звону. Пока Гарри в панике искал свою палочку, он умудрился снести с тумбочки тарелку с бутербродами, заботливо принесенную Кикимером. И, естественно, тарелка разбилась, а сами бутерброды разлетелись по полу. Ругнувшись себе под нос, Гарри стал собирать осколки, даже не подумав воспользоваться палочкой. Многие из них улетели под кровать, и ему пришлось лечь на живот, чтобы пролезть туда. Собрав все осколки, которые только смог найти, он уже собирался вылезать, как вдруг резкая боль пронзила его макушку. Зажмурившись от резкого удара о слишком низкий каркас кровати, Гарри чуть повернул голову в сторону, чтобы попробовать аккуратно вылезти, и, открыв глаза, заметил какой-то рисунок на ножке кровати. Нашарив рядом с собой палочку, которую он секундой ранее выронил от неожиданности, Гарри подполз чуть ближе. — Люмос, — прошептал он, внимательно разглядывая ножку. Тот же вырезанный в дереве отпечаток копыта, что и на двери. А чуть выше — не очень ровная надпись. Здесь был Дж. П. Выбравшись из-под кровати, Гарри спиной прислонился к тумбочке. Мысли в его голове бешено метались, пытаясь составить единую картинку. Наконец, придя к определенному выводу, он решил проверить свою догадку. Заглянув под каждую из кроватей, он обнаружил на трех из них надписи и рисунки в тех же местах. Здесь был Р. Л. Здесь был С. Б. Здесь был П. П. Отпечатки лап. Волк, собака, олень и крыса. Лунатик, Бродяга, Сохатый и Хвост. Какая ирония, верно?***
Спустившись в гостиную, Гарри обнаружил, что и там до сих пор никого нет. Воспользовавшись внезапным одиночеством, он решил повнимательнее осмотреться. Оказывается, тогда, в первый раз, он ошибся: гостиная изменилась. Конечно, не так сильно, как весь замок, но даже здесь окончившаяся война оставила свои следы. Не столь заметные, но все же ощутимые: несколько покосившихся картин, опрокинутое кресло, всякий мелкий хлам, попадавший с полок шкафа. Странно, как Гарри раньше не заметил разбитого окна? Из-за сквозняка штора, наполовину оторвавшаяся, слегка колыхалась, грозя полностью отвалиться. Картины, раньше пестревшие разными волшебниками и волшебницами, теперь пустовали и представляли собой либо унылые пейзажи, либо бледные интерьеры комнат. Но Гарри не ради этого стал осматривать гостиную. Он искал. Искал то, чего раньше не замечал. И он нашел. На каминной полке, у самой стены, мелким аккуратным почерком было выведено: Н. А., Гриффиндор, 1881-1887. Он продолжил искать. И его взгляд постоянно натыкался на различные инициалы в самых незаметных местах. На разные имена, даты и даже послания. И он понял. Понял, ради чего погибли все те люди той ночью. Понял, что стоило такой цены. Цены жизней всех тех, кто полег вчера на поле боя от рук врага. Дети, взрослые, неважно — они погибли, защищая дом. Защищая то наследие, что хранят эти стены. Ради того, чтобы другим было куда возвращаться. Ради того, чтобы его дети и дети его друзей, а затем и дети их детей могли приехать сюда, не боясь того, что их могут наказать за то, что они отказываются пытать первокурсников. Ради того, чтобы все маглорожденные, полукровки и те, чьи семьи считаются «предателями крови», могли спокойно учиться в Хогвартсе, не боясь, что их могут унижать или преследовать. За многие века стены Хогвартса стали приютом для неприкаянных. Для лишенных дома он становился домом, а те, кто по каким-то причинам потеряли семью, находили ее здесь. И ради этого стоило сражаться. Ради этого стоило умирать.