Твой свет - он спасет меня

— …он меня толкает в бок, а у меня глаза в кучу — и я такой «Не ссы, три минуты — и я на сцене.» А он: «Ты, по-твоему, где находишься? Это же квартира моя, мудень, тур четыре дня назад закончился, а ты все не съедешь никак». Отец смеётся, и хотя я слышал эту историю уже раз восемь, не могу не смеяться вместе с ним — больно забавно представлять подпаленную задницу дяди Ноэла. Уже поздно, в парке нет никого, одни мы тянемся по аллее, потому можно не париться, что фоткать начнут, такое всякое. Это отец предложил — раз мудаки не могут свет починить, то можно прогуляться туда, где он точно есть — в парке уже зажгли фонари. Мы часто тут бродим в последнее время, и обычно все по вечерам. «Джин, занят? Пойдем в парк, а?». «Ты какой-то уставший от своих занятий. Давай-ка прогуляемся, отдохнешь». «Я там видел кое-что. Собирайся, покажу». На деле все его «видел кое-что» — всегда булшит. То забыл, где видел, то на пень укажет, типа форма занятная. Но, честно говоря, похеру — с отцом гулять мне никогда не надоедает. С ним легко говорить и еще проще молчать. Нет этой неловкости, мол, когда молчишь, то не знаешь, что сказать. Молчишь — и молчишь: потом скажешь, не проблема совершенно. Курить дает еще. "Ты только маме не говори, лады? Я не поощряю, понимаешь, к чему веду? Просто знаю тебя" Огонек зажигалки секундно раскрашивает теплым светом широкую ладонь. Стоим, дымим, каждый думает о своем. Ветра почти нет, деревья не шумят, а чуть дрожат, издавая тонкое брезжание — оттого даже больше тревожно. Наконец не выдерживаю:  — Пап, я точно приеду, когда все сдам. Вернусь, когда каникулы будут. Можно же?  — А когда было неможно? — отвечает он чуть погодя. Всегда так говорит, одну эту фразу, но я будто слышу, что еще что-то из него рвется, но он не пускает, держать пытается.  — Ну и звонить буду, понятное дело, — иду напролом я.  — Да, ты звони, — говорит он, глядя на кончик сигареты. — Лен звонит, ты тоже звони. Я всегда рад, ты же знаешь. Всегда поболтать готов. Помочь, если надо. Докурив, потопали дальше, и разговоров уже не было — шли себе в сторону дома, вроде бы и рядом, а вроде и порознь. В башке стало так пусто, что щелкни по ней — зазвенит. Тоскливо блять; хотел украдкой на отца поглядеть, но украдкой как раз и не получилось: встретились взглядами — я тут же в пол. — Ты что, переживаешь за меня, Джин? — в голосе его скользнула неожиданная, редкая мягкость. Ответить я не успел — вдруг он остановился, всматривается во что-то.  — На что похоже, по-твоему? — спрашивает ни с того ни с сего, указывая на залитую ярким фонарным светом дорожку.  — Без понятия, — не представляю, к чему ведет.  — Электрик Авеню, ну же — отвечает он и широко улыбается собственной задумке. — Слышал такую песню, должен знать, а? Рррегги, - раскатисто заканчивает он.  — Точняк, — доходит до меня, — Это та, что we gonna rock down to Electric Avenue?  — And then we’ll take it higher, — коротко подпевает отец, глаза его блестят, — Бой, бой! Слышишь, бой, как там было дальше, помнишь? Я помнил. И еще надолго запомню, как мы громко, во все глотки, словно пьянь последняя чеканили Электрик Авеню вплоть до самого дома. Отлично у папы получается, вот что я хочу сказать. Лучше всех получается.